Вот так весь Нуминос склонился перед ним, и выжившие принесли ему клятву на верность, чтобы он не уничтожил всех викингов навсегда…
Аннахильд остановилась и перевела дыхание.
— Все это, — продолжала она, — записано в Книгах. Дальше там написано, что Итаква посмотрел на Нуминос и увидел, что племена сделались ему покорны. И тогда он принес других людей — не викингов, но похожих. Крепких мужчин и женщин с Материнского мира, у них было другое оружие, и язык, и культура. Похоже на то, что Шагающий с Ветрами хотел влить в свои племена свежую кровь, чтобы получить женщину, которая ему нужна, — красивую, сильную, способную зачать от него долгожданного ребенка и выносить его.
Путешественники ждали, пока она снова заговорит, но, похоже, эта история закончилась. Наконец Силберхатт спросил:
— Ну, и добился ли он своего? Зная Армандру, которая ни за что не подчинится отцовской воле, думаю, что нет.
— Нет, не добился, — с довольным видом покачала головой колдунья, — хоть и пытался. Он придумал закон, чтобы самые красивые и сильные юноши из кланов — к тому времени племена стали называть кланами — брали себе в жены только самых красивых девушек, чтобы их потомство тоже было сильным и красивым, чтобы девушки радовали взор Итаквы. И через одиннадцать поколений на одном острове — самом зеленом и цветущем — возник клан избранных людей. Итаква смотрел с неба на юных дев этого удивительного клана, и мучительная похоть одолевала его, однако он решил потерпеть еще одиннадцать поколений. К тому времени на острове было две пары, чья красота и совершенство были просто удивительными даже на фоне всего остального клана, где и последняя дурнушка была красавицей. И каждая женщина в этой паре была беременна. Величайшие провидцы того времени осмотрели их и сказали, что родятся дочки.
И вот Итаква снова пришел на Нуминос и сразу отправился на прекрасный остров. Там он отобрал нескольких старейшин и велел им прислуживать матерям его будущих невест, чтобы они не знали ни в чем нужды. А когда он это сделал, он уничтожил весь остальной клан — и мужей, и жен, и малых детей!
Убил он их без всякой причины, но вся его затея оказалась пшиком. Люди с того острова часто женились на двоюродных сестрах, в течение двух и двенадцати поколений, и сперва от этого лишь время от времени рождались прекрасные идиоты. Но тут бояться было нечего — этих детишек люди клана тайно уничтожали, но в этот раз…
Дети этих двух несчастных женщин, обе девочки, да, как и было предсказано, оказались не только безумными, но еще и уродливыми! Вот так вот одним ударом были разрушены все планы Итаквы, и я уверена, что удар этот направили чистые боги нашей старой Земли. И он увидел, чем обернулась его мечта, и ушел с Нуминоса, и очень долго не возвращался. Пока его не было, люди подумали, что он ушел навеки, и те, кто помнил старинные предания, начали поклоняться нашим старым богам, каким мы приносили жертвы в Материнском мире. Но тут Шагающий с Ветрами вернулся, и вновь установилось его жуткое иго.
Он прекратил служение богам Земли, перебил их жрецов и снова принялся похищать и насиловать самых прекрасных девушек — вновь и вновь пытался он сделать человеческого ребенка. И так длилось столетиями, но вот шестьдесят три года назад… — Она снова остановилась перевести дыхание.
— Шестьдесят три года тому назад, — подсказал ей де Мариньи. — Что же тогда произошло?
— Да, кое-что произошло: он притащил на Нуминос маленький кораблик из Материнского мира, и на этом кораблике были муж, жена, их двое сильных сыновей и дочка лет двенадцати. Это были первые люди с Земли на Нуминосе за пятьсот с лишним лет. Женщина была красивой, несмотря на то, что ее юность осталась позади, муж ее тоже был красивым, сыновья росли умными и крепкими, а дочка была просто очаровательной.
Их поместили сюда, тогда кланом правил дед Тонйольфа, и через несколько лет их дочь вышла замуж за хорошего парнишку из клана. У них родились две маленькие девочки, одной из которых была я.
— Ты? — Заинтригованный историей Силберхатт уставился на нее.
