— Руна... Я так соскучилась по тебе...
Из груди Урирун рвался горестный крик, но навык сдерживать чувства послужил ей верой и правдой. У неё только челюсти до яростного скрежета стиснулись да кулаки сжались... А в следующий миг она наткнулась на насмешливо-колючий, враждебный взгляд верховного жреца. В нём сияло такое неприкрытое торжество, что в душу Урирун ядовитой змеёй заползла догадка: уж не Уллагинд ли всё это каким-то образом подстроил?
Мертвенно бледная, с широко открытыми, неподвижными глазами, молодая королева смотрела, как её любимую Виви хватают за руки и ноги и тащат на алтарь. Бедняжка билась, извивалась, кричала, звала на помощь...
— Руна! Что происходит? Куда меня тащат? Зачем это всё? Спаси меня, спаси, Руна!..
Нарядная светлая одежда Виви была разорвана, щиколотки и запястья привязаны верёвками к четырём столбам, вбитым вокруг жертвенника. Растерзанной пташкой бился в сердце Урирун её истошный крик:
— Не надо, не надо, пожалуйста! Отпустите меня, я ничего дурного не сделала! Руна! Руна, сделай же что-нибудь, освободи меня!
Золотой королевский кубок опрокинулся, и кроваво-алое вино заструилось по каменным ступенькам возвышения, на котором стоял трон. Урирун быстро сбежала вниз, бросилась к алтарю и перехватила руку верховного жреца, уже занесшего над Виви жертвенный кинжал. Смертельный, холодно мерцающий клинок не пронзил сердце светловолосой принцессы, а замер в воздухе.
— Нет! Не бывать этому! — изо всех сил стискивая кряжистое, узловатое запястье Уллагинда, процедила сквозь напряжённо стиснутые зубы Урирун.
Толпа ахнула, понёсся гул взволнованных разговоров, а верховный жрец, стараясь высвободить руку, пролаял в ответ:
— Государыня, ты не можешь остановить жертвоприношение! Тот, кто воспрепятствовал ритуалу, должен сам лечь на место жертвы, таков закон!
— Именно на это ты и рассчитывал, мерзавец, не так ли? — Урирун сжала его руку сильнее, и кинжал выпал из неё, зазвенев на каменной плитке жертвенной площадки.
Уллагинд, тяжко дыша, отступил в сторону, но его глаза метали молнии. Урирун тем временем перерезала верёвки и освободила плачущую от ужаса Виви, прижала к своей груди и расцеловала.
— Всё хорошо, моя маленькая девочка, не бойся. Никто тебя пальцем не тронет.
Она на руках отнесла её к королевскому столу с угощениями, усадила и дала выпить глоток вина. Вполголоса она отдала распоряжение слугам:
— Принцессу Венивит повелеваю доставить домой в целости и сохранности, — после чего вернулась к алтарю.
Все провожали её ошарашенными взглядами, а уста молодой королевы лишь искривила горьковатая усмешка.
— Хорошо, будь по-твоему, проклятый старик! — испепелив верховного жреца презрительным взглядом, сказала она. — Если того требует закон, режь меня вместо неё.
Под потрясённые «ахи» и «охи» толпы Урирун улеглась на алтарь. В народе послышались рыдания.
— Государыня, да как же так?! Как же мы будем без тебя?!
— А вместо меня будет править вот этот негодяй, — усмехнулась Урирун, глядя на Уллагинда, который уже успел подобрать с земли кинжал и изготовиться для выполнения своих служебных обязанностей. — Он будет управлять страной, пока богиня Ночи не пошлёт новую дочь, которая станет вашей законной правительницей.
— Не хотим! Не хотим жреца в правители! — раздались голоса. — Пусть ему самому брюхо вспорют!
— Успокойся, мой народ! — властно повысила голос Урирун. — Этого требует закон. Не будем нарушать его, раз уж я не успела внести в него изменения.
Тем временем Виви, уже немного пришедшая в себя, окончательно поняла, что сейчас произойдёт. Она обвела вокруг себя отчаянным, полным слёз взором; заметив королевский церемониальный посох, девушка вскочила с места, схватила его и закричала:
— Ах ты, мерзкий старикашка! Руки прочь от моей Руны!
С посохом наперевес она бросилась на Уллагинда и пару раз огрела его по спине. Тот не ожидал нападения и опять выронил кинжал, который на сей раз закатился глубоко под алтарь — не достать. Ошалевший от боли жрец схлопотал ещё несколько ударов, прежде чем ему удалось отскочить на безопасное расстояние. В толпе послышался смех.
