– Я должен с тобой поговорить, – взмолился он.
– У меня нет времени, и нам не о чем говорить, – тихо ответила Жасент.
– Это не займет много времени, меня ждут в Сен-Фелисьене. Жасент, ты должна меня выслушать. Нельзя обвинять людей так беспочвенно, как ты это сделала вчера утром.
Веревкой Пьер привязал лодку к одной из перекладин деревянной балюстрады, затем сделал несколько шагов в сторону Жасент. Она невольно сжалась, разволновавшись от его такого близкого присутствия. Неоспоримая власть, которой он подчинил все ее чувства, была ниспослана как проклятие.
– Тогда говори быстрее! – приказала она. – Мадам Плурд сейчас спит, но я не хотела бы оставлять ее надолго одну.
Пьер устало отмахнулся от этих подробностей, в свою очередь взволнованный тем, что ощущает ее дыхание, замечает, как предательски дрожат бледно-розовые уголки ее губ. Жасент избегала его взгляда; она оставалась холодной и отчужденной.
– Эмма не носила моего ребенка, я клянусь тебе, Жасент. Согласен, мне не стоило вступать с твоей сестрой в связь. Но я сожалею об этом, потому что я виноват в ее страданиях. Мне стыдно, очень стыдно, и меня невероятно печалит ее смерть. Я бы так хотел исправить свои ошибки! Хочешь, я найду отца ее ребенка? Наверняка Эмма влюбилась в другого мужчину. Я найду его и заставлю объясниться.
Внезапный неистовый порыв ветра чуть не сбил их с ног. На Жасент была надета жилетка с короткими рукавами – девушка съежилась от холода. Не раздумывая, Пьер инстинктивно привлек ее к себе. Истосковавшись по нежности, Жасент уступила.
– Я несерьезный парень, скорее глупец, – вздохнул он. – Особенно в том, что касается девушек. Ты была моим единственным шансом измениться в лучшую сторону.
Жасент покачала головой, готовая расплакаться от отчаяния.
– Женившись на Эльфин Ганье, ты станешь обеспеченным и солидным мужчиной. Что изменится, если мы узнаем, от кого забеременела моя сестра? Если бы ты видел, как она, неподвижная, лежала на столе в белом платье и тюлевая вуаль покрывала ее лицо! Словно восковая статуя! Тогда бы ты понял, как я презираю всех тех, кто причинил ей страдания.
Жасент высвободилась из объятий Пьера, испугавшись того, что к ней возвращаются давние чувства.
– Я не хочу ранить тебя еще сильнее, Жасент, но мне необходимо сказать тебе еще кое-что. Эмма очень отличалась от вас с Сидони. Она была не такой добродетельной, и…
– Замолчи, хватит очернять мою сестру! Мы с Сидо не обманывались насчет того, какой она была. Когда мы читали ей нотации, она только смеялась нам в лицо, называла будущими монашками. На самом деле вы прекрасно друг другу подходили. Ты кажешься непохожим на многих мужчин, Пьер, поэтому девушки, рискуя своей репутацией, ночуют у тебя дома. Эльфин смело бросается тебе на шею, осыпая тебя поцелуями прямо у меня с ее братом на глазах. Я догадываюсь о том, что произошло между вами дальше. Лучше бы тебе поторопиться с вашей свадьбой.
Жасент, оставаясь непоколебимой, направилась в дом. Пьер не отступал от нее ни на шаг.
– Я презираю Эльфин, и ее деньги, и ее прекрасный дом в Робервале, – тихо произнес он. – Вчера я решительно заявил ей, что у меня есть только ты, что я всегда буду любить только тебя. После нашего разрыва я не осмеливался искать с тобой встречи, боялся даже писать тебе: я был очень зол, чувствовал себя униженным. Да, возможно, переспав с твоей сестрой, я таким недостойным образом отомстил тебе: эта мысль мне пришла в голову только сегодня. Я стыжусь этого, но Эмме было все равно – она получила то, что хотела.
Жасент, вся в слезах, подняла обе руки, собираясь закрыть уши. Пьер помешал ей, поймав ее за запястья.
– Уходи! – приказала ему Жасент. – Ты приехал, чтобы снова меня мучить, чтобы чернить память моей бедной сестры! Оставь меня в покое. Я уже и так достаточно настрадалась. Душа и плоть каждого из нас подвергаются испытаниям. Если бы ты видел лицо Лорика в тот момент, когда мы с Сидо рассказали ему о том, что Эмма покончила с собой… Охваченный ужасом, он весь дрожал от возмущения. Он мечтает найти виновного, чтобы ему было кому отомстить.
