– Ну тогда моя сегодняшняя миссия исчерпана.
– Передать что-нибудь следователю?
– В прошлый раз я предстал пред светлые очи мадам До-знавательницы. Я мог бы многое ей передать помимо чувства глубокого восхищения ее женской привлекательностью. Но в деловом плане наш разговор, наверное, уже не имеет никакого смысла, потому что наши деловые отношения, я имею в виду отношения дознавателя с подозреваемым, так и не состоялись. Случился, так сказать, легкий служебный роман на расстоянии. Остался только дым, мираж, аромат и легкая грусть. Жаль. Что об этом говорить? Она передала мое дело следователю Плоскому. А что вы можете передать от меня Плоскому? Так же, как и Ленину? Вы хоть знакомы с этим «плоским Лениным»?
– Конечно, ведь мой муж работает инспектором в аппарате суда.
Борис осмотрелся по сторонам. Комната, в которой Нюра неделю назад мыла пол, в прошлый раз – абсолютно пустая комната, теперь казалась вполне обжитой и была обставлена наподобие настоящей жилой квартиры, правда очень маленькой.
– Да, вот здесь мы и живем. Нам предоставляется бесплатная жилплощадь. Но на время заседаний приходится освобождать комнату и даже мебель выносить в кладовку. Нравится вам такое льготное жилье? Работа мужа доставляет нам много ненужных хлопот и неудобств. Что поделаешь? Служба.
– Комната – разве в этом вопрос? Меня удивило то, что вы, оказывается, замужем. Вот что меня сейчас по-настоящему удивило.
– Не понимаю, на что вы намекаете. Может, обижены на меня за то, что вам пришлось прервать свою пылкую речь? За то, что я помешала. Прошла уже неделя, а вы всё еще помните об этом.
– Вы не подумайте, Нурбида Динмухамедовна, что я таю какую-то обиду. Правда, если вспомнить мое настроение в тот момент, то, честно говоря, я был просто вне себя от ярости, этот ваш поступок просто вывел меня из себя. А теперь говорите, что вы замужем. Как тогда понимать эти ваши объятия с тем довольно-таки несимпатичным студентом? Неужели вам нравится эта бороденка клинышком а-ля Яков Михайлович Свердлов? И эта впалая грудь, и колченогость с просветом в верхней части ног?
– Во-первых, он не студент. Младший специалист в аппарате суда. Хотя он, конечно, еще и студент. Это вы правильно определили. Учится на юрфаке на заочном. Но главное не это. Он племянник члена бюро обкома товарища Носикова. Так что очень скоро займет совсем другие посты и станет очень влиятельной фигурой. Сам Ленин Иванович будет бегать к нему на поклон и приносить на подпись бумаги.
А по поводу того, что вас якобы бесцеремонно прервали. Так вот, я вам скажу, Борис Илларионович: вы должны быть еще благодарны мне за это. А не ругать и не укорять за то, что, по вашему мнению, я что-то не так делала. Вы даже не понимаете, что я вас просто спасла. Причем в третий раз. Первый раз мне пришлось зайти в зал заседаний, чтобы избавить вас от напора и домогательств Эсмеральды Вагиновны. Эта ненасытная дознавательница, она вконец замучила бы вас, и это все могло плохо для вас кончиться. А я напомнила ей о служебных обязанностях, уговорила перевести стрелки часов назад и начать все-таки дознание. Это я спасла вас во второй раз. Но вы не воспользовались представившейся вам благоприятной возможностью. Фактически отказались от допроса и заявили, что ваша миссия – уничтожить СИСТЕМУ и завести здесь новые порядки. Уж вы поверьте мне, это очень хорошо, что вам пришлось прерваться. Это пошло только на пользу вам. Когда вы все-таки ушли, о вас долго говорили, и очень даже недоброжелательно. Очень недоброжелательно. А ведь ваша судьба теперь напрямую зависит от этих людей. В том числе и от Эсмеральды Вагиновны. Она, как могла, пыталась помочь вам выпутаться из этой неприятной ситуации, в которой вы оказались. А вы этого не поняли. Она потом весь вечер и всю ночь работала. Писала отчет о вас. Писала и плакала. Она понимает, что теперь ваше положение бесперспективно. А она, видимо, прониклась почему-то к вам душевной симпатией и, как женщина с горячим сердцем, искренне жалела вас.
Почему я так точно знаю об этом?
