– Пока нет, мадам Бушар. Самая серьезная проблема – это отопление. Если обогревательные котлы выйдут из строя, тогда и правда придется задуматься об эвакуации некоторых пациентов.
– И куда их будут везти?
– Мы заранее обдумаем это. Матушка-настоятельница уверяет, что в коллеже будет достаточно места. Не волнуйтесь, мадам Бушар, я принесу вам еще одно одеяло.
– Но как же будут перевозить больных?
Жасент едва сдержала исполненный бессилия вздох. Она давно задавала себе этот же вопрос. «Какая ужасная катастрофа! – говорила она про себя. – Два года назад газеты бы вынесли в заголовок слово “трагедия”». Все с той же доброжелательной ободряющей улыбкой она уже собиралась выйти из палаты, которую мадам Бушар разделяла с Марией Тессье, женщиной постарше.
– Подождите немного, – попросила последняя. – Расскажите нам новости, мадемуазель…
– Новости? Но я ничего не знаю, я почти не выходила из больницы. Коллеги говорят, что некоторые улицы затопило. Автомобили не могут проехать. Вчера вечером я видела упряжную лошадь, которая тащила за собой большую черную машину, – наверняка для того, чтобы поставить ее в более безопасное место.
– Боже, какое горе! – вздохнула Мария Тессье. – Никогда раньше мы такого не видели, никогда. Послушайте, мадемуазель, я очень хорошо помню, что рассказывал мне отец. Однажды на Птит-Дешарж уже строили плотину, чтобы облегчить перевозку древесины, но, так как строительство причиняло неудобства прибрежным жителям, все быстро прекратили.
– Возможно, – согласилась Жасент. – Не так давно жители Сен-Гедеона умоляли правительство заставить компанию «Дюк Прис» открыть запруды на Птит-Дешарж, но это освободило бы миллионы бревен, что нанесло бы Альме серьезный ущерб. Нужно молить Бога о том, чтобы ситуация не ухудшилась. А теперь я должна вас оставить, дамы.
Жасент вышла в коридор, ее нервы были напряжены до предела. Весь персонал больницы был необычайно возбужден, у всех на устах было одно слово, которое молодая медсестра сама часто повторяла по ночам: эвакуация.
«Как же найти пристанище для всех? – волновалась Жасент. – Разве в монастыре урсулинок хватит места?..» Охваченная беспокойством, она прислонилась к стене. Безумие мужчин, строящих плотины в неподходящих для этого местах, жалобы пациентов и всеобщая паника – все это ее ужасно угнетало. А еще ей не давал покоя поспешный уход из дома Эммы накануне, около десяти вечера. «Мне не нужно было строить из себя моралистку и отчитывать сестру. В том, что произошло с Эммой, не только ее вина», – упрекала она себя, и сердце ее разрывалось от страдания.
Доктор Иван Гослен, который давно волочился за ней, с обеспокоенным выражением лица подошел к девушке. Он пожирал Жасент страстным взглядом. Старшую дочь Клутье природа наградила неоспоримой красотой, и в свои двадцать три года она покоряла сердца всех мужчин, которые встречались на ее жизненном пути. Довольно высокая, стройная и пышногрудая, она обладала благородным лицом с безупречными чертами: прямой и тонкий нос, высокий лоб, выразительно очерченный рот с пухлыми губами, голубые глаза, длинные роскошные волосы каштанового цвета с золотым отливом, почти рыжие. Наряду с такой внешностью она вызывала какое-то необъяснимое притяжение, что производило еще больший эффект на мужчин.
Однако сама она над этим посмеивалась и никогда не пользовалась своими чарами, с детства поглощенная учебой и стремлением надеть белый медицинский халат.
– Вы устали? – спросил у нее доктор, слегка коснувшись ее плеча. – Возвращайтесь домой, Жасент! Вы на ногах со вчерашнего утра!
– Нет, мсье, через час я заканчиваю дежурство, как-нибудь продержусь.
Она поспешно удалилась: жадный взгляд доктора, который он даже не пытался скрыть, раздражал Жасент и приводил ее в отчаяние.
