Посвящается Джереми
Peter Mayle
ANYTHING CONSIDERED
* * *
В один прекрасный день Питер Мейл решил круто изменить свою жизнь и предпочел лондонской суете деревенскую жизнь французской провинции. Чудесным следствием этого решения стала череда бестселлеров, распахивающих перед читателем двери в солнечный пейзаж Южной Франции. Первая книга Мейла, «Год в Провансе», мгновенно стала международным бестселлером и после экранизации принесла автору признание Французской Республики, которая произвела его в кавалеры ордена Почетного легиона.
От автора
Я хочу поблагодарить Элизабет О’Хара-Бойс и Ричарда Ла Планта за ценные сведения о трюфелях и об основах карате. Если в тексте вы все же заметите неточности, вините в этом только меня.
* * *
Этот роман является художественным вымыслом. Все персонажи и их имена суть плод воображения автора и не имеют отношения к реальной жизни, за исключением лорда Клеба.
1
«Что-нибудь обязательно подвернется», – убеждал себя Беннетт. В хорошие дни, когда на небе сияло солнце, а в почтовом ящике не обнаруживалось новых счетов, он и сам верил в то, что нищенское состояние его кошелька не более чем досадная клякса на ярком пейзаже жизни, зловредный плевок судьбы, всего-навсего временное недоразумение. Однако, даже глядя на мир сквозь розовые очки, Беннетт не мог не замечать печальные, но очевидные факты: что в кармане у него – дыра, что выписанные чеки он, скорее всего, не сможет обналичить и что его финансовые перспективы находятся в крайне неопределенном или, еще хуже, в неудовлетворительном состоянии. Последнее сообщил менеджер его банка, угрюмо смакуя каждое слово (что вообще свойственно банковским работникам, преподносящим клиенту плохие новости).
* * *
Однако Беннетт страдал чувством оптимизма в запущенной стадии и не желал уезжать из Франции. Вооружившись скудным запасом знаний о продаже недвижимости и движимый жизненной необходимостью добыть себе пропитание хотя бы в виде комиссионных, он примкнул к бродячей стае agents immobiliers. Конечно, в запасе у Беннетта имелся хоть и любительский, но приличный вкус и довольно острое чутье на перспективные объекты продажи, да и многие из его собратьев по ремеслу были обучены ничуть не лучше, чем он сам. И вот так же, как и они, он колесил по долинам Прованса, проводя дни за высматриванием руин «с характером», сараев «с потенциалом», «многообещающих» свинарников, загонов для скота «с огоньком», заброшенных голубятен и любых других вертикально стоящих зданий, которые, используя фантазию и деньги, можно было бы превратить в соблазнительный объект продажи.
Это было непросто. Иногда Беннетту казалось, что количество агентов по недвижимости на один квадратный метр каменистой земли Прованса сильно превышало количество их клиентов. Рынок падал, и главным виновником тому был французский франк. Стоимость франка поднялась слишком высоко, особенно для американцев, англичан, голландцев и шведов. В Швейцарии деньги водились, но их обладатели, с присущей им осторожностью, не спешили их тратить, ожидая неизбежного падения французской валюты. Так что агентам приходилось довольствоваться немногими перепадавшими на их долю клиентами: либо набитой марками немчурой, либо парижанами, искавшими, куда бы вложить наличность, доставшуюся им из бабушкиного сундука. Но и этих клиентов катастрофически не хватало.
И вдруг предыдущим летом благодаря нескольким брошенным вскользь словечкам, шутке, по мнению самого Беннетта, не самой лучшей пробы он получил небольшую, но весьма перспективную работу, и при этом его репутация знающего агента по недвижимости в глазах местных английских богачей значительно окрепла.
