– Варя, ну что ты? Испугалась? Но это ведь ничего, ничего страшного. Это всего-навсего маленький решил появиться на свет. Ну, я же тебе рассказывала. Через несколько дней мы будем дома. Не надо бояться.
В этот момент новая волна боли накатила на нее, она охнула и прикусила губу. Отец заметался, пытаясь поднять ее на ноги.
– Ольга Евгеньевна, помилуйте, если мы не поторопимся, пожалуй, уехать Вам так и не придется, тем более погода такая, – это был Алексей, стоявший уже у самой двери. Он тоже нервничал: как же, жена Главного, а ну как чего случится.
Но у Вари при взгляде на этого рослого и какого-то неуклюжего в своих валенках и бараньем тулупе парня, смущенно переминающегося с ноги на ногу, вдруг отлегло от сердца. Тем более было не похоже, чтобы мама боялась, в отличие от двух взрослых мужчин, смешно и неловко хлопотавших вокруг нее. Значит и Варе бояться не стоит.
Тем не менее, когда за ушедшими закрылась входная дверь, не смотря на строжайшее приказание отца немедленно, во избежание простуды, отправляться в постель, Варя пошла на кухню – спать она все-таки не могла. Она разворошила в печке тлеющие угли, подкинула несколько поленьев, заботливо припасенных отцом с вечера, и уселась за стол, на котором сиротливо стояла банка с вареньем – видимо мама не успела ее убрать. И Варя макала палец в банку, облизывала его, снова макала, облизывала и смотрела в окно, где все еще вихрился снег. Вернувшийся утром отец, поднял ее, спящую, из-за стола и отнес в кровать. А потом она узнала, что мамины мучения закончились появлением на свет ее братишки.
Спустя неделю, счастливые, улыбающиеся родители принесли домой сопящий сверток, уложили его на свою большую кровать, и отец, подхватив Варвару в охапку, закружил ее по комнате. Тем временем Ольга Евгеньевна колдовала над свертком. Хохотавшая Варвара вырвалась из отцовских объятий и теперь с любопытством заглядывала через материнское плечо. Покровы исчезали один за другим, и, в конце концов, явили свету маленького, кряхтящего человечка, во все свои голубые глаза глядевшего на Варвару и сучившего ручками и ножками. Она протянула руку, оттопырив один палец с намерением потрогать новоявленного родственника и вдруг почувствовала, как вокруг ее пальца сомкнулись другие, маленькие, почти невесомые пальчики. И в этот момент Варвара поняла, что влюбилась, безоглядно и на всю жизнь.
4
И вот теперь предмет ее обожания, сопя, размазывал кашу по тарелке. Ольга Евгеньевна, возившаяся у плиты, повернулась на звук хлопнувшей двери. В ее глазах плескался вопрос, но она молчала. Она никогда ни о чем не спрашивала, не давила на дочь, зная, насколько та ей доверяет, и доверяла ей сама. Именно поэтому Варвара всегда со своими проблемами бежала прямиком к матери. Так было и сейчас: девушка стремилась домой, к маме, точно зная, что именно ее поддержка необходима ей сейчас, когда она растеряна, напугана. Сейчас она увидит мать и все встанет на свои места. Мама успокоит, мама все решит, и, главное, объяснит, наконец, что происходит.
– Я была на речке. С Костиком…
В Варином голосе слышалась неуверенность. Ольга Евгеньевна вздохнула, чуть заметно улыбнулась и отвернулась к плите. Варя набрала в грудь воздуха, собираясь на одном дыхании изложить свою проблему. Но тут Митька решил, что обе его любимые женщины слишком увлеклись молчанием и на целых уже пять минут потеряли интерес к нему, к Митьке, а это было недопустимо. К тому же у него была проблема, глобальная, и она требовала немедленного решения.
– Варя! Мама сказала, что мы будем играть. В песке. И ты должна найти мою лопатку, – в детском голоске прозвучали наставительные нотки, напомнившие отца, но, поняв, что уже привлек к себе внимание, Митька решит быть вежливым – Пожалуйста!
