– Это… – только и смог вымолвить мальчишка.
– Ладри, почему ты за нами следишь? – Эйнар спрятал нож, схватил маленького соглядатая за воротник меховой куртки и вытащил его на тропу.
– Отец хотел проследить, не пытаетесь ли вы сбежать, не заплатив выкуп за глаз Акара.
– И как, не собираемся? – спросил его с улыбкой подошедший Рагдай, – как же ты так попался, тоже мне, охотник…
– Возьмите меня с собой за золотом, – умоляюще складывая руки, произнёс Ладри, – я хочу стать викингом!
– Тебе чего, малыш, дома жить надоело, и вообще жить на смете надоело, раз ты просишься в дальний вик идти с нами? – вдруг серьёзно спросил его Эйнар.
– Мне не нравиться мой отец, мачеха и старшие братья, – ответил быстро мальчик, – только сестра Маргит добра ко мне, и я бы женился на ней, когда вырос и вернулся из похода славным воином!
Непослушание детей может быть как вредным, так и полезным для ребёнка явлением, потому что в богатый семьях непослушание грозит перерасти в неприятие ребёнком устоявшихся правил и правильных способов достижения и удержания богатства, положения, или служит показателем не ума. В то же время непослушание ребёнка в бедных семьях является путём к тому, чтобы не повторять ошибок старших, приведших родителей к бедности, и это служит скорее доказательством ума ребёнка. Пусть даже непослушание может привести в страну страшных испытаний, этот путь предпочтительней, чем принятие серой жизни и распространение её для следующего поколения. В случае с Ладри налицо были оба сразу правила.
– Он ещё никуда не ушёл, но уже вернулся знаменитым! – зло сказал Эйнар, – сопляк наглый.
– Плохо жениться на сёстрах, от этого рождаются больные или мёртвые дети, – сказал на это хмуро Рагдай, – нет плохих матерей или отцов, а есть скудость домашнего хозяйства, не позволяющего дать образование, хорошую одежду, еду, здоровье и развлечения ребёнка, его хорошего настроения, уверенности в завтрашнем дне, так что плохое материнство и отцовство существует только в головах злых людей, стремящийся общую житейскую несправедливость между богатыми и бедными переложить на отдельную несчастную семью.
– Да, но к семьям ярлов это не относится, – с ухмылкой сказал Эйнар, – слишком много пахотной и луговой земли и коров.
– Однако, теперь, когда он знает о цели нашего похода, его нужно или убить, или взять с собой, – задумчиво произнёс Рагдай.
– Что он мог слышать? – по-славянски спросил книжника Эйнар.
– Про золото он мог слышать, ради которого короли готовы убивать друг друга, про Золотую лоцию.
– Это очень плохо.
– Ладно, Ладри, – произнёс Рагдай уже на понятном мальчику языке, – раз ты хочешь пойти с нами в поход, жди сейчас на берегу, потом залезай под палубу на корме и снова жди, пока мы не выйдем на середину фьорда. И не говори никому ни о чём, и не попадайся никому на глаза из людей своего отца или пруссам Йорана. Так или иначе, но нам придётся утром уходить из-за происшествия на пиру, если, конечно, удастся подготовить корабль. Люди ярла Эймунда наверняка будут следить за нашим отплытием, и могут потребовать осмотра драккара, если заподозрят, что что-то украдено, а тем более, что младший сын ярла хочет сбежать из дома.
– Хорошо, хорошо! – чувствуя, как радость переполняет его, почти закричал Ладри, – мой отец и братья хотят торговать, а не воевать, а это будет мой настоящий поход викинга, и я вас не подведу!
– Хорошо, хорошо! – передразнил его Эйнар.