Вот как это произошло. Его пригласили на очередную вечеринку, устраиваемую членами местной эмигрантской диаспоры по случаю ежегодного приезда в Прованс за очередной порцией солнца и чеснока. Поскольку Беннетт был не только постоянным жителем этих мест, но и обладал такими общественно полезными качествами, как приятная внешность и статус говорящего по-английски холостяка, – иными словами, был идеальным «свободным мужчиной», – он не испытывал нехватки в приглашениях подобного рода. А Беннетт, в свою очередь, без жалоб сносил пустую болтовню гостей в обмен на набитый желудок.
Скука – профессиональное заболевание агента, лучшим лечением от которого служит оживляющая тусклую жизнь шутка, поэтому в тот лунный августовский вечер Беннетт не раздумывая вступил в разговор. Камни террасы были все еще теплыми от солнца, и с нее открывался прекрасный вид на долину и на средневековые крыши Боннье. Беннетт, одуревший от бесконечных рассуждений о британской политике и возможной карьере младших отпрысков королевской семьи и к тому же будучи слегка навеселе, внезапно переменил тему, рассказав гостям о новом кошмаре, который подстерегает состоятельных владельцев сельских домов. В принципе он не преследовал никаких глобальных целей, просто решил, что для них полезно будет обсудить что-нибудь новенькое по возвращении домой. Вот и предложил им, помимо обычных тем, связанных со взломами, прорванными трубами, портящими бассейны вандалами и нечистыми на руку местными жителями, нечто новое и экзотическое.
Однако предостережение Беннетта, которое он с затаенным лукавством преподнес изумленной аудитории между двумя сэндвичами с копченым лососем, неожиданно попало прямо в цель: проблемы с канализацией мучили всех. Он рассказал, что слышал о новом и крайне зловредном виде навозного жука, которого недавно заметили в регионе. Этот жук откладывает личинки в бачке унитаза, разводит там потомство, а потом учиняет полный беспредел в системе канализации. Конечно, проговорил Беннетт презрительно, власти пытаются замять эти слухи. Сами понимаете, навозные жуки и туристы – не самое удачное сочетание. Однако жуки уже устроили свои гнезда в сливных бачках и теперь просто выжидают, пока все туристы не вернутся в города, чтобы всласть налетаться в пустых трубах водопроводов.
Аудитория Беннетта, две сестры из Оксфорда, сопровождаемые такими же румяными и круглолицыми, как они сами, мужьями, выслушала его, приоткрыв рот от нескрываемого ужаса. Он же, к своему удивлению, понял, что сестры восприняли его всерьез.
– Как все это чрезвычайно неприятно, – сказала одна из сестер с легко узнаваемым акцентом престижной частной лондонской школы. – Что же делать? Наш дом зимой пустует месяцами.
– Ну, даже и не знаю, – протянул Беннетт. – Есть, впрочем, надежное средство: надо просто спускать воду по крайней мере дважды в неделю. Утопить в воде маленьких засранцев, да простят меня дамы. Это же жуки, а не амфибии, они не живут под водой. Кто-нибудь хочет последнюю креветку? Тогда я возьму, не пропадать же ей.
Он улыбнулся, слегка поклонился и направился через террасу к одной симпатичной девушке, которую, если судить по тоскливому выражению ее лица, надо было срочно спасать от известного своим занудством дизайнера интерьеров. Когда он подошел поближе, до него долетело знакомое унылое бормотание о вечном очаровании жатого ситца при украшении стен. С молодым рвением Беннетт поспешил на помощь несчастной даме.
Он и не подозревал, что в это самое время сестры из Оксфорда так активно распространяли слухи о нашествии полчищ навозных жуков на местные туалеты, что к концу вечера предполагаемый размах этого нашествия приобрел статус эпидемии, угрожавшей всем пустым домам от Сен-Реми до Ая. Объединенные общей угрозой, полдюжины взволнованных домовладельцев образовали коалицию и подстерегли Беннетта на выходе из дома.
– Это дело с жуками, – с расстановкой произнес делегат от группы, бывший член кабинета, отдыхающий между выборами, – нам кажется, оно может обернуться для нас весьма неприятным образом.
Головы с румяными от солнца серьезными лицами склонились в знак согласия.