Сен-Прим, озеро Сен-Жан, тот же день, то же время
В безумном состоянии Альберта, Сидони и Шамплен бросились из дома за Пакомом, который жестами указывал, куда нужно следовать: он не в силах был произнести ни слова, эмоции переполняли его. Он выдержал зрелище лежащей в прозрачном водном саване Эммы; он смог перенести ее тело на сушу, но невероятная боль, которую Паком прочитал во взглядах членов семьи Клутье, затуманила его рассудок.
Умственно отсталый Паком, пытаясь быстрее довести семью Клутье до Эммы, повел их по затопленному полю, и теперь все они были по колено во воде.
– Боже всемогущий, где же она? – пронзительно кричала мать.
– О господи, это невозможно! – эхом вторил муж.
Сидони молчала, ее горло словно сдавили невидимые тиски. Она первой заметила на траве бездыханное тело сестры.
– Там, вот она, Эмма… В своем красном платье, в платье, которое она так любила!
– Эмма, Эмма! – завопила Альберта, бросившись к дочери. – Моя милая, моя малышка! Нет, нет!
– Я отнял ее у озера. Страшное озеро! – заикаясь, шептал Паком.
Ближайший сосед Клутье, Жактанс Тибо, услышал их отчаянные крики. Он бегом пустился по грязной дороге, ведущей к узкой полоске земли, где покоилось тело Эммы.
Шамплен, обогнав супругу и дочь, первым подбежал к безжизненному телу, упал перед ним на колени и обхватил голову дочери своими широкими мозолистыми ладонями.
– Господи, почему? Горе нам, горе всем нам! – в отчаянии причитал он. – Я дрожал от страха за свои земли и свой скот, а потерял плоть от плоти моей, Эмму, мою малышку! Как же так?
Подбежав к дочери, Альберта оттолкнула мужа. Крича и стеная, она упала на тело утопленницы. Зрелище было таким страшным, что Паком начал протяжно выть, словно раненое животное, и оглушительное эхо его стонов заставило леденеть кровь в жилах подбегавшего Жактанса Тибо. Он остановился приблизительно в двадцати метрах от ужасающей картины.
– Господи Иисусе! – прошептал он, осеняя себя крестным знаменем. – Но что она тут делала, бедняжка Эмма?
Оцепеневшая от ужаса Сидони беззвучно плакала. Она раньше уже видела мертвых, но это были ее умершая от гриппа бабушка и еще какой-то старик из деревни. В обоих случаях усопшие были почтенного возраста и мирно покоились в своих гостиных, аккуратно причесанные и по-праздничному одетые: лица их светились спокойствием.
– Только не Эмма, нет, только не ты, Эмма, – шептала она пересохшими губами.
– Чтоб они были прокляты, все эти члены правительства и владельцы компаний, – поднимаясь, разразился гневом отец, словно призывая в свидетели всех окружающих. – Они убили мою малышку. Она утонула, не знаю как, но утонула! Господи, что же произошло? Если бы вода не поднялась так высоко!
– Правильно говоришь, Клутье! – подлил масла в огонь сосед, широкими шагами подходя к ним ближе. – Может быть, будут и другие утопленники! Мы боялись за нашу скотину, но вот первая жертва – бедняжка Эмма. Как подумаю, что вчера я еще улыбался, глядя, как резвятся двое моих мальчишек, пуская бумажные кораблики с нашего крыльца. Я говорил себе, что хуже, чем было во времена большого наводнения, быть не может, но каково? Тогда мы смогли пережить буйство озера, но это не похоже на то, что было раньше. Я вам скажу так: если парни из компаний не откроют плотину, мы возьмемся за это сами. Я думаю, что это лишь начало! Да, только начало.
Шамплен не ответил. Заливаясь слезами и словно лишившись рассудка, Альберта продолжала прижимать к себе свое дитя. Ее материнская боль была такой невыносимой, что она сама хотела умереть здесь же, на этом самом месте. Потерять Эмму, не слышать больше ее непринужденного смеха, ее веселого голоса – это казалось ей непостижимым. У нее всегда была какая-то необъяснимая особая привязанность к младшей дочери, она называла ее своим «маленьким цветочком». Не в силах смириться с действительностью, она принялась целовать ледяные щеки и лоб своей дочери, бессознательно баюкая ее тело.
– Нужно отнести ее домой, мама, – мягко произнесла Сидони, пытаясь держаться.
