Помимо пистолетов, бомб и ампул с цианидом для самоуничтожения, других серьезных доказательств того, что Принцип получал поддержку и указания из Белграда, обнаружено не было. Убийцы до самой смерти отрицали официальное участие Сербии. С высокой долей вероятности младобоснийцев действительно проинструктировала и натравила на эрцгерцога «Черная рука», однако доподлинно известно лишь одно: ее агенты обеспечили боснийцам возможность совершить покушение на территории империи Габсбургов. Попрактиковавшись в стрельбе в белградском парке, 27 мая после прощального ужина Принцип с двумя соучастниками, Трифко Грабежем и Неделько Чабриновичем, отбыл в восьмидневное путешествие до Сараево. Часть пути Принцип и Грабеж проделали пешком по сельской местности, перебравшись через границу с помощью проинструктированного «Черной рукой» пограничника. Однако, если Апис действительно взял руководство покушением на себя, почему начинающему террористу Принципу пришлось закладывать в Белграде пальто за несколько динаров, чтобы оплатить дорожные расходы?
Кто еще мог знать о готовящейся акции? Послом России в Белграде был фанатичный панславист Николай Хартвиг, сочувствовавший «Черной руке», – вполне вероятно, что он тоже принимал участие в заговоре. Однако ни малейших доказательств того, что в Санкт-Петербурге было известно о готовящемся покушении, не имеется, и верится в это с трудом. Россия враждебно относилась к Австро-Венгрии за преследование славянских меньшинств, но желать смерти Францу Фердинанду у царя с министрами разумного повода не было.
Боснийский крестьянин, проводивший Принципа и Грабежа на территорию империи Габсбургов (третий соучастник, Чабринович, добирался отдельно, своим ходом), будучи осведомителем сербского правительства, сообщил о передвижениях заговорщиков, а также о бомбах и пистолетах в багаже министерству внутренних дел в Белграде. В его докладе, прочитанном и резюмированном лично премьер-министром, ни словом не упоминалось о заговоре против Франца Фердинанда. Пашич назначил расследование и приказал воспрепятствовать перемещению оружия из Сербии в Боснию, однако дальше этого не пошел. Один из сербских министров утверждал впоследствии, будто в конце мая – начале июня Пашич сообщил Кабинету о передвижении неких заговорщиков в направлении Сараево с целью убить Франца Фердинанда. Правда это или нет, не известно (протоколов на заседаниях Кабинета не велось), однако Пашич, судя по всему, велел сербскому посланнику в Вене передать австрийским властям лишь предостережение общего характера – возможно, потому, что не хотел давать в руки Габсбургов очередной и вполне весомый повод для недовольства своей страной.
Сербия на задворках Австро-Венгрии выступала такой же пороховой бочкой, что и Ольстер в Великобритании в определенные периоды XX века – только ирландские сепаратисты оказались настойчивее сербских. Хроническая жестокость Сербии по отношению к собственным меньшинствам, в частности, к мусульманам, сильно портила ее репутацию. По мнению некоторых историков, непосредственное участие сербских властей в терроре (в том числе в заговоре против Франца Фердинанда) позволяет с полным правом считать Сербию «государством-злодеем». Однако мнение это, повторяю, строится на косвенных доказательствах и догадках. Вряд ли заклятые враги Апис и Пашич выступили бы единым фронтом ради убийства эрцгерцога.
Даже без предостережения из Белграда австрийские власти имели все основания готовиться к вспышке протеста или попытке покушения на Франца Фердинанда, который и сам полностью сознавал опасность. Покинув 23 июня свое чешское имение Хлумец, Франц Фердинанд с супругой вынужден был отправиться в Боснию в купе первого класса венского экспресса, поскольку у его автомобиля перегревались оси. «Многообещающее начало путешествия, – сердился эрцгерцог. – Здесь горит автомобиль, а там в нас, чего доброго, метнут бомбу». В предвоенные годы теракты, особенно на Балканах, были обычным явлением, постоянной мишенью для снисходительного британского юмора. Это и анекдот из Punch, в котором один анархист спрашивает другого: «Который час на вашей бомбе?», и рассказ Саки в стиле черного юмора под названием «Пасхальное яйцо» (The Easter Egg), и романы Джозефа Конрада и Генри Джеймса о террористах.
