– Ошибаешься, Фрелих, – сказал Август, – был, а может, и есть при моем дворе человек, почти не уступающий мне в силе.
– Никогда не слышал о нем!
Так Август вспомнил о совсем позабытом им Заклике. На следующий день велено было разыскать его.
Бедный Раймусь воспользовался этим случаем и стал просить короля уволить его со службы. Август покачал головой.
– Нет, не уволю я тебя, ты мне нужен, – сказал он, – у меня есть сокровище, которое я хотел бы доверить силе твоей и честности: ты отправишься ко двору госпожи Козель, будешь охранять ее как зеницу ока – даже если жизнью придется пожертвовать, – чтобы ни один волос не упал с ее головы.
Заклика не верил своим ушам, он покраснел и молча поклонился. Судьба оказала ему лучшую услугу, чем Фрелих.
Анна Козель удивилась, вспыхнула, увидев Заклику среди своих людей. В первую минуту она возмутилась, но, узнав, что он прислан королем, смолчала. Август в тот же вечер объяснил ей, для чего он прислал Заклику. Анна чуть было не рассказала ему о приключении в Лаубегасте, но вовремя сдержалась. Заклика остался при ней.
Фрелих, увидев его несколько дней спустя, извинился, что так и не сумел освободить его от службы.
– Ради бога, не беспокойтесь обо мне, господин Фрелих, – воскликнул Заклика, – я решил остаться на теперешнем своем месте.
9
Кто бы мог подумать, наблюдая праздное веселье и бесконечные придворные интриги, что тут разыгрывается трагедия, в которой Август II играет весьма незавидную и жалкую роль. Это были годы нашествия шведов на Польшу, годы побед Карла XII; Август, сидевший на шатком троне, искал после проигранных битв утешения у своих любовниц. Самую большую радость доставляли ему черные глаза графини (титул этот уже пожалован ей был императором Иосифом), и Август тратил огромные деньги на постройку дворца для возлюбленной, в то время как войско содержать было не на что. Среди безумств и кутежей рушились громады двух государств, но и это не могло согнуть геркулесовой спины государя или омрачить его настроения. Саксония нищала, ибо король всеми средствами пытался удержать Польшу под своею властью, но отречение от Польши с каждым днем становилось неизбежней.
Между двумя битвами устраивались балы, маскарады, король возвращался в Дрезден и в безумствах находил забвение от потерь и унижений.
Под бальную музыку давались инструкции тайным послам, шпионам и интриганам, тщетно пытавшимся привлечь на сторону Августа союзников.
Исполинская сила саксонского Геркулеса проявлялась не только в том, что он расплющивал слитки железа и ломал подковы, но еще больше, пожалуй, в его умении совладать с валившимися на него бедами, с беспрестанными интригами, кутежами, с ветреными любовницами и царившей вокруг смутой. С поля битвы Август мчался к Анне Козель, от нее бежал в кабинет, куда стекались секретные донесения, а вечером – бал, ночью – пиры. Чтобы с такой жизнью в течение долгих лет неустанно справлялись и душа и тело, надо было обладать поистине титанической силой Августа. С невозмутимым спокойствием появлялся всегда король перед удивленной толпой, и даже самая горькая неудача не оставляла ни единой морщинки на его лице.
Вопреки ожиданиям, похоже было, что царствование прелестной Козель продлится долго. Графиня, получив от Августа письменное обещание сочетаться с ней браком, считала себя второй женой короля и соответственно себя вела. Она ни на минуту не покидала Августа, всегда готовая отправиться с ним в любую поездку, на любую войну. Никакая опасность не страшила ее. Анна сумела быстро распознать характер Августа и разгадать интриги, которые плелись вокруг. Умная, неиссякаемо жизнерадостная, она развлекала короля, направляла его и с каждым днем приобретала все большую власть.
Скоро всем стало ясно, что бороться с Козель, действовать против нее невозможно. Если легкомысленный король, находясь вдали, на какое-то время забывал о ней, Анна старалась ускорить встречу с ним и за несколько часов обретала прежнюю власть. От счастья она, казалось, расцвела еще больше. Тщетно глаза завистниц искали на ее лице следы усталости, увядания; будто наделенная вечной молодостью, она становилась все прелестней и прелестней.
