Я только обрадовался, что появилось достаточно времени, чтобы заняться серьёзными чарами, как рядом нарисовался (хрен сотрёшь) комдив. Сначала пытался давить авторитетом, потом чуть не принялся умолять меня, чтобы я срочно занялся защитные амулетами и зачарованием оружия в дивизии. И сумел настоять на своём не мытьём, так катаньем. К сожалению, не получилось у меня отказать, есть у меня черта в характере, когда иду навстречу просьбам и пожеланиям чужих людей. Может, всё дело в моём возрасте? Если это так, то всё не так и плохо, ведь возраст — это единственное, что постоянно и безвозвратно меняется.
На мои способности окружающие все меньше и меньше строили гримасы. За несколько дней привыкли к огромному количеству чудес. Правда, со всех без исключения Маслов и его помощники взяли несколько подписок о неразглашении, с обещанием самых жёстких последствий включая и наказание семьи.
Из Мозыря в помощь пришли две стрелковых роты и взвод бронеавтомобилей. Из Пинска пришло подкрепление — народное ополчение. И вот оно меня сильно удивило, так как там каждый четвёртый был евреем. Оказалось, в городе образовалось очень большая община любителей пейсов и кошерной курочки. Тут и до войны евреев хватало. Хотя после присоединения этой территории к СССР тут сразу им так туго закрутили гайки, что многие покинули город. А с началом немецкой агрессии против СССР с западных районов хлынули сотни еврейских семей, спасающиеся от немцев, от которых не ждали ничего хорошего.
Одна рота и бронеавтомобили были переданы подразделениям, которые обороняли город от реки до железных путей.
Благодаря подкреплениям генерал восстановил количество бойцов до прежней численности, с которой занял этот рубеж.
Это были хорошие новости, а теперь о плохих. И их было слишком много.
Подготовка ополченцев-добровольцев оставляла желать лучшего. Оружия на всех не хватало, хотя генералу пришла депеша с посыльным, что с каких-то там складов между Пинском и Мозырем вот-вот будут доставлены нам винтовки, пулемёты, противотанковые ружья и прочее. Огромная беда была с продовольствием, хоть ближайшей ночью бери и иди к немцам за их полевыми кухнями.
Зато амулетами и артефактами я снабдил многих. Все орудия из разряда простого стреляющего железа перешли на уровень боевых артефактов. У морячков, которых осталось всего двадцать семь человек, одну СВТ и одно ПТР-39 я сменял на пулемёт и четыре защитных амулета. К последней было всего пять патронов (знаю, что запрятали остальные ко второму ружью) и этого мне вполне хватало. Я собирался превратить оружие в ещё более сложный артефакт. И если всё получится, то больше патронов к этому образцу оружия не понадобится. Во врага полетит пуля из псевдоматерии, которая просуществует в этом мире всего несколько секунд, но в эти секунды она будет неотличима от настоящего боеприпаса.
Кроме всего этого мне пришлось наложить защитные руны на десять деревоземляных укрытий, где могли бы спрятаться от артобстрела или авианалёта несколько сотен человек. Чуть позже, если враги предоставят ещё такую же большую передышку, я добавлю к ним столько же.
— Товарищ Глебов, — меня оторвал от размышлений комиссар. — У меня для вас отличная новость.
— Какая же?
— Вот, — он вытащил из кармана чуть помятый обычный спичечный коробок и протянул тот мне. — Драгоценные камни, как и просили.
— Ну-ка, ну-ка, — заинтересовался я, принимая презент.
Внутри лежали несколько серёжек и колечек с разноцветными драгоценными камнями и жемчугом. Среди небогатого выбора под мои нужды подошли четыре камушка — бриллиант и три сапфира.
— Возвращаю, — я вернул коробок обратно Маслову. — Жемчуг мне не подходит, а прочие слишком мелкие или камни с крупными дефектами.
— Хм, — тот положил его в карман и покачал головой. — Даже не мог представить, что важны такие мелочи.
— Вы просто не имеете представления о других мелочах. В магии они играют, куда большую роль, чем во всех остальных сферах жизни.
Потоптавшись рядом несколько минут и задав десяток маловажных вопросов, комиссар удалился, оставив меня одного со своими проблемами и делами.