Для Габсбургов покушения не были редкостью. В 1898 году в Женеве итальянский анархист заколол при посадке на пароход императрицу Елизавету, жившую врозь с императором Францем Иосифом. Десять лет спустя в Лемберге (Львове) 20-летний украинский студент застрелил наместника Галиции графа Потоцкого, выкрикнув: «Это ваша кара за наши страдания!» Судья на процессе по делу хорвата, застрелившего другого представителя австрийской знати, спросил террориста – уроженца Висконсина, считает ли он убийство правомерным поступком. Подсудимый ответил: «В данном случае – да. Так полагают в Америке. За мной стоят 500 000 американских хорватов. Я не последний человек в обществе… Покушения на жизнь сановников – наше единственное оружие». 3 июня 1908 года молодой босниец Богдан Жераич готовил покушение на императора в Мостаре, однако в последний момент передумал. Вместо этого он отправился в Сараево и несколько раз выстрелил в генерала Мариана Варешанина, затем, ошибочно сочтя задачу выполненной, последнюю пулю пустил в себя. Позже возникли бездоказательные подозрения, что револьвером его обеспечила «Черная рука». Отрубленную голову террориста австрийская полиция сохранила в своем музее.
В июне 1912 года школьник стрелял в Загребе в наместника Хорватии – промахнулся, ранив чиновника императорской администрации. В марте 1914 года на бомбе с часовым механизмом, присланной по почте румынами, подорвался генеральный викарий Трансильванского епископата. Франц Фердинанд, однако, не терял чувства юмора даже в такой накаленной обстановке. Как-то раз на военном параде, когда из-за кустов выскочил взъерошенный тип с большим черным предметом в руках и вся свита бросилась врассыпную, эрцгерцог только расхохотался: «Пусть целится, не мешайте. Это его работа – он придворный фотограф. Пусть трудится!»
Однако в Боснии эрцгерцога поджидала опасность совсем не шуточная. Австрийская полиция уже раскрыла и сорвала несколько заговоров на стадии подготовки. Гаврила Принцип был уличен в «антигосударственной деятельности» – однако, когда он зарегистрировался в Сараево как приезжий, слежка за ним установлена не была. За безопасность во время визита августейших гостей отвечал боснийский наместник генерал Оскар Потиорек. Глава политического отдела предупреждал об угрозе со стороны младобоснийцев, однако Потиорек высмеял чиновника за «страх перед детишками». Как выяснилось позже, принимающую сторону больше волновало меню и правильная температура вина, чем безопасность высокого гостя. Одной только беспечности чиновников было достаточно, чтобы у Принципа с товарищами появился шанс.
Вечером 27 июня Франц Фердинанд и София, которые по графику должны были прибыть в Сараево лишь на следующий день, поддавшись порыву, заранее приехали в манящий восточной экзотикой город с населением 42 000 человек. Там они бродили по ремесленным лавкам, в том числе ковровым, на виду у толпы зевак, среди которых был и Принцип. Супруги отдыхали и веселились. На курорте Илидже вечером того же дня герцогине был представлен доктор Йосип Сунарич, выдающийся депутат боснийского парламента, настаивавший на отмене визита. Герцогиня не преминула уколоть его в беседе: «Мой дорогой доктор Сунарич, вы все-таки ошиблись. Ваши прогнозы не всегда оправдываются. Все сербы до единого встречают нас здесь радушно и тепло, мы очень рады, что приехали»{11}. «Ваше сиятельство, я молю Господа, чтобы при завтрашней нашей встрече вы не отказались от своих слов. У меня упадет огромный камень с души», – ответил Сунарич.
Тем же вечером в отеле Bosna в Илидже был устроен банкет в честь эрцгерцога. Гостям подавали potage régence (регентский суп), soufflés délicieux (изысканное суфле), blanquette de truite à la gelée (заливное из форели), курицу, баранину, говядину, crème aux ananas en surprise (ананасовый крем-сюрприз), сыр, мороженое и конфеты. Пили мадеру, токайское и боснийское вино «Жилавка». На следующее утро перед отъездом в Сараево Франц Фердинанд отправил телеграмму старшему сыну Максу, поздравляя его с успешной сдачей экзаменов в «Шотландской академии». Эрцгерцог и София обожали своих детей – Франц Фердинанд отдыхал душой, принимая участие в детских забавах в игровой комнате замка Конопиште. В этот день, 28 июня, супругам предстояло отметить четырнадцатую годовщину свадьбы, тогда как для сербов эта дата знаменовала поражение в битве на Косовом поле в 1389 году в войне с Османской империей.