Через год король велел возвести рядом с замком дворец для графини. Это было чудо искусства. Его назвали дворцом четырех времен года. На каждое время года предназначались особые апартаменты: прохладные на лето, теплые, веселые и солнечные на зиму. Летние были отделаны мрамором, зимние – устланы коврами. Мебель и стены сияли золотом, китайским лаком, шелками, кружевами, всем, что было самого изысканного и дорогого в тогдашней Европе. Войско оплатить было нечем, но дворец получился волшебный.
Открытие его ознаменовалось блистательным балом. Анна Козель, усыпанная бриллиантами, торжествующая, прекрасная, как богиня, в знак благодарности протянула белую свою руку тому, кого втайне называла мужем. Легкомысленный Август, хоть и не отрешившийся совсем от своих слабостей, никогда ни в кого не был так влюблен, как в графиню Козель. Глаза ее очаровывали всех, и чужестранцы, видевшие ее в зените славы и величия, отзывались о ней с восхищением.
Необычайно искусно распространяла графиня свою власть, объединяла вокруг себя друзей, завязывала знакомства, но и ей суждено было возбудить неприязнь и зависть у тех придворных, кого уже тревожило ее всемогущество. Однако время действовать против графини, которую возвели на трон, чтобы освободиться от кроткой и мягкой княгини Тешен, еще не наступило.
Каждый день был для Козель новым триумфом. Тщетно духовенство, возмущенное этой открытой связью короля, начало по наущению кое-кого из придворных греметь с амвона против обольстительной Вирсавии. Гербер, известный в то время проповедник, однажды так убедительно описал ее народу, что в церкви поднялся шум, в котором слышалось ее имя. В городе весь день только и говорили что о Козель-Вирсавии. Вечером возлюбленной короля донесли о нападках проповедника. Август, придя к ней в веселом расположении духа, застал ее в слезах.
– Что с тобой, несравненное мое божество? – спросил он.
– Я взываю к справедливости, король, – ответила Анна, захлебываясь от слез, – ты говоришь, что любишь меня… Если бы сердце твое мне принадлежало, ты б защитил несчастную. Мне публично наносят оскорбления.
– Что случилось? – забеспокоился король.
– Я требую наказать Гербера. В назидание наглецам, которые даже корону чтить не умеют.
Анна упала к ногам государя.
– Гербер с амвона назвал меня Вирсавией.
Король улыбнулся.
– Но я не Вирсавия и не хочу быть ею! Я ваша настоящая жена, государь мой, – вскричала Анна, обнимая его, – накажите Гербера в назидание другим.
Август на сей раз не принял близко к сердцу обиду Козель.
– Священник час в неделю имеет право говорить все, что пожелает. И я тут не властен. Если бы он промолвил хоть словечко, сойдя с амвона, то немедленно был бы наказан. А там – место его защищает.
Гербера не тронули, но о Козель он больше не говорил.
Любовь короля к графине Анне крепла в годы самых тяжелых его поражений. Карл XII, этот дикарь с виду, коротко остриженный, в огромных, выше колен, сапогах, этот суровый и бездушный солдат, по какой-то странной иронии судьбы донимал красавца короля, сражающегося против него в кружевах, бархате и золоченых доспехах. О Карле рассказывали невероятные истории. Август слушал и молчал. Насильно сгоняемые в полки саксонцы сразу же ударялись в бегство. В Польше, несмотря на усилия Флеммингов, Пшебендовских и Домбских, меркло обаяние великолепнейшего из монархов, а сам он, стиснув зубы, подумывал о том, как бы унести ноги из этой опасной игры. Бывшая фаворитка государя графиня Кенигсмарк, посланная с секретным поручением к Карлу XII, ничего не смогла добиться. Шведский король не пожелал с ней даже разговаривать, как, впрочем, и ни с кем другим.
Фортуна перестала улыбаться Августу II. Бетгер золота не мог сделать. Гойм не мог его раздобыть, а графине Козель нужны были миллионы. Люди убегали в горы, чтобы избежать вербовки в войско. Герберы с амвонов гремели против грабежа и насилий. Дворяне, несмотря на величайшее свое смирение, не давали сдирать с себя шкуру.