Пьер смотрел на Жасент затуманенным взором, не в силах оторвать от нее глаз. При воспоминании о последнем их любовном свидании из его груди вырвался невольный стон. Это прекрасное тело, скрытое под длинной черной юбкой и неказистым серым жилетом… он видел его обнаженным, видел его мягкие округлые линии. Ему казалось, что он чувствует запах ее тела, гладит ее шелковистую кожу.
– Прошу тебя, оставь меня, – сказала Жасент, и в ее голосе слышалась ненависть. – Теперь у нас нет никаких шансов быть вместе.
– Тогда скажи мне об этом, глядя в глаза! Почему же ты опускаешь голову? Почему ты не сопротивлялась, когда я обнял тебя?
Попав в плен его пылкого, страстного взгляда, Жасент растерялась. Безумная любовь, которую вызывал в ней этот мужчина, разрывала ей сердце. Она безнадежно поддавалась этой неудержимой и колдовской силе, толкавшей ее к нему.
– Почему, Пьер, почему? – простонала она.
Он притянул Жасент к себе, прильнув к ее губам, словно жаждущий – к роднику. На какое-то мгновение Жасент забылась, сраженная и опьяненная от нахлынувшего чувства. Но уже через несколько секунд к ней вернулся рассудок: туман влечения развеял пронзительный крик новорожденного, донесшийся из дома.
– Прошу тебя, уходи, уходи сейчас же, – взмолилась Жасент. – Я должна возвращаться к мадам Плурд. Нужно приготовить ей поесть и успокоить ребенка.
– Позволь мне вернуться сюда сегодня ночью, прошу тебя!
– Нет, Пьер, сжалься надо мной, лучше езжай к отцу. Этот поцелуй ничего не значит, это всего лишь мимолетное возвращение в прошлое, мгновение безумия. Давай ничего не будем менять в наших жизнях. У тебя есть Эльфин, у меня – работа, кроме того, я в трауре. И это надолго.
Жасент грустно смотрела на Пьера, с ужасом осознавая, что навсегда теряет любовь, которую приносит сейчас в жертву. Другого мужчины в ее жизни не будет, но она должна была его бросить. Бросить вновь.
– Пожалуйста, уважай мое решение, – пробормотала она, бросаясь в дом.
Она взбежала по лестнице и поспешила в комнату. Антуанетта в этот момент пыталась дать грудь громко кричащему младенцу.
– Ах, мадемуазель! Я как раз хотела звать вас на помощь! Моисей не хочет брать грудь! Боже милостивый! Мой Жюль, едва родившись, сразу же захотел есть!
– Дайте-ка мне его.
Она взяла ребенка из рук матери, стала баюкать. Эта ноша, почти невесомая и такая нежная, уняла тревогу Жасент. Ребенок успокоился, часто моргая, словно чтобы снять пелену с синеватых зрачков. «Два года назад я тоже могла бы стать матерью, и на моем лице было бы такое же преисполненное счастьем выражение, как у Антуанетты», – подумала Жасент, охваченная внезапным приступом ностальгии.
Фермерша смотрела на нее, лежа на боку; ночная рубашка ее была расстегнута. Темные вьющиеся волосы женщины, не касаясь плеч, аккуратно обрамляли ее посвежевшее румяное лицо.
– Он ведь не болен, мадемуазель? – тревожилась она. – Я потеряла троих детей, родившихся после Жюля: мальчик умер во сне, когда ему было всего четыре месяца, а двоих дочек унес грипп. Мы с мужем достаточно настрадались. Я очень хочу, чтобы наш Моисей был таким же крепким мальчиком, как и старший сын.
– Мне очень жаль, мадам. Нет ничего тяжелее утраты любимого существа.
– Доктор Ланжелье рассказал мне о том, что случилось с вашей сестрой. Однако у вас хватает мужества работать!
– Мне очень сложно оставаться без дела, – призналась Жасент. – Возьмите пока этого маленького господина. Он уснул, а я сейчас спущусь поискать вам еды.
Несмотря на принятое решение, Жасент в глубине души надеялась увидеть Пьера все там же, на крыльце. Но его не было.
Глава 5
Жертва озера
Сен-Прим, кладбище, понедельник, 28 мая, 1928
На кладбище Сен-Прима, расположенном совсем недалеко от церкви, пополудни толпились люди. Жители всей деревни пришли проводить Эмму в последний путь. Только несколько семей, обосновавшихся в этих краях совсем недавно, не были знакомы с младшей дочерью Клутье. Однако и они пришли на похороны, сочувствуя горю семьи погибшей девушки. Что же касается всех остальных, то каждому из них чем-то запомнилась юная девушка, будь то при обычном обмене приветствиями на главной улице или же в разговоре перед кассой магазина.