Варвара, не ожидавшая такого бесцеремонного вмешательства, замерла, уже готовая фраза повисла на кончике ее языка, но так и не оформилась в звуковое выражение. Она резко повернулась к нарушителю готового уже состояться интимного разговора с твердым намерением попросить братца придержать решение своих «глобальных» проблем до лучших времен, но увидев глядевшие исподлобья такие отцовские глаза в сочетании с насупленными губами и перемазанными кашей круглыми щечками, прыснула со смеху, выхватила Митьку из-за стола и закружила по кухне, пытаясь одновременно целовать. Митька хохотал как безумный, ухал и повизгивал. Ольга Евгеньевна только всплеснула руками:
– Варя, ну что ты как маленькая? Смотри, ты тоже теперь вся в каше. – Но в голосе ее чувствовалось обожание, и мелькали веселые искорки.
Варвара подскочила к матери, одной рукой удерживая Митьку, другой обняла ее за шею и принялась ее целовать. Братец тоже решил принять участие в новой забаве и присоединился к поцелуям, повиснув на материнской шее. Теперь уже хохотали все трое.
Однако скоро волна незапланированного веселья иссякла – Ольга Евгеньевна вспомнила, что опаздывает на работу, при мысли о которой ее лоб прорезали задумчивые складки. Она взяла сына на руки, поцеловала обоих детей и отправила их отмывать со щек кашу. Она слушала, как смеются дети, как повизгивает Митька, расплескивая вокруг себя воду, одновременно обуваясь и закручивая вокруг головы распустившуюся косу. В ее голове затрепыхалась мысль:
– Какая же это радость – дети, наши дети. И как же мы могли бы быть счастливы. Все: и дети, и мы с Сережей. Сергей… – мысль о муже забилась, запульсировала в голове, – Писем нет уже пять месяцев, а вдруг?.. Нет. Не думать! Ни в коем случае сейчас об этом не думать! Сейчас надо думать о детях… и о работе… Дети! – Ольга Евгеньевна вернулась в кухню.
Смех уже смолк. Варвара вытаскивала из коробки под столом Митькины игрушки.
– Варя, доченька, я видела, ты хотела мне что-то сказать?
– Да нет, мам, ничего срочного, это подождет до вечера.
– Ты уверена?
– Ну конечно.
– Как в школе? У тебя ведь последний экзамен… Завтра?
– Нет, мамочка, послезавтра. Елена Игоревна говорит, что все будет хорошо. Да я и сама в этом уверена.
– Ну, вот и славно. Ты у меня умница, – она обняла дочь, потрепала Митьку по умытой щеке – Придется отпроситься на полдня, а то сорванца нашего некуда девать. Обед на плите. Я все успела приготовить, так что вам остается только играть. Рано меня не ждите – мы совсем с ног сбиваемся, рук не хватает.
– Ну, понятно, опять к полуночи.
– Мама, мы опять будем спать без тебя? – Митька приготовился обидеться.
– Потерпите, мои дорогие. Раненые поступают и поступают, и в основном тяжелые. Остальных, видимо «латают» в полевых госпиталях – что-то неопределенно-пугающее послышалась в ее голосе, и, сама почувствовав это, она замолчала.
– Да не волнуйся, мам, все у нас хорошо, мы справимся. – Варя улыбнулась матери, а та уже шла к двери.
– И, говорят, собирают людей на рытье окопов за городом. Неужели?.. – вопрос повис в воздухе, каждый житель города боялся ответа на него. Так и не закончив фразы, Ольга Евгеньевна вышла за дверь.
5
10-Б толпился в коридоре. Только что закончился экзамен – сдали все, и даже лучше, чем можно было рассчитывать. Вообще весь последний год класс учился гораздо лучше, чем раньше, отстающих не осталось. Исчезли и замечания по поведению: ребята больше не устраивали шумных компаний, не играли в ножички и не бегали на танцы вместо того, чтобы готовить уроки. Да и самих танцев больше не было. Зато были субботники и воскресники, на которые ходили все, не отлынивая и не возмущаясь; были ожидания писем и тревога за судьбу близких, дежурства по городу и сборы денег для госпиталя, комсомольские собрания и сводки Информбюро. Была война…
Вот и сейчас, несмотря на удачную сдачу последнего экзамена, на успешное окончание школы, в коридоре не было слышно ни громких разговоров, ни смеха, ни обсуждений дальнейших планов. Ребята просто тихо переговаривались, ожидая, когда их пригласят в класс. Перед началом экзамена подошел директор и попросил задержаться, чтобы сделать важное сообщение. И вот теперь все ждали и боялись того, что скажет директор.