На бедного короля теперь часто нападало дурное настроение. Но длилось это недолго. Стоило графине Козель улыбнуться, и к королю возвращалась обычная его веселость.
Вечером четыре части света танцевали кадриль во дворце четырех времен года. Август с Анной изображали Азию. Прежних приятельниц, мечтавших с помощью прелестной хозяйки властвовать и управлять, Анна очень скоро разгадала, а затем и возненавидела. Графиня Рейс, госпожа Гюльхен, даже ловкая графиня Вицтум получили отставку. Козель не нужны были союзники, она чувствовала себя сильной, сильнее всех.
Весь двор жил в непрерывном страхе. Один только Вицтум оставался в милости и у господина и у госпожи, – политика не интересовала его, чинов он не добивался, а короля любил как брата.
Шли годы, богатые событиями. Безжалостный рок неустанно преследовал великолепнейшего из монархов, не оставляя его ни на минуту в покое. Швед одерживал победу за победой и грозился сбросить Августа с трона. Август оборонялся, скорбел, развлекался и злоключения свои топил в вине и в наслаждениях. Тайные придворные интриги не прекращались.
Охота, пиры, маскарады, балы, театры – все это прервала весть о приближении шведов к Саксонии. Карл XII гнал врага в его же логовище. Поднялась невероятная паника.
После проигранной битвы под Фрауенштадтом появилось много дезертиров. Их стали хватать и вешать или расстреливать за уклонение от воинской повинности.
Беспорядок царил невообразимый. Шведы вступили в Саксонию. Август отдал приказ жителям уходить со своими пожитками в горы, в Силезию, в Чехию, но было уже поздно. Карл XII с двадцатитысячным войском вторгся в страну, обещая населению неприкосновенность жизни и имущества. Выхода не было, пришлось кормить неприятеля. Шведы расползлись по всей стране. Жалкие остатки войск Августа, преследуемые шведами, отходили к Вюрцбургу. Дрезден, где командовал Цинцендорф, саксонские гарнизоны в крепостях Кенигштейн и Зонненштейн еще пытались удержаться.
Вместе с Карлом прибыл в Саксонию новый польский король Станислав Лешинский. Дрезден покинули все, кто мог, королева уехала к родным в Байрейт, ее мать с внуком в Магдебург, а оттуда в Данию. Лейпциг опустел и обезлюдел, из страха перед грабежами были вывезены все товары, перевозка их стоила бочку золота. Только после заверений Карла решились открыть ярмарку в день св. Михаила.
Карл созвал саксонское дворянство в Лейпциге, чтобы взыскать с него контрибуцию. Дворяне, пытаясь освободиться от нее, убеждали шведского короля, что никаких повинностей, кроме как явиться с конем на войну, они не обязаны были нести.
– А где же вы были с вашими рыцарскими конями, когда я входил в Саксонию? – спросил Карл XII. – Если бы вы обязанность свою выполнили, меня бы здесь не было. Когда при дворе пируют и кутят, вы тут как тут, а как страну защищать, так вы дома отсиживаетесь. Знать ничего не знаю, извольте-ка платить контрибуцию, а всех остальных освобождаю от нее.
После полного отречения Августа от польской короны, перешедшей к Станиславу Лещинскому, был подписан альтранштадтский договор 1706 года, но борьба в Польше продолжалась. Август отрицал свое причастие к подписанию договора. Он обвинял посланных для переговоров Имгофа и Пфингстена в превышении данных им полномочий и, чтобы спасти свою честь, засадил их в тюрьму.
Вынужденный во избежание полного краха заключить это соглашение, Август тут же отрекся от него, ибо в мире сурово осудили его за этот поступок. Все шло прахом, а выдача Паткуля окончательно подорвала престиж саксонского короля. Он сам понимал, что запутался, и старался не вспоминать о постыдной сделке.
Несмотря на обещание покинуть Саксонию тотчас после заключения мира, шведы пробыли в ней еще целый год. Торжествующий Карл XII принимал там послов из всех немецких государств и из Англии; Август же отправился сражаться в Польшу; после победы под Калишем он воспылал было надеждой, что дела еще поправятся, опять созвал шляхту, но вскоре, однако, ему пришлось покинуть Варшаву, Краков и вернуться в Саксонию.