Видите ли, в этом доме в целях экономии ночью отключают электричество. Говорят, что для повышения рождаемости. А на самом деле – в целях экономии. Так вот, Эсмеральда Вагиновна очень хотела написать отчет о вас. И она нашла свечу и писала при свече. А потом свеча догорела, а ей надо было закончить отчет. Она взяла и пришла в нашу комнату, попросить свечу. Ну и, конечно, как всегда…
– Что «как всегда»?
– Зачем вы спрашиваете? Вы же знаете, ей очень нравится моя грудь. Многим нравится. А тут она увидела меня спящую и притом полураздетую. Но муж не против. Во-первых, женщина, какая же тут должна быть ревность! И потом, она ведь начальство. Может, он и против, но не говорит. Мы люди подневольные. К тому же он спит, его просто так не разбудишь.
– Вы все время пытаетесь увести наш разговор в сторону. Навести тень на плетень. А дело-то совсем в другом.
– Это я-то тень на плетень? – прервала его Нюра. – Я трижды спасала вас. Вы даже не понимаете, как все это может плохо кончиться для вас. А вы – «тень на плетень». Если вы хотите знать, Борис Илларионович, я не просто так вас спасала. Дело прошлое, но я еще в школе была тайно влюблена в вас. Мне казалось, что я вам тоже нравлюсь, но вы скрывали это. А я была сама не своя и по ночам даже плакала иногда.
– Слушай, Нюра, хватит ломать комедию. Не верю ни одному твоему слову. Может, ты мне и нравилась. А вот я тебе – вряд ли. Ты же все время ходила в обнимочку с Вадиком Щагиным. Он, конечно, был двоечником и второгодником, но зато самым широкоплечим в нашем классе. И я даже однажды видел, как вы целовались.
– Какой же ты глупый, Боренька! Да я специально целовалась с ним у тебя на глазах, чтобы ты проявил ко мне интерес. А ты оказался робким. Но, видно, это у меня осталось в душе до сих пор. Прошло десять лет, а я, как увидела тебя, так сердце у меня и упало. И я сказала сама себе: «Вот, Нюра, твой принц сам пришел за тобой и теперь твоя жизнь резко изменится».
Борис сделал вид, что эти ее последние слова совсем его не касаются:
– Это все, конечно, очень интересно. Возможно, Нюра, ты именно так и подумала. Наверное, ты действительно хотела мне помочь, наверное, тобой руководили самые лучшие побуждения. И по отношению ко мне, и по отношению к этому студенту. У нас в обществе принято говорить, что цель оправдывает средства. Но я лично так не думаю. И все это никак не оправдывает твои публичные, – согласен, довольно неординарные, но в первую очередь, сама подумай, достаточно неприличные – экзерсисы, и я бы даже сказал – эксцессы.
– Не только твое мнение существует на свете, Боренька. А мои знакомые… Мои знакомые, все, как один, оправдывают меня. Этот студент Олег Васильевич, который меня обнимал, он давно меня домогается, если хочешь знать. Может, для тебя я совсем не привлекательна, а для него я самая желанная женщина на свете. Он просто с ума по мне сходит. Наверное, это любовь. А любовь – она как поток, который крушит и сметает все, что оказывается у него на пути. Даже моему мужу пришлось смириться. А что он может поделать? Жить-то надо. Надо службу сохранить. Служба – это жилплощадь и какая-никакая зарплата. Пусть невысокая. Какая есть. Ему приходится терпеть. Раз уж Олег Василича дядя – член бюро обкома. Значит, он добьется самых высоких должностей. Это надо понимать. А он, этот младший Носиков, просто проходу мне не дает. Вот и сейчас, он только что ушел, как раз перед твоим приходом.
– Хорошее к хорошему. А у тебя, Нюра, как раз наоборот – мерзость к мерзости. Подобное притягивает подобное.
– Ты всегда был слишком ученым для меня. Не понимаю, к чему ты клонишь.
Нюра сделала паузу, а потом заговорила, речь ее стала вдруг совсем тягучей и осторожной. Она, видимо, решила прикоснуться к какой-то очень опасной для всех теме:
– Ты что, Боря, как я поняла, ты решил навести порядок в нашей выгребной яме? Я так подумала, когда ты толкал свою пламенную речь. Мне лично она очень понравилась. Правда, я поздно вошла и пропустила самое начало. А было очень интересно. Но этот младший специалист – всегда он не вовремя – не дал мне дослушать. Самое интересное ты говорил, когда я лежала с ним на полу.
