Но после съемок ко мне подошел Рамиз и тихонько попросил списать рецепт боннского супчика. Типа его девушка все старается похудеть и использует для этого любые средства. Вел он себя как-то слишком таинственно и конспиративно, и я стала догадываться, что это за девушка. Она носит необъятные костюмы, лопает под столом гамбургеры и наезжает на тех, кто меньше и слабее, — и в прямом смысле своим неповоротливым «лендровером», и в переносном — своими грубыми замечаниями. Понятно, что эта «девушка» мечтает стать такой же стройной и изящной, как некоторые ее сотрудницы, а потому подсылает к ним гонцов с глупыми легендами, так как сама спросить о диете стесняется. Но только ничего у нее не получится, если она, то есть он — назовем уж все своими именами — не изменит отношение к питанию, к людям и к жизни вообще…
Тем не менее рецепт я Рамизу продиктовала. Посмотрим, все ли диеты — херня.
Мама ждала меня за дверью павильона.
— У тебя сегодня тоже съемки? — удивилась я. — Что ж ты не сказала?
Она только помотала головой и спросила сквозь зубы:
— Ты уже освободилась?
Я освободилась, надо было только забрать куртку, которая висела в кабинете у Брянского, а для этого выудить из студии самого Брянского. Вся операция заняла не больше пяти минут, но мама так откровенно нервничала, что я тоже задергалась. Ё-мое, ну что же случилось-то?!
Маме нужно было срочно поговорить со мной, но не в кафе и даже не на улице, хотя мы с ней всегда старались чаще гулять вместе на свежем воздухе, а в моей машине. Странное место для разговоров, но я тут же поняла, почему мама на нем настаивала. В машине нас никто не видел, и она тут же принялась плакать. Вернее, сначала засмеялась, потом стала всхлипывать, губы улыбались, а по щекам уже текли слезы.
Может, кто-то умеет утешать собственную мать. Я не умею. Она часто рассказывает: когда я в раннем детстве увидела в первый раз ее слезы, то хохотала без остановки, так смешно мне показалось, что мама — и вдруг плачет!
Интересно, что слушала я эту историю вполне взрослой, но ни разу мне в голову не пришло спросить, из-за чего же она тогда плакала.
А почему она плачет сейчас, я, кажется, могу догадаться. Из-за этого писателя, который оказался таким же козлом, как и все мужики, кроме, разумеется, папы Гриши. Неужели он умудрился ее обидеть, этот сукин сын? Но каким образом?
Мама перестала всхлипывать, улыбнувшись мне сквозь слезы. И нервно сказала:
— Ну? Почему ты не спрашиваешь, что случилось?
— Что случилось, мамочка? — покорно спросила я. — Это твой кулинарный детективщик, да? Нашла из-за кого расстраиваться.
Она снова рассмеялась:
— Нет, ты просто не поверишь!
Это я-то не поверю! В том, что касается отношений между мужчиной и женщиной, я поверю во что угодно. Потому что в этих отношениях бывает все. Если чего-то не было со мной, то это было с моими подругами, их родителями, соседями, героинями книг и фильмов, ну, и так далее.
Но то, что рассказала мама, не лезло ни в какие ворота моего богатого опыта.
Писатель ухаживал за мамой, дарил цветы, водил ее в театр и на концерты. Они даже были в каком-то клубе, куда, представляешь, только заказать столик стоит сто долларов или около того. Клуб называется «First» в том смысле, что он самый лучший, первый среди равных. Я в этом «First’e» была, место действительно крутое, но я не знала, порадоваться за маму или пожалеть ее. Она совсем не создана для клубной жизни. С ней даже в ресторан сложно ходить. Ей не нравится толпа и громкая музыка, ее нервируют руки официанта, которые вдруг выныривают из-за твоей спины, сметая со стола пустые тарелки. А главное — ей мешают чужие взгляды со всех сторон, и невозможно убедить ее, что люди вокруг вовсе на нее не смотрят, они заняты своими делами и, наоборот, думают только о том, как они сами выглядят в чужих глазах. Но объяснить это маме нельзя, она совершенно не тусовый человек, и чувствует себя комфортно только дома, ну и у меня, потому что мой дом — это дом бабушки, в котором она выросла.