Анна Козель, которая, пренебрегая неудобствами походной жизни, с первых же дней повсюду сопровождала короля, вернулась в Дрезден немного раньше Августа. Такова была воля короля. Она умоляла, чтобы он разрешил ей, переодевшись в мужское платье, воевать рядом с ним, но Август на это учтиво возразил, что из двух самых дорогих для него вещей, короны и Козель, он хотел бы сохранить хотя бы одну и быть уверенным, что она в безопасности.
Заклике, не отступавшему ни на шаг от своей госпожи, король доверил отвезти Анну в Дрезден. Раймунд не спал, не ел, выполняя свои обязанности, больше следуя велению своего сердца, чем приказу государя. Графиня Козель редко дарила его даже взглядом. Больная и грустная, вернулась Анна в столицу; но, приехав, сразу же взяла власть в свои белые ручки и, воодушевленная любовью Августа, стала управлять, как настоящая королева, не считаясь ни с наместником Фюрстенбергом, ни с кем из тех, кому король доверил управление. Это увеличило число ее врагов.
В гуще битв и кровавых сцен Август оставался самим собой. Любовь всегда играла главную роль в его жизни. Он терял королевства, но завоевывал сердца.
Дни господства Анны Козель омрачались эпизодами, разыгрывавшимися под гул оружия. Страстная любовь к ней жила еще в сердце короля, но всякий раз, расставшись с Анной, он поддавался своим дурным наклонностям. Несчастный, терпевший поражение за поражением, он сейчас ощущал особенную потребность в развлечениях, а придворные, считавшие графиню Козель опасной для себя, потворствовали всему, что могло вызвать охлаждение к ней.
Фюрстенберг, получивший отставку у графини Анны, графиня Рейс и вся клика недругов искали способов подорвать власть Козель и низвергнуть ее. Анна слишком верила в свое обаяние и превосходство, чтобы придавать этому значение, и усмешкой встречала вести о кознях врагов. Узы, связывавшие ее с королем, укрепились появлением на свет двух дочерей. Высокомерная женщина считала, что равной ей Августу не найти, лишь она одна может делить с ним все тяготы войны, не боясь ни выстрелов, ни бешеной езды, ни лагерной жизни под открытым небом.
Но еще во время пребывания Анны в Варшаве сердце не зря подсказывало ей, что она обманута. Король тайком от нее завел интрижку с дочкой лавочницы-француженки, в винный погребок которой частенько наведывались офицеры. Анна, узнав об этом, грозилась пустить королю пулю в лоб, но Август, смеясь, целовал ей ручки и вымолил прощение. Несмотря на свое волокитство, Август и вправду любил Анну, она была ему милей всех его возлюбленных, она умела как никто другой услаждать его жизнь, с ней одной он был счастлив.
Графиня Козель вернулась в Дрезден, окруженная толпой поклонников, недостатка в которых она никогда не ощущала, хотя безжалостно над ними издевалась. На душе у нее было тревожно, и, чтобы утешиться хоть немного, она стала досаждать своими требованиями наместнику Фюрстенбергу.
Война, расходы, разруха в стране, утрата Августом польской короны – ничто не изменило образа жизни Анны Козель, не заставило ее отказаться от роскоши. Графиню содержали по-царски, Бетгера баловали, со дня на день ожидая от него золота. Фюрстенберга повсюду сопровождала гвардия, певцы и итальянская капелла стоили тысячи, а Карл XII тем временем занимал Саксонию, и Паткуля обрекали на мученическую смерть.
Август же, несмотря на неудачи, разыгрывал роль беззаботного полубога.
Еще не умолк гул оружия, как, скрепив своим позором договор, Август II вернулся в столицу и тут же направился к графине Козель. У входа в ее апартаменты король увидел верного Заклику. Он сидел, опершись на подлокотник кресла, погрузившись в глубокое раздумье. При виде короля Раймунд вскочил, чтобы преградить ему путь.
– Ваше величество! Графиня больна… доктор каждую минуту ждет… появления на свет…
Слегка оттолкнув его, король вошел. В комнатах стояла глубокая тишина. Из спальни донесся детский плач.