«Вот сама и виновата. Не дослушала, потому что дико верещала. Лежала бы тихо – все бы и услышала», – подумал Борис, но ничего не сказал.
– Ты не представляешь, Боренька, ты просто не можешь себе представить, как здесь все ужасно. За что мне это, за что? Ведь я же была хорошая, – она схватила Бориса за руку.
«Боже, какие нежные и мягкие у нее пальцы!» – подумал он. – Ты такой смелый. Неужели тебе кажется, что ты сможешь здесь все переменить?
Борис рассмеялся и нехотя расстался с ее мягкой рукой:
– Опасные разговоры, Нюра. Мне-то что, я и так уже подследственный. Ваш вахтер говорит, что СИСТЕМА не берется за дела, которые она не сможет довести до конца. У меня-то на этот счет другое мнение. В любом случае, я и так уже клейменый и можно сказать, что хоть и не доказанный, но явный правонарушитель, преступник. Чуть больше вины, чуть меньше, семь бед – один ответ. А вот если твои слова дойдут до следователя или даже до майора-дознавателя… В лучшем случае посмеются, а то и наказать могут. Ты зависишь от них гораздо больше, чем я. И ты, и твой муж. Так что будь поосторожней.
Что касается моей заинтересованности в каких-то изменениях. Ни за какие коврижки я не стал бы заниматься реформированием процедур ваших процессов и всей СИСТЕМЫ в целом. Вызвали бы меня, к примеру, и сказали: вот, дайте предложения, оптимизируйте, сделайте процедуры справедливыми и обоснованными. Вот вам поездка в санаторий «Лесные дали» под Москвой, для номенклатурных работников, вот вам новенькая «восьмерка» Жигули… Ни за что – ломать голову, придумывать, а потом внедрять, ломая косность СИСТЕМЫ и борясь с ее ожесточенным противодействием.
Будто нет ничего на свете интереснее этого. Пусть СИСТЕМУ перестраивают те, кто ее создавал. Так, казалось бы, я должен был рассуждать. Но вот ведь какой казус. У меня совсем другие обстоятельства. Я ведь арестован. Без причин и объяснений. Utique et ignarus! Теперь я сам должен бороться за собственные интересы. И никто, кроме меня самого, не поможет изменить эту ситуацию к лучшему. Но раз я решил этим заняться, то, как я понял, могу быть полезен своей школьной соученице. И не только из бескорыстия, столь характерного для меня и с детства внушаемого мне моими благородными родителями, но и в расчете на твою, Нюра, ответную помощь.
– Интересно, чем же я, во всех отношениях вполне обыкновенная женщина, могу тебе помочь?
– Многим. Ну для начала хотя бы покажи мне вон те книги.
– Да, пожалуйста! – весело прокричала Нюра, открыла дверь и впорхнула в зал заседаний.
Книги были старые, потрепанные, затертые, обложки еле держались. Нюра быстро смахнула фартуком слой пыли с нескольких верхних книг. Сверху лежала та самая амбарная книга, которую в прошлый раз так сосредоточенно изучала Эсмеральда Вагиновна. Борис открыл клеенчатую обложку и на двух разлинованных страницах увидел несколько грубо нарисованных картинок. На одной из них толстым фломастером были изображены раздетые мужчина и женщина в довольно неприличных позах. И, хотя рисунок был неумело исполнен и казался топорным и аляповатым, в мужчине тем не менее можно было угадать его, Бориса, а в женщине – Клару. На втором рисунке была представлена пара на столе, в так называемой офицерской позе. И снова Борис, – интересно, с кем же он? – девушка очень похожа на секретаря начальника отдела.
«Безобразие, фальсификат, клевета, – мысленно возмутился КГ, – ничего такого не было». Возмущенно перелистнул страницу конторской книги: там были вполне одетые фигуры, но тоже в абсолютно недвусмысленной позе.
«Какое хамство, какая беспардонность. Марину-то они зачем сюда приплели?»