– Вот мы тут и подумали, – продолжил делегат, – не будете ли вы так любезны приглядеть за нашими домами? Быть нашим местным резидентом, так сказать. – Он понизил голос, как это обычно делают англичане, когда им необходимо обсудить вопрос вульгарного свойства. – Само собой разумеется, мы компенсируем все причиненные вам неудобства. Подведем, так сказать, соответствующую финансовую базу.
Беннетт взглянул на эту группу богачей, у которых, безусловно, полно таких же богатых друзей, и инстинктивно принял решение.
– Ну конечно! – воскликнул он. – Я с радостью помогу вам. Но только с одним условием – никаких разговоров о деньгах!
Он замахал руками в ответ на их изъявления благодарности. Оказанные услуги имеют тенденцию перерастать в рекомендации, а рекомендации – в сделки, по крайней мере об этом ему говорили другие агенты. Большинство их уже выполняло разного рода поручения во время отсутствия клиентов, от покупки продуктов для заполнения холодильника до увольнения запойного садовника. Однако никто из них, с гордостью подумал Беннетт, не удостоился такого полного доверия клиентов, не получил такой почетной должности, как он: отныне он был официальным сливателем унитазов, стражем сливных бачков, inspecteur sanitaire. В последующие зимние месяцы он забавлял себя тем, что честно выполнял придуманный им сливной ритуал.
* * *
Он спустился на первый этаж, прошел сквозь гостиную, обставленную зачехленной, похожей на привидения мебелью, включил сигнализацию и вышел из дома. Стоя на разровненной граблями дорожке, он глубоко вдохнул свежий ароматный воздух и поднял голову. Вокруг уже явно чувствовалось приближение весны: утренний туман таял в долине, а на ярко-голубом фоне небес покачивались ветки цветущего миндаля. Скажите, ну как можно уехать из этого рая? Где еще можно жить? Ему припомнились слова одного из друзей, сказанные во время вечеринки по поводу его отъезда во Францию: «Замечательная страна, старик. Но люди… сплошное дерьмо. Не хочу каркать, конечно, но ты еще вернешься». А ему как раз понравились французы, и он так и не возвратился.
Однако… сколько еще времени он сможет продержаться? Все те контакты и сделки, на которые он рассчитывал, безвозмездно помогая клиентам, так и не материализовались. О, конечно, они были ему ужасно благодарны. Они посылали рождественские открытки, фотографии своих детей верхом на пони, пудинги в жестяных банках и бутылки хорошего портвейна. Но пока – никаких новых клиентов. Скоро уж Пасха. В недалеком будущем серые чехлы снимут с причудливо изогнутой мебели, домовладельцы вернутся в свои резиденции и сами начнут исполнять ту обязанность, которую всю зиму истово делал за них Беннетт. Ну что ж, может быть, что-нибудь и подвернется, пусть не сейчас, так хоть летом.
* * *
Никаких срочных дел у Беннетта не было, он сел в машину и направился к своему крохотному домику в Сен-Мартин-ле-Вью, по дороге размышляя о возможных перспективах. Заняться, что ли, опять телерекламой? Но ведь он уже когда-то отдал ей десять лет жизни, и в Лондоне, и в Париже, и она его совсем не привлекала. Он тогда сбежал как раз вовремя – сейчас этот рынок захвачен небритыми молодыми людьми с серьгой в ухе, выраженной манией величия и пучком немытых волос на затылке – главным отличительным знаком артистического темперамента. А у него уже не хватит терпения прогибаться перед ними. Беннетт стал слишком привередлив, конечно, ему ведь посчастливилось работать с истинно талантливыми режиссерами, большинство из которых уже давно переехало в Голливуд. Теперь здесь господствует новое племя, наглое и невоспитанное, оно маскирует спецэффектами отсутствие идей и живет в надежде получить заказ на съемки видеоклипа для третьесортной рок-группы. Да, похоже, назад дороги нет.