Варвара тоже ждала, пытаясь сосредоточиться на том, о чем говорили ребята, но мысли ее все время возвращались домой. Сегодня ночью девушка опять слышала, как плачет мама – теперь она плакала каждую ночь, когда думала, что дети ее не слышат. А Варя не могла плакать, но и маму утешать тоже не могла. Она просто старалась не думать об отце, известий о котором не было уже пять месяцев.
Павленко Сергей Дмитриевич – главврач 1 городской больницы, военврач 3-го ранга, добровольцем ушел на фронт в ноябре 1941 г. Потом было два письма – второе из-под Юхнова, где находился его полевой госпиталь. И с тех пор – тишина. И вот уже несколько недель мама тихонько плачет ночами. Хотя от отца Костика тоже долго не было писем, и тетя Аня каждый день высматривала на улице почтальонку, а потом долго глядела ей вслед. А три недели назад письмо все-таки пришло, только не от дяди Коли, а от медсестры из Московского госпиталя – у дяди Коли больше не было правой ноги. Идя в тот день из школы, ребята обнаружили Митьку, катавшегося на соседской калитке. Девушка бросилась к брату, подхватила его на руки:
– Митька, ты что тут делаешь?
– Мамку жду – лицо ребенка приняло какое-то задумчивое выражение – они там плачут с тетей Аней.
Костик побледнел, закусил губу, и ребята кинулись в дом. Варвара увидела мать, стоявшую у окна, обнимавшую себя за плечи, как будто ей было холодно. Тетя Аня сидела за столом перед листком бумаги; обе женщины подняли на ребят заплаканные глаза, но ни та, ни другая не произносили ни звука. Костик сначала попятился, потом робко, как-то боком, подошел к столу. Мать молча подвинула ему листок. Он долго, очень долго глядел в него, хотя Варя видела, что исписано не больше, чем пол-листа. А потом вдруг грохнул по столу кулаком и метнулся за дверь. Девушка испуганно прижала к себе Митьку, которого продолжала держать на руках. Ей хотелось спросить, что же там, в этом желтом листке, вырванном, похоже, из школьной тетрадки. Но она не могла произнести ни звука – язык как будто прилип к гортани. Ольга Евгеньевна подошла к ней, взяла у нее Митьку. И тогда Варя шепотом произнесла, глядя куда-то в пол:
– Дядя Коля?
– Да, доченька, случилось несчастье.
– Несчастье?! – голос тети Ани взметнулся и сорвался – Да что ты такое говоришь Оля? Что ты говоришь! Какое же это несчастье?! Нет! Это счастье! Счастье! Он живой! Живой! – ее опять душили рыдания – а то, что без ноги, так это ерунда… Без ноги – ерунда. Главное – живой… Живой!
И женщины долго еще сидели обнявшись, и, то принимались плакать, то тихо о чем-то говорили.
Теперь тетя Аня так же, как раньше почтальона, ждала поезда, приходящие из Москвы, ежедневно бегая на вокзал. Вот только поезда теперь приходили нерегулярно.
А Костик в тот день вернулся поздно ночью – Варя, сидевшая на подоконнике не в силах уснуть, видела его из окна, – и несколько дней ходил как в воду опущенный.
Сейчас он стоял в стороне ото всех, облокотившись на стену. Было видно, что мысли его витают где-то далеко. Сегодня он чуть не опоздал на экзамен, придя в самый последний момент. С ним явно что-то было не так. Варя вздохнула поглубже и направилась в сторону друга – это был их первый разговор после истории на речке, все эти дни девушка его не видела. Она прислонилась к стене возле него:
– Ты чуть не опоздал сегодня – Костик молчал, он даже не поднял головы, – Костик, ты можешь мне сказать, где ты был? – молчание – Послушай, мы же всегда были друзьями. Ты прекрасно знаешь, что можешь все мне рассказать. Ну, где ты был?
– В военкомате – Костик сказал это тихо, как-то отрешенно. Потом вскинул голову, – в военкомате.
– И… что? Что тебе сказали?
– Сказали, что не возьмут – голова юноши опять опустилась.
– А ты что?
– А что я. А ничего.
В конце коридора показался директор в сопровождении мужчины, одетого в брюки и светлую рубашку.