– Домой, – повторила мать. – И как мы будем за ней ухаживать, за нашей малышкой? Сегодня вечером вода зальет весь пол в гостиной.
– Господин кюре что-то придумает, Альберта. Нужно его предупредить, – сухо отрезал Шамплен.
Больше он ничего не сказал. Он резким тоном заставил жену подняться. Глядя прямо перед собой, сжав губы, он поднял тело дочери, взяв ее одной рукой под колени, а другой поддерживая спину. На мгновение он пошатнулся под своей скорбной ношей, однако тут же выпрямился и тяжело зашагал по направлению к ферме.
– Если я могу чем-то помочь… – осмелился предложить Жактанс.
– Иди в деревню и расскажи всем о нашем горе! – ответил Шамплен Клутье. – Пойди с ним, Паком, тебе стоило бы вернуться домой и переодеться. Спасибо, мальчик мой.
– Я вынул Эмму из воды, да, я хорошо сделал.
– Конечно, Паком, мы все очень тебе благодарны, – отозвалась Сидони, думая о том, что ведь через какое-то время тело сестры могло уйти глубоко под воду.
Она бросила взгляд на небо: утренний свет начал блекнуть. Мрачные тучи перекрыли путь робким проблескам солнечного света. Внезапно полил дождь, холодный и настолько сильный, что это похоже было на библейский потоп. После короткой передышки нескончаемый кошмар начинался снова.
– О боже! – стала причитать Сидони. – Если сегодня будет лить так же, как вчера, что же мы будем делать?
Альберта пожала плечами, ее темные волосы рассыпались по спине. Детям достались от матери тонкие черты лица и необыкновенно очаровательная улыбка. Сейчас она следовала за мужем, не отрывая завороженного взгляда от ног дочери, мерно покачивающихся на руках у Шамплена, словно в них еще теплилась жизнь. Они вышли на дорогу, которая вела от озера к Сен-Приму: старенькая прямая тропинка, в конце которой виднелся их дом, окруженный амбаром, овчарней и сараем. Вода все прибывала.
– Пойду запрягу Звонка, чтобы отвезти малышку в деревню, – сухо сказал Шамплен.
– Папа, а про дедушку ты подумал? – взволнованно спросила Сидони. – Плохая новость обрушится на него как снег на голову – ты ведь попросил Жактанса всем рассказать!
Фердинанд Лавиолетт, отец Альберты, будучи вдовцом вот уже шесть лет, жил в небольшом домике на окраине Сен-Прима, напротив одной из муниципальных школ.
– Ты права, нужно ехать как можно скорее, – согласился отец.
Все трое зашли в сарай, механично, словно роботы, с наполненными ужасом и болью глазами. Звонок, уже довольно старый конь, был привязан здесь, в небольшом стойле. Животное приветствовало их пронзительным ржанием.
– Ты чувствуешь смерть, парень, – проворчал хозяин.
Двое женщин стали быстро застилать тележку соломой; все это время Шамплен не выпускал дочь из рук. Наконец он смог уложить ее, и в этот момент нечеловеческий стон вырвался у него из груди.
– Кажется, что она просто спит, – прошептала Альберта. – Если господина кюре не окажется дома, нас нужно будет отвезти к Матильде. Я поднимусь за чистым бельем для моей малышки.
– Не ходи, мама, я сама принесу все, что нужно, – прервала ее Сидони. – Мы наденем на Эмму мое белое платье. Я возьму свой парикмахерский набор. Мы с Матильдой сделаем из нее красавицу.
Возможность позаботиться о своей сестре и говорить о ней, как о живом человеке, успокаивала ее, не позволяя упасть в пропасть отчаяния.
* * *
Кюре тревожно вглядывался в надвигающийся неотвратимый апокалипсис. Шел ливень, шквальный ветер свирепствовал вокруг, а до самого горизонта разлилось огромное свинцовое озеро, по которому время от времени пробегали устрашающие волны.
Священник как раз выходил из церкви, когда увидел, что к нему со всех ног спешит Жактанс Тибо – мужчина казался необычайно взволнованным.
– Господин кюре, Эмма Клутье утонула! – крикнул он срывающимся, почти жалобным голосом. – Горе моим несчастным соседям! Ее нашел Паком. Думаю, нужно идти к ним.