Может быть, скопить немного денег и отправиться на поиски мерзавца, укравшего его яхту? Но ведь Карибское море – это огромная территория, и сейчас и его яхта, и Эдди Бринфорд-Смит вполне могут называться совершенно по-другому. Он припомнил вечер в «Синем баре» в Каннах – тогда они, изрядно хлебнув шампанского, окрестили свою яхту «Плавучий фунт», смеялись, дурачились и строили грандиозные планы будущей счастливой жизни. Беннетт дал денег – все, что заработал на телерекламе, – а Эдди должен был отвечать за обслуживание яхты. На следующий день, набрав команду из длинноногих, мускулистых девиц, Эдди отплыл в сторону Барбадоса, и с тех пор Беннетт ничего о нем не слышал. На письма Эдди не отвечал, а когда Беннетт обратился в яхт-клуб Барбадоса, ему сказали, что ни яхты с таким названием, ни ее шкипера они и в глаза не видели. Эдди Бринфорд-Смит исчез с лица земли. В минуты депрессии Беннетту хотелось, чтобы этот негодяй вместе с яхтой отправился к праотцам где-нибудь посреди Бермудского треугольника.
Беннетт вынужден был признать, что на этом перечень его деловых перспектив заканчивался. Хорошенькая альтернатива – или возвращаться к деградирующей карьере рекламщика, или ввязываться в дорогостоящую авантюру по поискам незнамо чего. И правда, пора серьезно задуматься о будущем. Он решил посвятить этому остаток дня, посидеть дома, поломать голову над возможными вариантами и свернул на узкую, круто поднимающуюся вверх дорогу, ведущую в деревню.
Деревушка Сен-Мартин не могла похвастать репутацией шикарного курорта. За это надо было благодарить ее мэра, старого коммуниста, который в силу своей партийной принадлежности недолюбливал все связанное с правительством, средним классом или прогрессом. Поэтому Сен-Мартин была последней деревней в Любероне, где замостили улицы и провели водопровод. Конечно, многие ретивые иностранцы пытались испросить разрешения на ремонт обваливающихся фасадов и восстановление старинных домов – некоторым из них было по триста-четыреста лет, но все эти попытки тотчас же пресекались самым жестким образом. Мэр был неумолим. За одно это Беннетт готов был голосовать за него снова и снова. Ему нравилось жить в живописном городке-анахронизме, в прямом смысле не тронутом рукой дизайнера по интерьерам, в доме, который не знал ни «вечного очарования» жатого ситца, ни обтянутых шелком стен, ни стоящего на постаменте унитаза. Зимы в Сен-Мартине были холодными и тихими, а летом аромат цветущей лаванды и тмина перемежался с легким, но настойчивым запахом сточной канавы. Туристы приезжали и уезжали, но никогда не задерживались. Собственно говоря, задержаться было совершенно негде.
Дом Беннетта стоял на узкой, ведущей вверх аллее в самом конце главной улицы. Основное достоинство дома заключалось в том, что он достался Беннетту практически даром. Вообще-то, строение принадлежало местному доктору, тоже холостяку, с которым Беннетт познакомился на одной из вечеринок. Доктор в полной мере разделял интерес Беннетта к молодым женщинам и старым винам, что легло в основу их быстро начавшейся дружбы. В результате, когда доктору предложили трехгодичный контракт на Маврикии, он оставил дом Беннетту. Единственное условие, которое поставил доктор, уезжая, – не увольнять домработницу Жоржет, рослую даму неопределенного возраста.
* * *
Беннетт открыл покрытую шрамами дубовую входную дверь и поморщился от грохота музыки, доносившейся с кухни. «Радио Монте-Карло» орало и стонало вовсю – поп-музыка, застрявшая в семидесятых, рвалась на свободу. Попытки Беннетта приобщить Жоржет к восторгам от музыки Моцарта и Брамса были отвергнуты с презрением. Жоржет нравился ритм, он помогал ей во время работы. Беннетт прошел в гостиную.