Предложение покаяния
То, что я узнал, меня просто оглушило.
- Ну-ка, - сказал я, - говори, что у меня на лице цветное?
- Да ничего у вас цветного нет, Иван Николаевич, - сказал отрок, - давайте купим вон то мороженое с белой шапкой в вафельном стаканчике.
Я посмотрел, и мне самому захотелось мороженого. Купили по стаканчику. Парень знает толк в сладостях. Я ел его и чувствовал, что это именно то мороженое, которое продавалось в ГУМе, в хрустящем стаканчике, пломбир с вареньем и наполнялся не по краям стаканчика, а с горкой. В жизни своей не ел ничего вкуснее гумовского мороженого.
- Что делать-то будем? - спросил я Васю, кусая мороженое.
- А ничего делать не надо, - сказал мальчик. - Приедет человек, покается в прегрешениях своих, запишет их на бумажке и даст слово, что больше так не будет делать, у него все и пройдет. А вот если зло очень большое, то пока не пойдет под суд, отметина не исчезнет, а наоборот станет больше. Вместо уха все лицо станет синим или красным, или буквы пойдут по всему телу.
- И что дальше, - спросил я, - покается и больше не будет казнокрадом? Помнится, кое-кто в недавней истории человечества поставил на поток отпущение всех грехов за определенную сумму. Так грешников стало больше, и поступлений в казну служителей Бога тоже больше. И бумажки эти с раскаяниями, индульгенциями назывались.
- Вы еще напомните о суде над представителями одной нефтяной компании, - подхватил Вася, - которая работала себе, богатела от нежданно свалившегося на нее богатства народных недр, и вдруг оказалось, что она прямо пред государевыми очами деньги воровала. Наказали их. Смыли грех наказанием, а перед тем как выпускать на волю, снова решили по тем же делам просудить. Вот это и есть неправосудие. Нельзя по одному делу судить дважды. А тот, кто у нас покается, тот не то, что прощение получит, совесть свою очистит. Суд мирской над ним все равно будет, да только к суду этому придет человек раскаявшийся, награбленное вернет, ордена незаслуженные в казну отдаст, деньги неправедные на благотворительность пустит и дальше работать будет на благо отечества нашего.
Я смотрел на Васю и не узнавал его. Это уже был не мальчик, а рослый юноша семнадцати лет от роду. Три года он со мной изучает науки о естественном и неестественном, одновременно учась по программе общеобразовательной школы и отдыхая в летних лагерях в заветной зоне.
Дневники свои он забросил, потому что на написание дневников нужно время и усидчивость, а при такой нагрузке как у него, на дневники времени не хватает, да и я особо не допытывался, чему он учится у старцев своих. Время придет, сам расскажет. Похвались заранее, а вдруг чего-то не получится?
Рассуждения у Василия совсем не такие, как у нас, повидавших жизнь. Молодое, наивное, с верой в людей, в добрые намерения, в светлое будущее. А разве мы не были такими? Нам казалось, что взрослая жизнь -- это пора свершений, движения вперед, развития, изобретений и открытий, которые улучшат нашу жизнь. И учили-то нас тоже волшебники, написавшие нам "Авиамарш":
Мы рождены, чтоб сказку сделать былью,
Преодолеть пространство и простор,
Нам разум дал стальные руки-крылья,
А вместо сердца -- пламенный мотор.
Но нам никто не говорил, что музыку к маршу написал Юлий Хайт, а слова Павел Герман. Мы думали, что это народная песня. А оказалось, что вокруг нас живет множество таких же людей, которые стремятся к тому же светлому будущему. И есть такое же множество людей, которые стоят на пути в это светлое будущее. Они регулируют поступательное движение вперед, как капитаны корабля, которые следят за тем, чтобы балласт был на месте, обеспечивая остойчивость корабля, и весь груз был равномерно уложен в трюмах и на верхней палубе, не нарушая равновесия.