Писатель даже звал ее в казино на Новом Арбате, где можно не только играть, но и осмотреть картинную галерею или посмотреть бои без правил. Но она отказалась — казино и бои для нее звучали слишком устрашающе. Однако можно было сделать вывод, что рублевские мужья живут совсем не плохо и что этот хмырь на маме не экономил.
Время от времени он приглашал ее в свою программу, вместе они — мама и программа — пользовались успехом. Все было просто замечательно и очень чинно. Ничего лишнего он себе не позволял (ужасно смешное выражение. Старшее поколение в таких случаях твердо знает, что «лишнее», а что нет). Ее это слегка удивляло, но она относила такую сдержанность на счет его старомодного воспитания: ведь он ее старше, ему уже сильно за пятьдесят.
И в конце концов тайное стало явным. Писатель открылся маме сегодня, в полупустом по утреннему времени останкинском кафе. Хорошо, что у меня в этот день съемки и я оказалась рядом.
В общем, все его ухаживания, ужимки и прыжки преследовали одну цель. И вовсе не уложить в постель обворожительную женщину. Нет, Котенок, ты все равно не поверишь!
— Он принял меня за мою маму, — сказала мама, широко раскрыв глаза.
— Принял тебя за бабушку? — переспросила я.
— Именно! — воскликнула мама и развела руками, приглашая меня подивиться этой абсурдной ситуации.
Но я не дивилась, а просто не понимала.
— Ведь бабушка на тридцать лет старше! И откуда он ее знает?
— То-то и оно, Катя! Он откуда-то знает, но не ее лично, а про нее. Кто-то из его родственников или друзей был с ней знаком и рассказывал, что это поразительная женщина, которая выглядит в два раза моложе своего возраста и хранит секрет вечной юности.
Вот за этим секретом и погнался детективный властитель душ. Увидев маму в ее сорокасемилетнем расцвете, он решил, что встретил ее маму, Антонину Калинкину, знаменитую в свое время красавицу. Маму зовут Анна, инициалы одинаковые, легко перепутать. Понятно при этом, что нужна была ему не мама как женщина, а средство Макрополуса, которым, как он предполагал, она обладает.
— Зачем? — ошарашенно спросила я.
То-то и оно. Оказывается, этот знаменитый на всю страну супермен панически боится старости и смерти. Он так и сказал маме панически боюсь. Жизнь проходит, часы тикают, и скоро пробьет последний. Он умолял ее (говорил: я умоляю вас!) открыть тайну продления молодости.
— Ну что ж, порядочный человек, — сказала я. — Мог бы сначала затащить тебя в койку, застать врасплох. Тебе бы ничего не оставалось, как раскрыть ему волшебное средство. А так ты, конечно, устояла.
— Представь себе, — вздохнула мама. — Держалась как Мальчиш-Кибальчиш. Враги так и не узнали нашу главную военную тайну.
Мы с ней посмотрели друг на друга и рассмеялись, но не особенно весело.
— Какой кошмар! — повторяла мама. — Какой кошмар! Рассказать кому-нибудь!..
Так вот почему он с изумлением называл меня «такой молодой дочерью» и не выходил за рамки галантного ухаживания. Мама в его представлении была древней старушкой, застывшей в сорокалетнем образе, как вечнозеленая елка. По его расчетам, она меня родила, когда другие уже вырастили внуков.
— А откуда взялась телега, что бабушка знала секрет вечной молодости? — фыркнула я наконец.
— Что взялось — телега? А, ну да. Извини, сразу не поняла. Вернее, не въехала. Телега откуда-то взялась. Может, бабушка сама распускала такие слухи. Она любила мистификации.
— Мам, почему мы ее не искали? — спросила я.
Момент, конечно, был не самый подходящий. Но мне уже трудно было смолчать. Тем более что с такой трепетной натурой, как мама, всегда сложно выбрать подходящий момент.
Она перестала смеяться, но не впала в уныние, как я боялась, просто стала серьезнее.
— Потому что она этого не хотела.
— А как ты думаешь, почему она ушла? И куда?