— На тебе! На, получи! — кричала Виви, гоняясь за жрецом вокруг алтаря.
Посох со свистом взмахивал в воздухе, а жрец с удивительным для его почтенного возраста проворством то и дело пригибался, чтоб удар не пришёлся по голове. Посох свистел в опасной близости от его седеющей макушки. Так они под всеобщий хохот и нарезали круги около жертвенника: разгневанная Виви с богато украшенным драгоценными камнями посохом и улепётывающий от неё Уллагинд, охающий и придерживающий руками длинные полы своих церемониальных одежд. Он уже растерял свои расшитые золотом туфли-шлёпанцы с загнутыми носками и бегал в одних шёлковых чулках.
— Виви! Виви, что ты делаешь! — приподнявшись на алтаре, восклицала Урирун. — Разве можно так с пожилым человеком? Пощади его седины!
Её возгласы вызывали в народе взрывы хохота. Урирун сама не знала, то ли ей смеяться, то ли плакать: действо, начавшееся столь трагично, мало-помалу превращалось в комедию. Уллагинд, мучаясь одышкой, звал на помощь, но тщетно: слуги тоже хохотали, приседая и хлопая себя руками по коленям. Наконец опомнившиеся младшие жрецы кинулись к Виви и принялись отнимать у неё посох. Та с визгом повисла на нём, вцепившись намертво. Уллагинд, получивший таким образом передышку, остановился и тяжко, со свистом и хрипом отдувался, держась за сердце. И вдруг раздался глубинный гул, от которого земля дрогнула у всех под ногами...
Глаза огромной спящей Ивши открылись и вспыхнули ярким огнём. Из них на жертвенную площадку упал широкий луч, в котором и королева, и Виви, и весь собравшийся народ увидели объёмную картинку: вот коварный Уллагинд пишет письмо от имени Урирун, в котором та якобы приглашает светлую принцессу в гости. Вот Виви получает письмо, читает и радостно целует строчки, не зная, что их писала не возлюбленная. Далее луч показал, как слуги верховного жреца заманили золотоволосую принцессу к Цветку Ночи, и она попала под его дурманящие чары: шагнула в широко раскрытую чашечку, и белые лепестки сомкнулись, словно бы проглотив свою жертву... Цель Уллагинда была ясна: давно зная о чувствах государыни к Виви, он толкал её на самопожертвование и тем самым избавлялся от не в меру увлёкшейся реформами юной королевы, собравшейся изменить древний ритуал.
— Старый мерзавец! — вскричала Урирун, окончательно забыв о необходимости сдерживать чувства.
Она шагнула вперёд, чтобы от души влепить верховному жрецу оплеуху, и попала прямо в луч, падавший из глаз Ивши. От этого её собственные глаза вспыхнули божественным огнём, и из них вырвался луч потоньше. Самой королеве — хоть бы что, а вот Уллагинда испепеляющая сила луча превратила в горстку золы. Всё, что от него осталось — это пара потерянных им туфель-шлёпанцев с загнутыми носками.
Ночь звенела такой тишиной, что слышно было, как капает наземь разлитое из опрокинутого кувшина вино.
— Кхм... Я и не знала, что так умею, — откашлявшись, ошарашенно пробормотала себе под нос Урирун. И, окинув искрящимся насмешкой взглядом притихших младших жрецов, добавила: — И так будет с каждым, кто вздумает плести интриги!
Это вырвалось у неё само — то ли в шутку, а то ли всерьёз. Первой опомнилась Виви; выпустив посох, за который она до этого мгновения крепко держалась, она бросилась к Урирун и прильнула к её груди. Два жреца, вцепившиеся в оба конца посоха, посмотрели друг на друга и разжали руки. Посох со стуком упал. Один жрец ковырял носком ноги землю с видом, как бы говорившим: «А я чё? Я ничё... Я вообще просто мимо проходил». Его напарник по перетягиванию посоха у принцессы осторожно шагнул вбок, стянул со стола кусок мяса на косточке, рванул его зубами и принялся жевать с ошалело уставившимися в пустоту глазами.
— Ну что ж, будем считать жертву принесённой, — сказала Урирун, жестом приказав слугам убрать пепел. Те расторопно подмели останки верховного жреца в совок. — Даю слово королевской чести: это последняя жертва, больше кровь на этом алтаре не прольётся. Можно и иначе выражать богине свою любовь и почтение. Не робейте, друзья! Пусть снова звучит музыка, а праздник продолжается! Мы собрались, чтобы воздать чествование богине Ночи — так пусть же оно идёт своим чередом. Ешьте, пейте, пойте и пляшите!