Они втроём быстро двинулись вниз по тропе. Корабль Йёрана уже отходил от берега и его люди поднимали тяжёлый жёлтый парус, сами себе крича подбадривающие слова. Сам Йёран стоял на корме и махал фьорду рукой всем на прощание. Никто не вышел его проводить из людей Эймунда, даже любопытные рабы. Дружинники же Вишены, под руководством седовласого кормчего Гелги, торопливо выравнивали деревянные катки под килем своего корабля для спуска его на воду. За этими действиями следил и хмурый Вишена. В руках у него был кувшин с холодной водой и из него он всё время делал маленькие глотки.
Остановившись рядом с ним, Рагдай и Эйнар затеяли спор о том, правильно ли ярл Эймунд назначил выкуп за увечье Акара. Решив, что выкуп должен был быть меньше, они стали убеждать Вишену взять с собой Ладри в поход. Вишена не соглашался, говоря, что после того, что случилось с дочерью местного ярла, его двумя сыновьями, взять и увезти его младшего сына, было бы верхом неразумности. Это походило на враждебные действия, со стороны могло показаться, что после ссоры с братьями ярла Эймунда, его младший сын был увезён в отместку, чуть ли не как заложник. А если в походе мальчик погибнет, то это будет похоже на похищение с последующим убийством. Ладри уже не сможет подтвердить, что сам убежал из дома. Кто потом подтвердит, что отправился в рискованный поход добровольно? А это уже означало войну с ярлом Эймундом и его бедной, но злой семьёй и Биармии. Кровная месть было строгим обычаем, и обойти её не получилось бы. Ладри с собой брать было нельзя.
Тогда Рагдай открыл Вишене то, что Ладри подслушал их разговор с Эйнаром о существовании большого золотого клада. Он слышал, что этот клад является целью похода и эта весть может всколыхнуть всех конунгов Восточного моя, а на Вишену и Стовова станут смотреть как на людей, знающих, где золото, или уже захвативших и спрятавших его. В любом случае их стали бы преследовать могущественные Скьёльдунги и Инглинги.
– Вот конец рассказа, не до конца прозвучавшего на пиру, – сказал, наконец, Рагдай, – золото, в конце концов, прошло по Шёлковому пути и оказалось у людей папы римского Гонория I в Антиохии, и исчезло вместе с ними во Фракии в долине реки Марицы, в землях, захваченных аварами. Теперь оно где-то там, в пещере, в скалах, или в земле, в сундуках, потому что больше его никто не видел, и никакие предметы из Китая нигде не появлялись.
– Это всё как-то туманно, – ответил на это Вишена, – все эти легенды о сокровищах далёкой восточной империи, откуда в Европу везли шёлк, пряности и посуду, не имеют доказательств.
– Есть кое-что, – уклончиво ответил Рагдай, – вернее было.
– Что было? – Вишена сделал глоток воды, – почему ты затеял всё это, ты, учёный человек, не верящий в сказки, легенды и в богов, читающий на десяти языках?
– И вообще, откуда ты всё это знаешь? Ты что, водил дружбу с властелином этой Поднебесной империи? – спросил Эйнар, удерживая за рукав рядом с собой Ладри, – тебе зачем всё это надо, ты ведь не любишь богатство, говоришь, что оно отравляет душу и разум, и люди, стремящиеся к нему, или достигнувшие его – несчастные и достойные жалости?
– Золотая лоция!
– Золотая лоция? – Эйнар приподнял одну бровь, – это лоция всегда показывает, где находится золото?
– Мне нужна она, это самый ценный для меня предмет на всей земле, даже если он сделан из обыкновенного воска и глины, – тихо ответил Рагдай, – эту лоцию подарил неизвестный небесный бог первому императору Поднебесной империи, во времена, когда ещё не было Рима и Константинополя, а вокруг Восточного моря жили дикие племена, не знавшие железа и колеса.
– А в чём её ценность, – не унимался Эйнар, даже Вишена на этот раз заинтересованно уставился на книжника.
– Об этом после, пора нам расходиться, – ответил Рагдай, указывая на людей ярла Эймунда, приближающихся к ним со стороны селения, – нужно спрятать Ладри.