А вот и первая жертва непогоды – невинное дитя, которого некогда окрестил кюре.
Не задавая лишних вопросов и не взывая к Господу, кюре немедленно направился к ферме Шамплена, крепко сжимая в руке свой большой черный зонт. Чуть помедлив, Жактанс отправился вслед за ним.
– Знаете, господин кюре, мне нужно будет отвести своих коров на луга Озиаса Руа: до него-то вода никогда не доберется.
– Пожалуй, так будет лучше. Озиас не откажет тебе в помощи. Нам нужно держаться друг за друга – это только начало. Но уже сейчас жителям Сен-Метода приходится гораздо тяжелее нашего.
Накануне в Робервале, расположенном в семи километрах от озера, в верхнем течении реки Тикуапе, священник встретил местного знакомого кюре. Тот показал ему письмо, которое он как раз собирался отправить в газету Progrés du Saguenay; но уверенности в том, что письмо когда-то будет опубликовано, у него не было.
Начиная с прошлой недели, деревня Сен-Метод превратилась в настоящее море. Мы продвигаемся по дорогам на наспех сколоченных лодках. В нижней части деревни полы в домах на два-три фута погружены в воду. Двадцать пять семей вынуждены были покинуть свои жилища, чтобы искать приюта в соседних деревнях. В наиболее высоких точках деревни подвалы в домах полностью погружены под воду. Дорога, ведущая от Сен-Фелисьена к Мистассини, а также другие, менее значимые пути коммуникаций заблокированы. Можно перемещаться лишь в сторону Нормандена, с трудом пересекая на лодке ручей, ширина которого сейчас достигла 250 метров.
Нагнувшись над сиденьем своей повозки, Шамплен еще издалека разглядел силуэты кюре и своего соседа. Он вел лошадь под дикое блеянье своей отары, доносившееся из запертой овчарни. Позади него, укрывшись защищающим от ливня брезентом, Альберта и Сидони тихо молились, сидя на соломе рядом с телом малышки Эммы. У Шамплена было такое чувство, будто его прокляли, изуродовали его тело, разорвали душу; но плакать он не мог, он просто задыхался от бессильной злости. «Господи Боже, за что же ты нас так наказал, что мы натворили? Что я натворил?» – все повторял Шамплен.
А жизнь продолжалась, бросаясь, словно полоумная, в сине-зеленые волны озера Сен-Жан.
Роберваль, больница, тот же день, то же время
Жасент спустилась в столовую, чтобы выпить чашечку кофе. Она чувствовала себя подавленной без явной на то причины, поэтому связывала свою печаль с непрекращающимся ливнем и мертвенной серостью утра.
– Только взгляните на это, мадемуазель Клутье! – пожаловалась монахиня, занятая нарезкой хлеба.
Больница Сен-Мишель, площадь которой три года назад увеличили, была основана в 1918 году сестрами-августинками из больницы Сен-Валье в Шикутими. Та же конгрегация вела дела в больнице, которая, помимо лечения больных, принимала в своих стенах бедняков, сирот и стариков.
Монахиня кивнула в сторону странного зрелища, которое открывалось из большого окна столовой. К крыльцу приближалась лодка с тремя августинками, одна из них стояла на корме, направляя лодку при помощи деревянной жерди. Жасент улыбнулась, преисполненная восхищения перед этими святыми женщинами, которые, несмотря на свои малоподходящие для такого занятия одежды, смело передвигались по затопленному городу.
– Интересно, как можно добраться до улицы Марку, не замочив колен, – задумчиво произнесла она. – Когда я отправила туда брата немного отдохнуть, он вынужден был взять мой велосипед.
– Оставайтесь, мадемуазель Клутье, я возьму для вас раскладушку. На чердаке осталось еще две или три.
– Знаю: я видела их, когда помогала сестре Пьеретте поднять туда ее цыплят. Хоть эти несчастные птички будут в безопасности. Благодарю вас за предложение, но я хотела бы провести несколько часов у себя дома. Я что-нибудь придумаю.
В этот момент в проеме двери, выходящей в коридор, показался доктор Гослен. Лицо у него было таким серьезным, что медсестра и монахиня невольно замерли в ожидании: обе не сомневались в том, что случилось какое-то несчастье.