Одним из этого была идея создания голема. Её мне подкинул Эдуард Соломонович Ройман, один из еврейских ополченцев. Он легко и просто принял тот факт, что я не простой человек и даже, скорее всего, совсем не человек. Смог вытянуть из меня пять защитных амулетов и две артефактных винтовки (вот же тип! Сразу видна кровь сына Израиля... хм... будущего Израиля или прошлого? Если мне не изменяет память, то Израиль и в далёком прошлом был). И между делом поинтересовался тем, а не могу ли сотворить Пражского голема. И тут же рассказал историю о том, как в шестнадцатом веке в Праге один раввин и по совместительству ещё и каббалист создал волшебное и неуязвимое создание из глины и свитка с письменами (шем), которое назвал големом. Тогда евреев сильно притесняли немцы и чехи, запрещали покидать гетто, которое было отведено им для жизни. И во сне раввину Бог подал идею создания защитника. Якобы тринадцать лет голем защищал (читай — убивал врагов еврейской общины) евреев от притеснителей, пока однажды из-за ошибки раввина не вышел из-под контроля и не начал всё крушить вокруг. Его создатель едва успел его усыпить навсегда, пока тот не начал убивать тех, которых был обязан защищать. И под конец этой истории Эдуард сказал, что может мне помочь с письменами для голема. От шема я отказался, а вот идею решил взять на вооружение. Она плотно засела в моей голове, и даже когда занимаюсь амулетами и оружием, все равно мысли только о магическом воине. Осталось только придумать как его создать, так как в Книге имелось слишком много заклинаний — от элементальных големов, до механических и оживленных путём вселения чужой души.
’Пока что от этой идеи придётся отказаться, уж очень долгое это дело, — покачал я про себя головой и тут услышал далёкий гул самолётных моторов. — А это ещё кто летит?’.
Самолёты летели с запада.
’Сука, немцы, — скрипнул я зубами и со вздохом поднялся на ноги. — Всё-таки, больше не стали ждать и решили сковырнуть нас поскорее’.
Летели семь троек тремя уступами на высоте четыре-пять километров. И всё те же ’юнкерсы’, судя по торчащим шасси под крыльями. Каждая такая машина берёт семьсот килограмм бомб. Иногда в бомбовой загрузке всего три боеприпаса — один на полтонны и два стокилограммовых. То есть на позиции дивизии собираются скинуть больше четырнадцати тонн взрывчатки и металла.
Из ПВО на наших позициях всего шесть установок спаренных ’эмгэшек’, одна из них стоит на трофейном бронетранспортёре. БТР у нас играет роль подвижной огневой точки, так как огневая мощь дивизии откровенно слабая и на разных участках иногда требуется создать шквал огня. Вот такое у нас — Фигаро там, Фигаро здесь. Примерно так же действуют и ’бэтэшки’, но они в силу малого количества боеприпасов слабоактивны. Забыл сказать, что пулемётные спарки созданы из артефактного оружия. Все зачарованные пулемёты для усиления огневого удара были сдвоены. На каждый ’ствол’ имелся барабанный магазин с короткой лентой на пятьдесят патронов, над которыми я поработал при помощи магии.
И вот сейчас расчёты спаренных установок задирают в небо, ловя в прицелы вражескую авиацию. Бронетранспортёр завёл двигатель, готовясь сорваться с места, чтобы поддержать огнём товарищей там, где гитлеровцы решат нанести самый мощный удар.
За налётом я решил смотреть из командирского укрытия, над которым я поработал чуть лучше, чем над остальными. Оно теперь используется в качестве НП, после небольшой доработки, заключающейся в поднятии накатов и создании длинной узкой амбразуры. Через неё командиры смотрели за полем боя из биноклей. Трофейных, кстати, которые я принёс из двух своих рейдов в расположение гитлеровцев.
— Что-то случилось? — вопросительно посмотрел на меня Невнегин, едва я оказался на НП.
— Нет, ничего такого. Просто отсюда видны почти все наши позиции. И мне интересно посмотреть, как сработают пулемётные установки по ’Юнкерсам’.
— Понятно, — хмыкнул он и вновь вернулся к наблюдению.