Мама вздохнула, но ответила:
— Я думаю, именно из-за этого. Она почувствовала, что приходит старость, настоящая, уродливая — с дряхлостью, склерозом, трясущейся губой и текущей слюной, с бессилием и зависимостью от других. Все, чего так боится мой великий писатель. Мама не хотела, чтобы ее такой видели, не хотела быть нам в тягость.
— Но ведь это глупо! — вырвалось у меня.
— Глупо — не глупо… Об этом мы сможем судить, когда сами доживем до такого возраста. А может, она заболела какой-то неизлечимой гадостью и решила не мучить своих близких.
— Но куда же она могла деться? Ведь от старости и болезни не уйдешь.
— Не знаю, Катюш. У нее оставались деньги от дедушки, она могла отправиться в какой-нибудь санаторий за границей. Или поселиться в деревне. В такой ситуации легче принимать помощь от чужих людей.
Про себя я подумала, что поселиться в деревне или за границей бабушка могла бы совершенно легально, не прячась и не окружая это событие тайной. Чем бы ей помешали наши редкие визиты? Ну хорошо, если она решила спрятаться от мира, то пусть бы хоть письма писала или не писала, а получала наши. Почему она, такая умная и добрая, не поняла, что для семьи, особенно для мамы, хуже всего была неизвестность…
— Обещай мне, что ты никогда так не сделаешь, — сказала я после паузы.
Мама посмотрела на меня своими грустными синими глазами:
— Как это можно обещать? Разве мы знаем, что будет там, у самой черты…
— Мам, перестань, — спохватилась я. Еще не хватало наводить ее на мысли о «самой черте». — Не бери пример со своего писателя.
— Да, — сказала мама, — бедный. Надо же так проколоться. А жизнь проходит, часы тикают…
И мы снова принялись хохотать.
МАЙ
Где сидит фазан?
Чтобы избавиться от лишнего веса, надо научиться наслаждаться едой, получать от нее удовольствие. Тем самым будет восполнен недостаток положительных эмоций, а наше внимание, отвлекаясь от негативных переживаний, сконцентрируется на происходящем.
Любоваться пищей как раз и позволяет цветовая диета. Основной ее принцип: в течение дня есть продукты только одного, заранее выбранного вами цвета. Для каждого из семи дней недели надо выбрать один из цветов радуги. Для понедельника — красный, вторника — оранжевый, среды — желтый, четверга — зеленый, пятницы — голубой, субботы — синий, воскресенья — фиолетовый. Для тех, кому трудно придерживаться строгих диетических требований, допускается исключение: в любой день недели можно есть зеленую и белую пищу.
Цвет дня должен присутствовать и в сервировке стола. Продолжительность диеты — не менее двух недель. Отважившиеся на эксперимент говорят, что с первых дней они полностью переключились с поглощения продуктов для заполнения внутренней пустоты и компенсации негативных переживаний на внешний вид пищи. Иными словами, начинали отслеживать то, что ели. Внезапно возникшее чувство любви к себе помогает преодолеть дискомфорт и найти, например, на рынке чернику в «голубую пятницу» или сливу в «синюю субботу». Выбор продуктов редких цветов довольно ограничен, и иногда возникает дефицит.
Заметим, что на время этой диеты из рациона автоматически исключаются некачественные и вредные виды продуктов: зеленовато-розовая колбаса; пирожки с серой мясной начинкой и т. д. Что касается мяса, можно пойти на компромисс и спрятать его под ярким соусом или в тушеных овощах. Основной принцип радужной диеты: есть можно все что угодно и в любом количестве, но только в «свой» день.
— Мама в ванной, — сказал ребенок Ричард, нетерпеливо подпрыгивая. — Надевай, Катя, тапки и проходи. У меня второй тайм кончается.
Все ясно. Пока мама отмокает перед дальней дорогой, дитя переключилось с программы изучения японского языка на примитивный компьютерный футбол. И дело не в том, что кончается второй тайм, а в том, что мама сейчас как выскочит, как выпрыгнет из ванной, и полетят клочки по закоулочкам.
Я переобулась и втащила свой баул в Иркину комнату. Там, как всегда, царил идеальный порядок. О близком отъезде хозяйки можно было догадаться лишь по огромному серому чемодану, дизайном напоминавшему новенький «мерседес». Кстати, я не заметила во дворе Иркиного «сааба» — может, она действительно пересела на более солидную модель? Нет, вряд ли, ее девиз: имидж — ничто, скорость — все.