Ему хотелось перелистнуть книгу дальше, но он не решился: а вдруг там Эсмеральда Вагиновна с ним и с Нюрой фигурирует? Лучше не знать. Меньше знаешь – лучше спишь. Борис с возмущением захлопнул амбарную книгу, – скорее тетрадь, чем книгу, – из нее прыснули сполохи пыли, и открыл следующую – на этот раз уже настоящую, типографски изданную. «Краткое описание книг маркиза де Сада». Потом шли «Камасутра», «Декамерон» и отпечатанная на машинке, скомпонованная в переплетной мастерской самопальная книга Баркова «Приношение Белинде». «Меж двух зыблею-щихся гор, в лощине меж кустов прелестных, имеешь ты свой храм и двор, в пределах ты живешь чудесных». Дальше читать было невозможно, и КГ возмущенно закрыл книгу:
– Ничего себе юриспруденция. О, горе мне, горе! Вот какие книги, оказывается, они изучают. И эти люди… Эти люди будут судить меня. Сами не знают за что, но судить будут. Меня и многих-многих других. Будут судить, распинать, выносить приговоры, вытравливать, уничтожать.
– Не расстраивайся, Борис. Я помогу тебе. Не зря же я помнила тебя все эти прошедшие десять лет.
– Ты чудесный человек, Нюра. Но чем же, моя дорогая, ты сможешь мне помочь? Сама же сказала, муж твой – подневольный и бесправный служащий, находится всецело во власти своего многочисленного начальства. В том числе этого ничтожного студента – извини, если этим высказыванием я, возможно, как-то тебя обидел. И ты таким образом навлечешь опалу на свою семью и сама огребешь ворох неприятностей.
– Если мне нужно чего-то напугаться, я так испугаюсь, что соберется население всего нашего огромного дома. А если мне пугаться не нужно, я и не подумаю пугаться. И, конечно, я смогу на самом деле тебе помочь, верь мне. Кому же мне помогать, если не тебе? Мне сейчас кажется, что ты для меня самый близкий человек на свете. Це дило, как говорят на Украине, надо хорошенько обмозговать. Чтобы не с бухты-барахты.
Она поудобней уселась на подмостки:
– Иди сюда. Какие у тебя все-таки красивые глаза. И зубы. И ослепительная улыбка. Десять лет мне снилась твоя улыбка. Я сразу вспомнила ее, как только ты здесь появился. А как увидела, что Эсмеральда глаз на тебя положила, сразу подумала, что ты пропал. Потому и вошла в зал без спросу. И потом, когда ты выступал, – тоже. Только ради тебя. Мне ведь не разрешается входить в зал заседаний. Только чтобы прибрать и порядок навести. Чудесные зеленовато-карие глаза. У меня тоже красивые, но не такие, как у тебя. Зато у меня есть другие достоинства.
Нюра положила руку на его бедро и принялась ласково гладить ногу Бориса:
– О, а ты, оказывается, реагируешь на меня. Не думала. О-о, о-го-го! Нехорошо, Борис Илларионович, так реагировать на замужнюю женщину. Некрасиво вы себя ведете. О-о-о-го-го!
«Вот теперь ясно, к чему она клонит. Перепробовала всех судебных чиновников, и теперь, будьте любезны, подавай ей разнообразие. Теперь каждый посетитель для нее представляет собой предмет потенциального расширения ассортимента. Она просто предлагает мне себя, до мозга костей испорченная женщина», – подумал Борис и резко встал. Встал резко. Но ничего такого объяснять ей он не стал:
– Не буду кривить душой, Нюра, я мало верю в то, что ты действительно сможешь мне помочь. Будешь пытаться что-то сделать – от тебя отвернутся друзья. Те, о которых ты только что говорила. А как проживешь без друзей? От друзей нельзя отказываться, ведь их помощь тебе еще наверняка понадобится. Cама же говорила, что ваша с мужем жизнь в этом огромном доме – я называю его мистическим, и поверь, у меня есть для этого предостаточно оснований – очень даже сложная и трудная. Прекрасно понимаю тебя, потому что муж твой работает в СИСТЕМЕ, в которой нормального человека на каждом шагу ждут ловушки и подводные ямы, созданные злобными членами этой организации, людьми, десятилетиями накапливавшими злобу и ненависть ко всему живому, мыслящему и чувствующему.
Откровенно говоря, мне нелегко отказываться от твоего предложения, потому что ты – не просто молодая женщина, ты личность, умеющая глубоко переживать – страдать и радоваться, и наговорила мне столько разных комплиментов, а ты, не стану скрывать, мне тоже нравишься, особенно сейчас, когда сидишь опустив ресницы и как бы пригорюнившись неизвестно отчего, хотя, по моему разумению, у тебя совершенно нет никаких причин всерьез горевать.