Он с комиссаром и двумя офицерами расположились у входа в укрытие, направив окуляры биноклей в небо. Опасность здесь им не грозила — магический щит прикрывал на восемь метров во все стороны, не считая блиндаж (или как там правильно будет называться наше НП).
Рокот авиационных двигателей звучал всё громче, накатывал сверху на землю, заставлял людей бледнеть и нервничать. Слишком хорошо окружающие меня военнослужащие знали, что может сотворить с позициями пехоты двадцатка пикирующих бомбардировщиков.
И вот первый «Юнкерс» перевернулся через крыло и сорвался в крутое пике, завыв, как сотни грешников на сковородках в Аду. За ним к земле устремился второй, третий, четвёртый...
Больше половины самолётов выбрали целью траншеи, перед которыми в последний раз я сжег пехоту с экипажами танков. Наверное, немецкое командование посчитало, что тут у нас стоит самое мощное оружие, какие-нибудь огнемёты или что-то похожее. Именно туда направился бронетранспортёр, готовясь поддержать две пулемётных установки, на которых пришлись двенадцать ’юнкерсов’.
И тут во всей красе показало себя артефактное оружие. Два первых самолёта были сбиты ещё до того, как сбросили свой страшный груз. Сбиты влёт, как утки. Третий взорвался в воздухе. Или пули угодили в бомбы, или расчёт поставил ленты с зачарованными патронами.
— Вот стервецы что творят! — хлопнул себя по бедру генерал. — Шульгин, пулей до них и скажи, чтобы не смели тратить особые боеприпасы!
— Есть, — денщик козырнул и умчался.
Взорвался в воздухе ещё один ’юнкерс’, что подтвердило догадку Невнегина об использовании патронов с рунами.
Два пикировщика сумели-таки сбросить свой груз на окопы, но сбросили неточно, добавив воронок перед траншеями в сотне-двух метрах. К слову, упали явно не ’пятисотки’, куда меньше.
Очень скоро к избиению немецких стервятников присоединился расчёт пулемётной установки на бронетранспортёре, и асам Геринга совсем стало кисло. За несколько следующих минут на землю рухнули два самолёта, а ещё трое отвалили в сторону и стали с сильным снижением и густо дымя уходить севернее, подальше от наших позиций.
На левом фланге и в центре немцам повезло чуть больше. Первая тройка без помех сбросила свой груз точно в траншеи или совсем рядом с ними. Зато потом расчёты пристрелялись и один за другим подбили шесть бомбардировщиков. Пять из них рухнули на землю на наших глазах позади позиций, а один сумел уйти влево, развернуться над рекой и направиться назад. Но дымил он сильно, полёт был неровным, поэтому думаю, что надолго выбыл из строя и поднимется в небо ещё нескоро.
— Передай Ефимову, пусть отрядит отделение бойцов к месту падения ’Юнкерсов’. Видно было что, как минимум, один не взорвался, — обратился Невнегин к красноармейцу, который был при нём связным. Таких было трое, и двоих он уже разогнал с приказами к подчиненным в траншеи, включая денщика.
Через пятнадцать минут после окончания налёта на НП стали прибывать посыльные от командиров подразделений, а спустя сорок минут уже были подведены итоги.
— Погибли семнадцать человек и двадцать два ранены. Это те, кто не может продолжать сражаться. Уничтожен пулемёт, простой. И четыре винтовки, тоже простые. Боеприпасов расстреляли много, около тысячи обычных и семьдесят два патрона особых, — озвучил урон от немецких бомб комиссар, который взялся за подведение итогов. — Немцев по донесениям наблюдателей — да и мы сами всё видели — было сбито двенадцать самолётов, четыре ушли с большими повреждениями. Думаю, подсчёт в нашу пользу.
— Думаю, с минуты на минуту будет наземная атака, — взял слово генерал. Товарищ комиссар, пока есть время, пока тихо, вам обязательно стоит пройтись по позициям и пообщаться с бойцами. Нужно им поднять боевой дух.
— Думаю, он у них и так на высоте, — усмехнулся Маслов. — Но больше — не меньше. Терентьев, за мной.
И комиссар со своим денщиком покинул НП.
Большой передышки немцы нам не дали. Уже скоро вдалеке загрохотали орудия и перед нашими позициями стали падать снаряды.