Жасент и Сидони поддерживали Альберту, все еще погруженную мыслями в тот светлый мир, где ее любимая девочка была жива.
– Это скверно, что вы не дали матери возможности увидеть, как кладут в гроб ее дочь, как закрывается крышка гроба, что она не смогла даже поцеловать свою дочь в последний раз, – тихо сказала Матильда, подойдя к девушкам.
Лорик, облаченный в черный костюм, бросил на нее недружелюбный взгляд – в своем горе он и без ее упреков был не в силах осмыслить ни самоубийство сестры, ни отцовский приказ держать правду в тайне.
– Зачем вы вмешиваетесь? – проворчал он. – Так по крайней мере наша мать не страдает!
– Она будет страдать еще сильнее, когда к ней вернется разум! С мертвецами принято прощаться, молиться за упокой их души!
– Имейте же совесть! Сейчас не время спорить! – вполголоса оборвала их Сидони. – Что подумают люди? А папа?
Шамплен обернулся – слух у него был превосходный. Выражение его лица было скрыто за маской сдержанного смирения, что являло полную противоположность поведению его тестя, Фердинанда Лавиолетта, – бедный старик безутешно рыдал, цепляясь за руку Лорика.
«Я никогда больше не увижу улыбки сестры!» – думала Жасент; на голове у нее был повязан черный платок.
Доктор Ланжелье привез ее в Сен-Прим около полудня и остался на похоронах. Скрывшись под зонтиком от дождя, доктор печально смотрел на деревянный гроб, опущенный в глубокую, вырытую на рассвете в набухшей от влаги земле яму.
Кюре произносил речь, подготовленную накануне; из-за условий, поставленных Шампленом Клутье, ему пришлось исписать множество черновиков. Фермер настойчиво потребовал, чтобы кюре говорил об Эмме как о первой жертве наводнения. Под этим следовало понимать – о первой жертве правительства и электрической компании Иль-Малиня.
– Мне нужно подумать, – ответил ему кюре.
В итоге он все же не сделал требуемого заявления, поскольку под конец его проповеди речь зашла о подобных несчастных случаях, происходивших ранее в этих краях во время весенних паводков.
Жактанс Тибо со слезами на глазах покачал головой. Кюре окропил могилу святой водой. Не оставляя дедушку, Лорик первым кинул в могилу горстку скользкой от влаги земли. Затем подошла Жасент, вслед за ней – Сидони. Матильда знаком показала им, что присмотрит за матерью.
Мари-Кристин Бернар, стоя чуть в стороне от этого печального собрания, готовилась запечатлеть всю церемонию. Она получила разрешение от Шамплена, но замялась, почувствовав свою неуместность в этой гнетущей атмосфере, быстро спрятала фотоаппарат в сумку, довольствуясь всего лишь одним снимком, который наверняка не получился выдающимся из-за всех этих раскрытых зонтов и мрачного неба с тяжелыми тучами. Статья была практически готова; ее подкрепляло множество проникновенных историй, рассказанных местными жителями, а завершалась она трагической вестью о гибели молодой девушки из Сен-Прима. Она погибла, утонув в озере, – именно так неоднократно повторял ей пылающий гневом и преисполненный отчаяния отец.
Жасент осторожно вглядывалась в лица, надеясь и в то же время опасаясь увидеть среди собравшихся Пьера. Она узнала фотографа – молодую светловолосую женщину – накануне Жасент видела ее в Сен-Методе, в лодке.
Жасент была уверена, что девушка не из местных; заинтригованная, она обратилась к незнакомке:
– Здравствуйте, мадемуазель! Вы были Эмминой подругой? Я ее старшая сестра.
– Добрый день… Нет, я из газеты Le Colon. Сегодня утром я встречалась с вашим отцом по его просьбе.
– Господи, какое упрямство! – не сдержалась Жасент. – Мадам, я умоляю вас: не делайте из моей сестры жертву! Мы выросли здесь, у озера, и часто случалось так, что мой брат, сестры или даже я едва не тонули в озере: всему виной неосторожность или глупость. К сожалению, мне нечего вам больше рассказать, но если вы уважаете правду, то забудьте о фантазиях моего отца. Это только его домыслы! Что же касается матери, то она пережила такое потрясение! Разве можно спекулировать на семейной трагедии ради того, чтобы продать клочок бумаги со статьей?