Что будет, если все вдруг ринутся в светлое будущее? Правильно. Если груз сдвинется к одному борту, то корабль перевернется. То есть всем в светлое будущее нельзя. Вернее, можно, но только осторожно и не семимильными шагами, как предлагали отцы пятилеток и семилеток.
И поэтому вся наша жизнь была полна радужных надежд и разочарований. Нам было нельзя то, что было можно всем. Зато на нас ставили эксперименты, изучали поведение и разрабатывали теории управления массами в условиях полного и окончательного построения социалистического общества и создания новой исторической общности - советский народ.
Куда это все делось? Улетело, потому что это были придумки тех, кто любой ценой хотел удержаться у власти, понимая, что следующее поколение советских людей не поверит в то, что черный хлеб с солью это есть наша национальная праздничная еда.
Как начинаешь читать сказки, так сразу слюной начинаешь захлебываться. В те времена, которые называют "дикими", народ наш был образован, веру имел и жил зажиточно для своего времени, плодясь для своего процветания. Вот ведь, думал о современности, а мыслями ушел в далекое прошлое.
- А как же с тайной исповеди, Василий? - спросил я. - Если человек напишет нам покаянное письмо, то мы же не должны сообщать государству об этом. Это нечестно. Время партсобраний и принародного психологического линчевания прошли. Хотя линчеватели остались и хотели бы снова вернуться в те же времена.
- Тайна исповеди - дело святое, - ответил юноша, - да ведь не каждый исповедовавшийся на путь истинный встанет. Тот, кто на истинный путь встанет, о том все узнают. Кто-то галерею художественную откроет и будет для народа, для его просвещения картины собирать, таланты народные поддерживать. Другой во славу Мельпомены отдаст капиталы свои, театры построит, киностудии. Третий - сиротские дома поставит и на свое содержание возьмет. Четвертый - странноприимные дома поставит, чтобы не было людей неприкаянных, бродяг, чтобы все при уходе были, и старики, и увечные люди, и люди, которые от рождения были блаженными. Кто-то займется мелкой благотворительностью по доходам своим, да вот только половина покаявшихся на путь истинный не встанет. В опасениях за судьбу свою придет за написанной бумагой. И мы отдадим ее ему, да только в руки она ему не дастся. Вырвется из рук и полетит птицей ввысь, роняя повсюду свои перья-листья, и станет тогда известно всему миру о том, кто этот человек и что не покаялся он, а все продолжает свои разбойные дела.
- Василий, ты сам-то веришь в то, что говоришь? - усомнился я в его словах.
- А, давайте, Иван Николаевич, попробуем это сделать, тогда и будет видно, правдивы мои слова или это я по младости лет моих сказки старинные рассказываю, - улыбнулся Василий. - Идите и скажите своему генералу, что вы беретесь убрать разукрашенные части тела у гостей и делегатов съезда, и что принимать будете у себя в кабинете вместе со мной.
- Ты хоть представляешь, в каком положении я буду выглядеть с твоим предложением? - спросил я его.
- Иван Николаевич, мне кажется, что положение ваше будет более умным, чем у раскрашенных, - сказал мой ученик. - Если они хотят быть такими на всю жизнь, то пусть так и ходят, может, это скоро вообще модой станет, и никто не будет их замечать.
Пацан прав. Древние еще говорили, что устами младенца глаголет истина. Я доел мороженое и пошел к генералу.
Дамоклов меч
Реакция генерала была ожидаемой.
- Ты что, охренел? Да ты представляешь, как к твоему предложению отнесется высшее руководство, потому что у некоторых тоже кое-что цветное, - чуть не ли не матом стал говорить мне генерал, подкрепляя свои слова жестами сжатым кулаком. - Кто мне и тебе поверит, что уважаемые люди без юридически оформленных доказательств кем-то отмечены как казнокрады и взяточники и что ты можешь это убрать. Да это вообще нонсенс. Да и тебя с твоей нечистью давно пора гнать. Да я бы тебя давно уже сгноил где-нибудь, да только кто-то тебя поддерживает. Вот так, если хочешь на свою задницу приключений, то вот там стоит мой директор, иди и сам докладывай ему, он тоже за ухо держится.