– Ребята, спасибо, что дождались. Пожалуйста, проходите все в класс – голос директора прозвучал в абсолютной тишине. И в такой же тишине все потянулись в классную дверь, так же молча еще раз, теперь уже, наверное, последний, сели за своими парты, ставшими за десять лет частью их жизни.
Директор подождал, пока все рассядутся, помолчал еще несколько мгновений, потом улыбнулся:
– Ну вот, сегодня вы, наконец, сдали последний экзамен. Мы все верили в вас и не ошиблись – вы показали отличный результат. Я хочу поздравить вас с последним экзаменом и окончанием школы. Ну и, конечно, пожелать, чтобы достигнутые вами результаты не пропали зря, чтобы вы и дальше решали поставленные жизнью задачи с таким же упорством и стремлением к отличным результатам, как вы решали их в этом, таком нелегком году. Будьте достойными своей Родины и своего народа. И еще, несмотря на лихую годину и испытания, которые всем нам предстоят, постарайтесь все-таки стать счастливыми, – голос его прервался. – Ну а теперь, о главном. Вы, наверное, удивлены, что я сейчас говорю вам те слова, которые обычно говорят на выпускном вечере. Но на это есть две причины. Во-первых, мне необходимо было сказать это именно сегодня, потому что завтра я ухожу на фронт…
Как будто волна всколыхнула класс:
– На фронт?
– Но как же так, Евгений Осипович?
– Почему завтра?
– А как же школа?
– Мы ничего не знали.
Двадцать восемь пар глаз устремились к человеку, который олицетворял для школьников спокойствие и порядок, ум, силу, честь и совесть. Но Евгений Осипович поднял руки, и шумная волна схлынула так же внезапно, как и поднялась – сработала многолетняя привычка.
– Да я и сам, если честно, не знал, даже уже не надеялся. Я столько раз просился, а мне все: «Подождите, да подождите, бронь, понимаешь». И вот, вчера, наконец… Тяжелое сейчас время, ребята. Да, мы отбросили фашиста от стен Москвы, но теперь он рвется на Кавказ, а на пути у него наш с вами город. Может статься, скоро он доберется сюда. А сколько уже наших людей осталось там, за линией фронта. Немцы не щадят никого: ни больных, ни раненых, ни женщин, ни детей, ни стариков. Тысячи километров нашей земли истоптано, испоганено вражескими сапогами. И в такое время каждый, слышите, каждый уважающий себя мужчина должен быть там. Мы обязаны отстоять нашу землю, наши села и города, наших детей, жен, матерей. А школа, ну что ж, школа останется в надежных руках – наша завуч, Анфиса Юрьевна, вполне справится, и в сентябре, мы все в это верим, первоклассники займут парты, которые вы сегодня оставляете. Ну а теперь второе сообщение, ради которого я попросил вас сегодня задержаться. Знакомьтесь, это секретарь райкома Гвоздев Иван Николаевич, у него есть к вам серьезный разговор.
Вперед выступил мужчина, который пришел с Евгением Осиповичем, но на которого до сих пор никто не обращал внимания, а он и не привлекал его, сидел тихонько за столом. Теперь же он поднялся, притягивая к себе взгляды, и сразу стали видны его изможденное лицо, мешки под глазами, которые он то и дело прикрывал, как человек, долгое время не спавший.
– Ребята, девочки, – он обвел класс своими воспаленными глазами, – я тоже хочу от лица райкома поздравить вас с таким замечательным и важным событием, с окончанием школы. Но не только это привело меня сюда. Как уже сказал Евгений Осипович, да вы, наверное, и сами знаете из сводок, враг рвется к Сталинграду. Положение на фронте сложилось крайне серьезное. За городом началась постройка оборонительных рубежей. Но и в самом городе тяжело – не хватает рабочих рук ни на заводах, ни в госпиталях. Поэтому райком принял решение обратиться к вам с просьбой о помощи. Мы просим всех, кто сможет, выехать на рытье окопов.
Первым встал Петька Шувалов, только вчера провожавший на фронт отца и мужа сестры:
– Я, я поеду. Куда приходить?
– И я – это поднялся Ванюшка Петровский, щупленький мальчик в очках, но при этом добрейшей души человек; иначе как Ванюшкой его никто не называл. Две недели назад пришла похоронка на его старшего брата.
– Я тоже.