Эрцгерцог выехал в форме генерала кавалерии – небесно-голубой мундир, золотой воротник с тремя серебряными звездами, черные брюки с красными лампасами и шлем с зелеными павлиньими перьями. Статная пышнотелая София отправилась в дорогу в широкополой белой шляпе с вуалью, длинном белом шелковом платье с красными и белыми искусственными цветами за красным кушаком и горностаевой накидкой на плечах. Поздним утром 28 июня, в полном соответствии с официальным графиком, кортеж эрцгерцога отправился от железнодорожного вокзала Сараево. Семь младобоснийцев заняли стратегические точки у трех мостов через реку, по одному из которых неминуемо должен был проехать Франц Фердинанд.
Кортеж проехал через «настоящий строй из убийц», как сказал позже католический архиепископ. Незадолго до первой запланированной остановки бомба, брошенная наборщиком Неделько Чабриновичем, отскочила от сложенной крыши автомобиля эрцгерцога и разорвалась, ранив двух членов свиты. Чабриновича, предпринявшего неудачную попытку покончить с собой, схватили и увели. «Я герой Сербии!» – кричал он с гордостью. Большинство остальных заговорщиков так и не нашли в себе сил воспользоваться оружием, позже приводя самые разные оправдания своей нерешительности. Эрцгерцог доехал до ратуши, где с объяснимым раздражением вынужден был слушать заготовленную приветственную речь. Когда гости снова расселись по автомобилям, Франц Фердинанд выразил желание навестить раненных бомбой Чабриновича. При въезде на улицу Франца Иосифа генерал Потиорек, сидевший на переднем сиденье автомобиля эрцгерцога, заметил, что шофер свернул не туда. Машина остановилась. У нее не было задней передачи, поэтому пришлось толкать ее обратно на набережную Аппель, где она оказалась в двух шагах от стоящего на тротуаре Принципа.
Студент выхватил пистолет и дважды выстрелил. Второй заговорщик, Михайло Пукара, оттолкнул детектива, который, увидев происходящее, попытался вмешаться. София и Франц Фердинанд были ранены с расстояния в несколько шагов. Герцогиня потеряла сознание сразу, а эрцгерцог еще успел пробормотать: «Софи, Софи, не умирай, останься ради наших детей». Это были его последние слова – в двенадцатом часу дня он скончался. На Принципа набросилась толпа. Пукара, на редкость красивый юноша, отказавшийся ради экстремистской деятельности от предложенной ему роли в Белградском национальном театре, схватился с офицером, замахнувшимся на Принципа саблей. Другой молодой человек, Фердинанд Бер, также бросился спасать убийцу от немедленной расправы.
Заговор против эрцгерцога поражал дилетантизмом и удался лишь потому, что австрийские власти не озаботились элементарными мерами безопасности во враждебном окружении. В свою очередь, возникает вопрос: действительно ли покушение было тщательно спланированной акцией профессионального заговорщика Аписа – или представляло собой экспромт, стихийный выпад в сторону ненавистного правления Габсбургов? Однозначного ответа быть не может. Коронер Сараевского окружного суда Лео Пфеффер подумал, едва взглянув на Принципа: «Трудно себе представить, чтобы такой хрупкий человек совершил столь серьезный поступок». Молодой убийца твердил, что не собирался вместе с эрцгерцогом убивать и герцогиню: «Пуля не всегда попадает туда, куда метишь». На самом деле удивительно, что (даже с близкого расстояния) Принципу удалось убить двумя выстрелами обоих – пистолетные ранения часто оказываются не смертельными.