Я подошел к группе людей, о которых пишут газеты. Они стояли группкой, прикрывая уши руками и о чем-то вполголоса переговариваясь.
Директор спецслужбы был "с улицы", как называют политических назначенцев. В тонкостях оперативной деятельности не разбирался, зато был человек, преданный вновь избранному лидеру. Кому он еще был предан, неизвестно и, честно говоря, я сомневаюсь, чтобы опытные работники доверяли ему и посвящали в замыслы тайных операций, которые замышляются или уже давно идут.
Тем не менее, этого человека из старших лейтенантов запаса произвели в действительные генерал-лейтенанты и наградили тремя или четырьмя орденами. За что? Не задавайте глупые вопросы. По случаю дня рождения или хорошего настроения, или для того, чтобы на груди что-то было.
Я кратко изложил ему суть дела и был понят с полуслова.
- Санкционирую, - сказал он и распорядился всех забинтованных участников совещания отправлять на их автотранспорте прямо в управление института, согласуясь по времени и очереди. - Я - как капитан корабля - буду последним, - патетически произнес он.
Работа у нас закипела. Люди сидели по пять человек с каждой стороны стола для совещаний. Они были разделены стеклянными перегородками, которые мы принесли из кабинетов сотрудников. У каждого была стопка бумаги, ученическая ручка и зеркальце. Каждый сидел и писал о своем. Все бумаги начинались одинаково: "Генеральному прокурору Российской Федерации". А в одной кабинке сидел и сам Генеральный прокурор, и писал себе заявление от себя.
По мере написания признаний предательская окраска исчезала с ушей приехавших. Все бумаги я собирал и складывал в папку. Последним был директор. Он написал свое, посмотрелся в зеркальце и сказал:
- Вот и отличненько, а теперь все написанное давайте сюда.
- Так нельзя, - тихим голосом сказал Вася. - Люди свою душу излили и сказали правду, чего они не делали никогда в жизни. Они поверили нам...
- И хорошо, что поверили, - сказал директор. - А сейчас я буду смотреть, кому можно верить, а кому нельзя. Я что, по два раза должен отдавать приказания? - прорычал генерал.
- Смотрите, - не предвещающим ничего хорошего голосом сказал Вася, - вся вина будет только на вас, - с этими словами он взял папку из моих рук и передал директору.
Директор открыл папку и не увидел ничего кроме чистых листов.
- Где все написанное? - закричал он.
- Исчезло, - сказал мальчик, - оно же не для посторонних глаз. Даже на ваших листах ничего нет, зато у вас снова ухо красное.
Директор посмотрелся в зеркальце и увидел свое красное ухо.
- Что же делать? - виноватым голосом спросил он.
- Садитесь писать снова, но уже первым, а с теми, кто сейчас приедет обратно, будете сами разбираться, - сказал я.
Исцеленные уехали недалеко. Вбегающие в мой кабинет люди были из высшей номенклатуры. Остальные столпившиеся в приемной и на лестнице, сразу поняли, в чем дело, увидев пишущего директора. На сколотых скрепкой листах были только их фамилии, написанные их рукой, и никакого текста.
- Мы сохранили вашу тайну, - сказал Вася, - и сохраним ее от других, но только не от вас. Как только кто-то из вас доберется до своих бумаг, они сами станут достоянием для всех. Сохранение вашей тайны зависит только от вас.
Глубокой ночью мы собрали все записи, разложили в отдельные конверты и спрятали под замок в сейфе. Хотя, неоткрываемых сейфов нет. Любой ящик можно открыть. Но Вася обещал сохранить, значит сохранит.
Мой секретарь была на месте и, когда все ушли, приготовила нам чай. Мы сидели за моим столом и пили чай с бутербродами.
- А вы знаете, - сказала секретарь, - те, кто первыми вернулись, избили того, кто оставался у вас последним. В туалете били. Били и приговаривали: это для твоего досье, сука.