— Жидковато что-то, — покачал головой Невнегин. — Бьют шесть или семь гаубиц. Несколько крупных, ’стопятидесятки’, и три или четыре совсем небольших, думаю, что их семидесятипятимиллиметровые полковые. Странно, что миномёты молчат, хм. Ну, значит, жди скоро танки с пехотой. Товарищ Глебов, вы здесь будете или на передний край пойдёте?
Промеж его слов я услышал ’вали-ка ты туда, авось, пользу окажешь на месте, чего здесь жопу мять’.
— К бойцам пойду, — ответил я. — К Богданову.
— К Богданову? — переспросил он. — То есть, вас там искать, если понадобитесь?
— Да. Или он будет в курсе, где меня искать.
Артиллерийский обстрел в силу малого количества орудий на пять с лишним километров наших позиций особого урона не нанёс. Впрочем, лупили пушки по полуторакилометровому отрезку слева и справа от дороги, оставив без внимания луг и половину поля, что примыкало к нему, отделенное лесополосой. Вернее, остатками её. От большинства деревьев остались лишь пеньки.
Едва только последние снаряды взорвались рядом с окопами, как вдалеке показались немецкие машины — танки и бронетранспортёры, а за ними и между ними густо двигались пехотинцы. На луг вышли только стрелки, без какой-либо поддержки техникой.
’Один, два, три..., — стал я считать про себя танки. — Охренеть, сорок две штуки. Они сюда полк, что ли, пригнали?!’.
Танки открыли стрельбу примерно с двухкилометрового рубежа. Остановиться, выстрелить, проехать немного, вновь остановиться и пальнуть. Сорок машин шли очень плотно и точно на наш правый фланг. Своей частой стрельбой они создали впереди огневой вал. Хоть стрельба была не особо прицельная, снаряды чаще всего рвались перед брустверами или улетали в тыл, но вот психологическое давление они оказывали огромное!
Три четверти от танковой лавы были лёгкими танками и ’тройками’, оставшаяся часть была ’четвёрками’, судя по толстому огрызку пушки. Причём, почти все эти танки, которые условно можно назвать тяжёлыми, шли самыми первыми, прикрывая своей бронёй своих жестяных (утрируя, но где-то так и есть) собратьев. Последними катили бронемашины — колесные и гусеничные.
Если техники было много, то пехоты буквально легион. Их можно было сравнить с муравьями, вышедшими на защиту своего муравейника или отправившимися на захват чужого. Казалось, что можно закрыть глаза, направить ствол винтовки в сторону атакующего врага, выстрелить и попасть — такая плотность была у наступающих. С учётом тех цепей, что вышли на луг, одних солдат противник выставил больше тысячи.
Красноармейцы открыли ответный огонь, когда немцы пересекли километровый рубёж. Первыми выстрелили трофейные 37-милиметровые орудия. После того, как они стали артефактами, тысяча метров для их снарядов стали дистанцией эффективного огня. А уж сами заряды, которые выглядели какими-то игрушечными, размерами с гриф от гантели, могли посоперничать с теми ’чемоданами’, которые на нас только что швыряли немецкие стопятидесятимиллиметровые гаубицы. Правда, малая часть, всего пятнадцать к каждой пушке, но и этого немцам должно хватить.
А ещё у нас были миномёты. Небольшие пятидесятимиллиметровые, чуть выше колена, стреляющие максимум на шестьсот метров. Зато к каждому я зачаровал по десять мин, снабдив те огромным количеством рун. Каждая мина накрывала огненным облаком круг диаметром в тридцать метров. При этом температура в эпицентре была свыше двух тысяч градусов. Рубеж на расстоянии от четырёхсот метров до пятисот от окопов был заранее пристрелян сформированными расчётами к миномётам. Теперь осталось только подождать, когда на эту стометровку войдёт противник.
Первые выстрелы противотанкистов подожгли два немецких танка в первой линии и один в середине. Прикрытые амулетами отвода взгляда, защищенные магией расчёты трофейных пушек были неуязвимы и невидимы для врага. Один расчёт тридцатисемимиллиметровки нагло оборудовал себе позицию прямо на дороге, получив возможность обстреливать наступающих из самого удобного положения.