– Жалко, а я думал, что в Викхейме я найду дом, семью, и что здесь мой конец пути, – сказал печально Вишена, – а это не конец, это теперь начало пути…
Глава пятая
ВЕТЕР ЯНТАРНОГО МОРЯ
Звуки флейты были нежны и прозрачны. Поскольку любое повторение приятно для органов чувств, повторение комбинации звуков для слуха, вызывает приятные чувства, музыка, дающая ещё и возможность получать удовольствие через восприятие разнообразных гармоний, является самым простым, бесконечно разнообразным инструментом для воспитания, развлечения и украшения буден, и поэтому музыкальные произведения, записанные и не записанные, превосходят численно все другие творения людей.
Мелодия флейты сейчас, то зависала трелью высоких нот в вечернем морском воздухе, то ступенями соскакивала вниз, а потом снова взбиралась вверх, обрывалась и начиналась сначала. Флейтиста звали Бирг по прозвищу Безухий. Это был стройный юноша с чёрными волосами, вьющимися как мелкое руно, на висках и затылке. Он сидел на борту длинного и быстроходного драккара Вишены Стреблянина, свесив ноги над водой и зачарованно смотрел на горизонт – ровный, без привычной серой полосы берегов, чёрных силуэтов северных скалистых гор. Прозвище Безухий он получил из-за того, что всё время ошибался при игре на своей флейте. Однажды очень давно один учёный старый грек, попавший в плен к Гердрику Славному, и проданный потом одному соседнему бонду, и умерший от пьяных побоев своего нового хозяина, рассказал Биргу, что однажды греческая богиня Афина подарила пастуху Марсию свою волшебную флейту, и пастух стал так хорошо играть на ней, что поразил даже бога солнечного света Аполлона. Оказалось, что он играл лучше бога. За это Аполлон убил пастуха и снял с него кожу. Музыкант трагически погиб, но имя Марсия стало известно всем людям и на все времена. Этим старый и умный грек хотел, видимо, сказать маленькому Биргу, что для того чтобы стать великим музыкантом, нужно быть готовым отдать свою жизнь, если не в прямом, то в переносном смысле. Нужно быть готовым заключить сделку с богами, и ни за что им не показывать своего превосходства хоть в чём-то. А что из этого получится на самом деле, лучше не и думать, ведь если не кожу снимут потом, то неприятностей точно не оберёшься. Тем не менее после этого маленький мальчик в своё любое время, свободное от помощи по хозяйству родителям, а потом и во время походов в дружине конунга Вишены, стремился играть на флейте и совершенствоваться в игре. В конце концов, он научился весьма сносно играть и освоил все мелодии, услышанные им от скальдов на пирах или просто так, придуманные кем-то ещё.
Он освоил все мелодии, услышанные им от скальдов на пирах или просто так. Однако игра на гуслях, бубнах или флейтах всегда только дополняли песни скальдов, их саги. Биргу же была интересны мелодии и ритмы. Однажды он принялся сочинять собственные мелодии. Он сочинил их за несколько лет великое множество. Пробуя их записать, он использовал руны, где каждая руна обозначала устойчивый отрывок мелодии, последовательное повышении трёх нот вверх, или вниз, или обыгрывание какой-то комбинации звуков. Беда была в том, что комбинаций было много, гораздо больше, чем он знал, или мог придумать рун. К тому же записывать приходилось, то сажей на бересте, то царапать на досках или камнях, из-за чего знаки искажались, стирались, их потом было трудно читать. Играя потом по памяти или по записям свои же мелодии, Бирг зачастую ошибался. Эти ошибки были слышны только ему, но он каждый раз останавливался при этом, начинал играть сначала, вздыхал, ругался беззлобно. Окружающим казалось, что он просто не умеет играть как следует. Так как звук он из флейты извлекал громкий, пальцы у него были на руках все на месте, то единственным объяснением такого поведения, могло служить только его тугоухость. Отсутствие слуха к музыке, или просто частичной глухоты. Так Бирга прозвали Безухим. Сейчас он сидел спиной к мачте и парусу, не видя кормы и носа ладьи. Таким образом, он остался один на один с флейтой, музыкой и водой пролива. За его спиной скрипела мачта, вздрагивал парус, вяло переговаривались Свивельд и Ингвар:
– Я тебе скажу просто, если бы я осматривал парус, то я увидел бы, что в него завернулся человек, хоть и мальчишка Ладри.