Одного смертельного врага мы уже нажили. Остальные тоже мало верят в то, что их тайна за семью печатями и будут стараться обезопасить себя любыми способами. Нужно и нам тоже быть осторожнее. Хотя, какая тут осторожность. Вся страна как большое Чикаго. Каждый день заказные убийства, и никто не знает, кто заказал и, кто исполнил.
Умные люди понимают, что тайна будет сохранена тогда, когда мы в целости и сохранности, если мы порядочные люди. А если с нами что-то случится, то бумаги снова попадут в нехорошие руки. Поэтому, будут у нас охранники. Война будет идти за нашими спинами, потому что за то, что написано в этих бумагах, охотиться будут все, в том числе и иностранные разведки, которые уже знают о чудесном исцелении посредством бумажных исповедей. И главным действующим лицом будет кудесник, чудесник, волшебник Вася Силаев.
Я не знал, что в это же время на конспиративной квартире сидели два высокопоставленных представителя разных спецслужб и решали вопрос завладения древними тайнами Руси.
- Нужно осуществить агентурное проникновение в тот заповедный район, втереться в доверие к тамошним людям и выведать все их тайны. И нам поможет этот пацан, который работает и учится в чародейском институте, - сказал мужчина с подбитым глазом.
- Какое нахрен проникновение? - оборвал его собеседник с замашками то ли военного, то ли военизированного типа. - ОМОН вместе с этим парнем проникнет в зону и проведет там зачистку, как следует допросит всех, и узнает всё, что нам нужно быстрее и точнее. Мы провели приватизацию в такой стране, как наша, неужели мы не сможем разгромить какую-то базу чудиков в белых рубашках.
- Договорились, - сказал первый, - будем действовать комплексно. Но после этого табачок врозь. Вы своим занимайтесь, а мы займемся своим. Лады?
- Лады, - сказали они и звякнули коньячными рюмками, а сидевшая в стороне алруна сладко потянулась.
Слежка
В этом году у Василия выпускные экзамены в школе и последняя поездка в летний лагерь. Экзамены - это по-старому. По-старорежимному. Сейчас это единый государственный экзамен. ЕГЭ. Тридцать процентов теории вероятности, тридцать процентов знаний, тридцать процентов везения.
- А на пятерку математику не знает никто, даже Архимед, - говаривал наш преподаватель математики.
Вот и выходят из нашей школы посредственности с минимумом знаний для теста.
ЕГЭ или тестирование Вася сдал на отлично.
- А-а-а, - сказал он, махнув рукой, - достаточно иметь приблизительные знания и немного тямы в голове, чтобы сдать эти тесты. Обыкновенная лотерея. Выигрывает не достойный, а везучий. Другое дело, если бы пришлось преподавателю устно рассказывать содержание полученного билета, чтобы блеснуть своими знаниями.
Сейчас Вася уже зачисленный студент моего спецкурса. Будет заниматься по особой программе института международных отношений, и сдавать экзамены вместе со студентами. Вы еще увидите его в числе выдающихся государственных деятелей, а я помогу ему хранить в тайне большинство полученных им знаний, чтобы уже ограненные камни не уничтожили уникального самородка.
Через неделю после отъезда Василия я заметил за собой слежку. Причем не простую слежку, а комбинированную из двух противостоящих друг другу органов. Если бы не это противостояние органов, то российская разведка и контрразведка, а равно и внутренние органы были бы недосягаемыми для любых конкурентов с их организацией и с высочайшим уровнем финансирования.
Все спецорганы бьются между собой, а в свободное от борьбы время занимаются обеспечением государственной безопасности и борьбой с преступностью и коррупцией. "Вроде б не бездельники и могли бы жить, им бы понедельники взять и отменить". Самое интересное, что дело не в понедельниках, а в том, что правители у нас несменяемые, а назначаемые почти что на пожизненно. Каждый старается подмять под себя спецслужбы и гарнизонное начальство, чтобы быть по настоящему независимым гауляйтером со всеми атрибутами государства в отдельно взятом регионе единой России. Даже региональная "Единая Россия" не может существовать без поддержки назначенного президента, утвержденного зависимым от него парламентом.