Пораженная словами Жасент, Мари-Кристин не знала, что ответить. Ее большие, обычно веселые глаза приняли серьезное выражение.
– Вам не о чем беспокоиться, мадемуазель Клутье! У меня не было намерения писать подобное… Я разделяю ваше мнение: человек может утонуть где угодно и когда угодно. Если вы мне не верите, я отправлю вам почтой номер газеты, где будет напечатана статья. Я понимаю вашу боль и боль ваших несчастных родителей. Я так вам всем сочувствую! До свидания, мадемуазель! Мне нужно идти, такси ждет.
– До свидания. И спасибо!
Жасент снова заняла свое место возле матери. Альберта посмотрела на дочь невидящим взглядом, затем пробормотала:
– Я бы хотела вернуться домой. Что мы делаем тут, на кладбище? У меня замерзли ноги! Может быть, уже пришло письмо от Эммы! Подумайте только, Матильда: моя малышка преподает в престижной школе Сен-Жерома!
– Я знаю, Альберта, вы мне рассказывали, – ответила Матильда с состраданием в голосе. – Я отведу вас к вашему отцу, на улицу Лаберж.
– Хорошо, пойдемте!
Сидони в ужасе схватила Жасент за руку. Не было необходимости что-либо говорить. Столкнувшись с умопомрачением матери, которое превращало Альберту в умалишенную, сестры испытывали лишь одно чувство – чувство обреченности.
– Мама пугает меня, – вздохнул Лорик. – Скоро они с этим психом Пакомом станут славной парочкой! Слава богу, Брижит не притащила его на кладбище. У меня нет ни малейшего желания смотреть на кривляния этого идиота.
– Не будь таким жестоким! – упрекнула брата Жасент.
– Да, Жасент права! Ты уже ударил его без причины! Не злись на этого бедолагу! – поддержала сестру Сидони.
– Он мне противен, и я не могу ничего с этим поделать.
Кюре уже ушел, большинство людей тоже. У всех сейчас было столько забот! Ситуация ухудшалась. Мэр Сен-Прима как раз беседовал об этом с Шампленом, побледневшим от обуревавшей его злости.
– Уровень воды в Робервале достиг двадцати трех футов, почти все улицы затоплены, по ним уже ни пройти ни проехать. Власти создали службу спасения. Больница будет эвакуирована.
– Пусть вода поднимается, мне плевать! – огрызнулся фермер. – Только что я похоронил одну из своих дочерей!
– Если бы вы только видели, во что превратился Сен-Метод! – решился вмешаться доктор Ланжелье, присоединившийся к мужчинам. – Но люди не желают верить в то, что происходит, некоторые жители хотят остаться в своих жилищах, они убеждены, что вода скоро спадет и жизнь войдет в привычную колею! Но ведь все равно земля пропадет, она не будет больше пригодна для возделывания.
Шамплен пожал плечами, мрачно осматриваясь. Брижит Пеллетье поприветствовала его скорбным кивком головы. Затем с подобающим печальному событию видом направилась пожать фермеру руку:
– Мои соболезнования, мсье Клутье.
– Большое спасибо. Где вы оставили сына? – из вежливости поинтересовался Шамплен.
– Паком заснул на диване после того, как поел. Он так громко храпел, бедняжка, хотя обычно его сон беспокойный. Мне так и не удалось разбудить его на церемонию, несмотря на то что он заснул в одежде для похорон.
– Вам стоит лучше прятать бутылки с джином, мадам Пеллетье! – посоветовал мэр. – Не так ли, дорогой друг?
Вопрос был адресован доктору Ланжелье. Но доктор воздержался от категоричного мнения на этот счет.
– Алкоголь в небольших дозах еще никому не вредил! – нетвердо произнес он.
– Именно так я всегда говорю, доктор! – согласилась Брижит. – Но меня беспокоит такой глубокий сон Пакома. Лучше я поскорее пойду домой. До свидания, мсье.
Жасент слышала их разговор; она задержалась, чтобы поговорить с отцом, по-прежнему вглядываясь в удаляющиеся мужские силуэты. Пришел ли Пьер попрощаться с Эммой? Раздосадованная тем, насколько слабой она становится рядом с этим мужчиной, Жасент долго размышляла об их последнем поцелуе. «Я не вижу его здесь. И тем не менее он мог бы прийти. Он бы ничем не рисковал – наши родители никогда не знали, что они с Эммой были любовниками. Мы с Сидони в очередной раз тогда уступили капризам малышки и сохранили ее тайну в секрете. Моя бедная маленькая сестричка, она действительно верила в то, что Пьер на ней женится!»