– Этот Ладри так худ, что я принял его за свёрнутую шкуру.
– Человека о шкуры отличить не можешь…
– Жалко тебе, Свивельд, что он плывёт с нами на корабле? Много места он не занимает, много воды не пьёт, на долю в добыче не рассчитывает.
– Ещё бы он рассчитывал на долю в добыче, Ингвар, ты что?
– Он станет викингом, а то всё время сидит среди коров, ячменя и куриц, кроме поля, садков на запрудах, ничего не знает, не видит, разве что в набег на озёрных людей когда-нибудь возьмут.
– Ты не понимаешь, – Свивельд перешёл на шёпот, – наш вождь Вишена теперь для всего рода Эдмунда стал, вроде как не совсем другом. Он конечно отдал выкуп за выбитый глаз Акара, но Маргит ему не простит бесчестья, а заодно и все остальные. Где мы получим зимовку в следующем году? Страйборг и все фьорды раньше принадлежавшие Гердрику для нас закрыты. Зачем нужно было возвращать золото его дочерям, если Вишена теперь для них хуже врага? Фьорды Эймунда тоже для нас закрыты. С кем мы поссоримся в следующем году? Из-за Ладри ещё будут неприятности, вот увидишь. Со стороны выглядит, что мы его украли из-за ссоры с сыновьями и дочерью ярла Эймунда. Удивляюсь, как Вишена ещё ничего не сделал первой жене Эймунда, умершей три года назад, хе-хе…
– Ладри сам влез на ладью и сам спрятался в парус, просто мы об этом не сказали людям ярла, искавшим его на драккаре перед отплытием.
– Клянусь всей волшебной пряжей богини Фрейн, этому не поверит ни ярл Эймунд, ни общий тинг, а этот Бирг в своё флейту всё дует и дует, того гляди, попутный ветер спугнет.
– А я его сейчас я его в воду спихну…
Но Бирг сам оборвал игру. Его отвлекли две чайки, на большой скорости упавшие неподалёку в воду, в серебряное пятно рыбьего косяка. Бирг слез с борта на свою скамью и подперев подбородок кулаком, уставился берега пролива между торчащими из воды скалами, и на близкую гору Птичьего остров. Низкое красное солнце, нарезанное на горизонтальные полосы узкими чёрными облаками, освещало эту картину, делая воду Янтарного моря свинцовой. Книжник Рагдай, о чём-то тихо говорящий задумчивому Вишене, тоже смотрел на эту величественную картину, стоя под головой дракона.
– Что перестал играть, Бирг? – спросил Свивельд, делая вид, что поднялся размять ноги.
– Флейта намокла, – ответил музыкант, – я её сделал из молодой ивы, у неё хороший звук, но древесина быстро размокает от слюны.
– Особенно если играть с самого утра, – зло сказал Свивельд.
– Это верно, сырость любую древесину испортить может, – произнёс важно Ингвар, – у них там, в нашей погоде, всё быстро намокает, что Ирландия, что Британия, туманные, скользкие и бесноватые, Нарисовали на каждой двери крест и думают, что над их болотами будет больше солнца, хотя надо признать, дичи там полным полно. Они даже в честь добычи каменные круги ставят, и камни ищут и тащат месяцами до места, потом там молятся. Одно слово – кельты!