Никто не посмел ей перечить. Тут же снова грянула музыка, и народ принялся праздновать счастливое избавление государыни от участи жертвы и справедливое наказание Уллагинда. Виви устало закрыла глаза и склонила голову на плечо королевы.
— Ты пережила потрясение, радость моя, — встревоженно проговорила та, заботливо окутывая принцессу объятиями. — Тебе не помешало бы прилечь. Если хочешь, я отнесу тебя в опочивальню.
Та разомкнула ресницы и устремила на Урирун чуть утомлённый, но нежный взгляд.
— Думаю, мне будет лучше здесь, на свежем воздухе, — сказала она. — А в опочивальню... чуть позже. — И жарко шепнула королеве на ухо: — И желательно в вашу, ваше величество.
— Мне нравится ход твоих мыслей, милая, — двинула бровью Урирун, и в тёмной глубине её глаз замерцали чувственные искорки.
Уже никого не стесняясь и не таясь, они соединили уста в страстном поцелуе. Веки каменной богини снова были сурово сомкнуты, а небо, прежде бездонно-чёрное, стало нежно-лиловым, как при сумерках в королевстве Дня. На нём мерцали бледные, сонные звёзды.
— Ты — моя утренняя заря, — шепнула Урирун. — Солнце души моей...
— А ты — моя прекрасная королева Ночи, — проворковала Виви и потёрлась носиком о её щёку. — Я хочу остаться с тобой навсегда!..
— Ты читаешь мои мысли, — улыбнулась правительница ночного чертога. — Как раз такое предложение я и собиралась сделать, но ты меня опередила. Однако нужно соблюсти правила, спросив позволения твоих батюшки с матушкой...
— Ох уж эти твои правила, — рассмеялась Виви, и дальнейшие попытки Урирун заговорить захлебнулись в непрерывной череде новых поцелуев.
Ей не оставалось ничего иного, как только безоговорочно капитулировать.
12-13 января 2018
Копытца изящной белой лошадки сбивали вечернюю росу с травы, по полянке серебристыми блёстками рассыпался задорный девичий смех. Его обладательница, стройная светловолосая красавица в белом платье для верховой езды, ловко управляла животным, показывая своё искусство наездницы. Лиловатый небосклон озаряли вечерние лучи, цветущие деревья роняли лепестки на золотые локоны девушки и шелковистую гриву её лошадки. Мягкий свет мерцал в чистой глубине её голубых невинных глаз. Заставив лошадку перескочить через поваленное дерево, девушка приосанилась в седле и помахала кому-то рукой, и её свежее личико засияло ласково-кокетливой улыбкой. Кому же она оказывала такие знаки благосклонности?
Её озорной и игривый взгляд был устремлён в жутковатое, но завораживающее пространство ночного мрака, странным образом соседствовавшее с царством солнца, к которому она сама принадлежала. Там серебристо мерцали в сумрачном свете водопады и распускались причудливые бледные цветы; огромный каньон раскинулся в туманной дымке, а на его дне извивалась тёмная, загадочная лента реки. Два пространства, светлое и угрюмое, безо всякого плавного перехода были разделены границей от неба до земли, и из одного в другое можно было перешагнуть, после прохладного царства ночи очутившись в чертоге ясного и тёплого дня.
В тёмном пространстве, под старым кривым деревом с узловатыми ветвями, яркий лучик улыбки светловолосой девушки ловила другая молодая всадница, облачённая в чёрный наряд — бледнолицая брюнетка. Она восседала на чёрном жеребце с длинными сильными ногами. Её костюм состоял из короткой куртки и кожаных брюк, ботфорт со шпорами и плаща, а прямые гладкие волосы мерцали, как атлас, достигая кончиками богатого седла. Брюнетка выглядела строгой и сдержанной, гордой, неприступной, даже некоторая надменность проступала в очертаниях её неулыбчивого рта.
— Неплохо, ваше высочество, неплохо, — проговорила она. — А что вы скажете на это?
С этими словами брюнетка сняла с пояса приспособление, похожее на бумеранг, и бросила его в сторону каньона. В полёте оно распалось на тонкие серебристые пластины и зависло в воздухе, образовав над каньоном что-то вроде моста. Но таким шатким выглядело это сооружение, что при мысли о переходе по нему на другой берег душа леденела. Именно это, похоже, и собиралась проделать темноволосая всадница на глазах у своей светлой визави.