Моя подруга Ирина — исключительная женщина. Я говорю об этом без всякой иронии. Дело даже не в ее термоядерной энергии и нечеловеческой собранности. Ирка обладает целым букетом уникальных талантов, которые она целиком и полностью поставила на службу семейному благосостоянию.
Ирина семья — это она и ее девятилетний сын Ричард. Из него целеустремленная мамаша пытается вырастить такую же, как она, успешную и волевую натуру. Но, по-моему, получается плохо. Рик слишком своеобразное и альтернативное существо, управлять им невозможно. Если из него что-то выйдет, то совсем не то, что хочет мама, а то, что захочется ему самому.
Я решила пока не распаковываться, чтобы не нарушать аскетическую чистоту Иркиной комнаты. Пусть сначала уедет. Потом я переставлю все по-своему, набросаю на стулья кофточки и колготки, уставлю стол флакончиками с косметикой, расселю по полкам любимые игрушки, развешу колокольчики. Кстати, я ведь привезла Ричарду подарок!
— Рик, смотри. Нравится?
— Угу, — сказал ребенок, одной рукой принимая от меня каменную фигурку, а другой без устали барабаня по клавишам компьютера. Любой пианист или скрипач умер бы от зависти, глядя, с какой скоростью пляшут Риковы пальцы. Почему Ирка не подумала отдать его в музыкальную школу?
Он не выразил никаких эмоций, но я и так хорошо знала, что нравится этому мальчику. Мне самой эта штука нравилась безумно. То была маленькая фигурка из какого-то голубоватого камня, которая в одном ракурсе представлялась совой, а в другом — умудренным лицом старика. Рик не любитель игрушек, но он обожает головоломки, метаморфозы и прочие, как он говорит, завороты. Совиный старик — как раз то, что ему нужно.
Из ванной не доносилось ни звука, ни всплеска.
— Рик, а мама давно моется? — спросила я.
— Мне кажется, она уже вытирается, — пробормотал форвард синих, прорываясь к воротам противника. — Помолчи, Катя, ладно?
Это поколение удивительно бесцеремонно. Их столько учат, что воспитывать уже не успевают.
Зеленые забили гол, и в тот же момент щелкнул замок ванной. Ирка вышла оттуда в трикотажном домашнем костюме с тщательно причесанными волосами. Никаких халатов и тюрбанов на голове. Я тут же вспомнила, что забыла дома свой любимый пушистый халатик. А у Ирки ничего подобного, кажется, и нет. Ее темп жизни с халатами не сочетается.
Самое главное — она не напрягается и не строит сама себя. У нее все получается естественно, так быстро и четко, что я никак не успеваю рассказать, кто же такая моя подруга Ирка.
Так вот, Ирка — очень крутой политолог, аналитик и журналист, специалист, на минуточку, по международному терроризму. От одних только «истов» и «измов» в ее профессии звенит в ушах. Ее статьи в разных изданиях, печатных и электронных, всегда выходят под псевдонимами, причем скромная Ирочка объясняет это стремлением оградить свою личную жизнь от постороннего внимания. На самом деле, как мы все подозреваем, у Ирки есть основания опасаться «постороннего внимания» со стороны своих героев. Знай Бин Ладен настоящую фамилию автора некоторых разоблачающих материалов, возможно, самолеты самоубийц врезались бы не в Центр международной торговли в Нью-Йорке, а в престижную московскую новостройку, где на восемнадцатом этаже живут Ира с Ричардом.
Но это мои предположения, которые разделяют подруга Лиза и брат Сашка. Никто из нас не читает этих серьезных изданий и не знает Иркиных псевдонимов, а потому неизвестно, о чем на самом деле она пишет. Хотя в другой области она широко, прямо-таки всенародно известна, но опять же под чужим именем. Дело в том, что Ирка уже несколько лет сочиняет остросюжетные боевики, а также и сценарии для популярного милицейского сериала, который снимается в Питере. В качестве модного автора она выступает под энергичной мужской фамилией и пользуется пылкой любовью поклонников этого жанра.