За первые двое суток после убийства в Боснии арестовали и посадили в военную тюрьму вместе с Принципом и Чабриновичем более двух сотен известных сербов. Под горячую руку повесили нескольких крестьян. Через несколько дней за решеткой сидели все заговорщики – за исключением Мехмеда Мехмедбашича, сбежавшего в Черногорию. К концу июля в застенках находилось уже 5000 сербов, 150 из которых были повешены, когда начались военные действия. В отместку на австрийский вспомогательный корпус вылился гнев еще большего количества мусульман и хорватов. По итогам начавшегося в октябре суда Принцип, Чабринович и Грабеж были приговорены к 20 годам заключения – смертной казни они, как несовершеннолетние, не подлежали. Остальные трое получили тюремные сроки, пятеро были повешены 3 февраля 1915 года, еще четверо соучастников получили от трех лет до пожизненного. Девять обвиняемых выпустили на свободу, в том числе некоторых крестьян, которых Принцип, по собственному признанию, принудил к помощи.
Весть о смерти эрцгерцога и его супруги в тот же день разошлась по всей империи, а затем и по всей Европе. В три часа дня новостями из Сараево были прерваны проходившие под аккомпанемент нового «Марша воздухоплавателей» демонстрационные полеты на летном поле Асперн в Вене. Императора Франца Иосифа известие, полученное от генерал-адъютанта графа фон Паара, застало в Ишле. Он воспринял его бесстрастно, однако обедать решил в одиночку{12}.
Кайзер в это время находился на регате в Киле. Направившийся к королевской яхте ялик Вильгельм попытался отослать обратно, тем не менее тот приблизился. Плывший на нем глава кайзеровского морского Кабинета адмирал Георг фон Мюллер положил записку в портсигар и забросил на палубу Hohenzollern, где ее подобрал матрос и доставил императору. Вильгельм, прочитав, побледнел и пробормотал: «Опять все сначала!» Кайзер, один из немногих в Европе, симпатизировал Францу Фердинанду, завязал с ним личные отношения и был искренне огорчен его гибелью. Он отдал приказ покинуть регату. Контр-адмирал Альберт Хопман, начальник центрального штаба Министерства ВМС Германии, также находившийся в Киле, услышал новость о «скоропостижной кончине» Франца Фердинанда, выходя с обеда, куда был приглашен и британский посол. Поздно вечером, узнав подробности, он писал о «чудовищном событии, политические последствия которого невозможно просчитать»{13}.
Однако большая часть Европы приняла новость равнодушно, уже успев привыкнуть к покушениям и террору. В Санкт-Петербурге русские друзья британского корреспондента Артура Рэнсома снисходительно назвали убийство «очередным проявлением балканской дикости»{14}. Точно так же отнеслось к нему большинство лондонцев. В Париже другой журналист, Раймон Рекули из Le Figaro, процитировал общественное мнение, что «разгоревшийся конфликт скоро перейдет в категорию обычных балканских междоусобиц, которые возникают каждые 15–20 лет и разрешаются, не требуя вмешательства великих держав». Президенту Франции Раймону Пуанкаре, находившемуся на скачках в Лоншане, известие о выстрелах в Сараево не помешало насладиться Гран-при. Два дня спустя 20-летняя прусская школьница Эльфрида Кюр, вместе с одноклассниками рассматривавшая в газете фотографии убийцы и его жертвы, заметила: «Принцип куда симпатичнее этого жирного борова Франца Фердинанда»{15}. Одноклассники ее дерзость не одобрили.
Панихида по эрцгерцогу в душной домовой церкви Хофбурга длилась всего 15 минут, после чего Франц Иосиф отбыл обратно в Ишль, на воды. Старый император не притворялся, будто скорбит о смерти племянника, хотя и негодовал на убийц. Большинство подданных разделяли его чувства – точнее, их отсутствие. 29 июня в Вене профессор Йозеф Редлих отметил в своем дневнике: «В городе не чувствуется траура. Повсюду музыка»{16}.
Лондонская The Times осветила похороны 1 июля в сухой, наводящей скуку заметке. Венский корреспондент уверял, что «судя по настроениям в прессе, никаких репрессивных мер по отношению к сербам за преступление крошечного меньшинства не предполагается. <…> Высказывания прессы в адрес сербов в целом отличаются сдержанностью».
Иностранные обозреватели не уставали удивляться казенному и откровенно неискреннему трауру по наследнику императорского престола в Вене. Тем парадоксальнее, что правительство империи Габсбургов без колебаний решило воспользоваться покушением, чтобы вторгнуться в Сербию, – невзирая на риск вооруженного столкновения с Россией. И Принцип убил единственного во всей империи человека, намеревавшегося этому столкновению воспрепятствовать.