— А, я знаю, о чем ты подумал, — воскликнула колдунья. — Тебе интересно, как у таких замечательных родителей родилась такая уродина. Так позволь сказать тебе, что я была хорошенькой девушкой, и даже сейчас у меня осталась былая красота под коркой страданий, грязи и прожитых лет. Но люди зовут меня старой чумой — так меня знают в нашем клане, так я и живу с тех пор, как… — Внезапно она замолчала.
— Продолжай, Аннахильд, — снова поторопил де Мариньи.
— Да что-то я слегка запуталась, стала про себя рассказывать, — ответила она. — Давай уж буду рассказывать по порядку.
Я вошла в возраст, и меня взял за себя Хэмиш Могучий. Он дал мне двоих замечательных послушных сыновей, лишь они моя опора с тех пор, как Хэмиш погиб шесть лет назад. А мою сестру звали Мойра, она была само совершенство — и прекрасна, и добра. Ни у кого не было такого доброго сердца, и если бы Итаква видел ее в пору, когда она вошла в возраст, он бы ее обязательно утащил. Но он тогда приходил редко и в основном в Норенштадт, где сидел на своей тронной пирамиде, и оттого он, к счастью, не заметил Мойру.
И вот она тоже вышла замуж за доброго и благородного человека из клана, он умел читать и писать, его научили мои дед с бабкой, которых Итаква принес на Нуминос вместе с их судном, да. Но до сорока лет Мойра не беременела, а потом у них родилась Морин, очаровательная малышка, она вся сияла, как жемчужинка. Да-да, малышка Морин, Морин Улыбчивая, ее ручки и ножки были как у людей Земли — маленькие, не то что длиннющие грабли нуминосцев. И вот, когда ей исполнилось пять лет, Итаква увидел ее.
Девочка всего пяти лет, а уже красивая, как цветок. Свежая, как весенняя трава в полях, вылитая мать, она была отрадой для родителей, радостью всего клана, розой в саду сердца Тонйольфа-старшего. Да, отец нынешнего вождя настолько полюбил ребенка, что велел построить для ее семьи дом рядом со своим, чтобы смотреть на ее детские игры и смеяться, когда она смеется, а тогда она смеялась часто.
И вот пришел Итаква, увидел, как она играет, и поднял ее в небеса. Утащил малютку в облака своей здоровенной лапищей и любопытно разглядывал ее своими красными горящими глазами. Другие дети давно бы уж стали кричать, вырываться, сучить ножонками, а эта — воистину дитя радости — лишь смеялась, тыкала ручкой на черную кляксу, что у него вместо головы, и щекотала его когти! И Шагающий с Ветрами — безжалостная гадина с черной душой, — похоже, не столько держал Морин в кулаке, сколько сам попался в ее крохотный кулачок.
Наконец он опустил ее на землю возле дома и сам долго стоял в небе над деревней. Стоял и смотрел, как Морин играет возле дома и машет ему ручонкой, и в его горящих глазах засветилась какая-то странная очарованность.
Родители девочки, не в силах вынести эту пытку, выбежали во двор, схватили Морин и унесли в дом, а Итаква над домом пошевельнулся, будто проснувшись, и ушел по небу в Норенштадт. А когда шел, все время оглядывался…
Прошло не так уж много времени с тех пор, и из Норенштадта притащились верхом на яках двое жрецов, а с ними дружина викингов под командованием самого Лейфа Дуглассона. Они пошли в дом моей сестры Мойры и сказали, что хотят видеть девочку, и сперва показалось, что они намерены украсть малютку Морин. Однако же нет — Итаква велел им просто посмотреть на ребенка. Потом они говорили с сестрой и с ее мужем, и с Тонйольфом тоже, да — предлагали выделить людей охранять девочку и всю ее семью, если будет нужно.
Потом жрецы сказали Тонйольфу, что его клан теперь выделен особой милостью среди всех кланов викингов, ибо Великий Бог Итаква считает, что люди Тонйольфа чисты сердцем и радуют его, а особенно маленькая Морин, которая в свое время станет шагать вместе с ним по ветрам, что дуют между мирами!
Услышав это, родители Морин и старый Тонйольф многозначительно посмотрели друг на друга и не стали возражать против этого плана, ибо ничего не могли сделать, по крайней мере тогда, а ночью был праздник, много было выпито и много было произнесено молитв, чтобы умилостивить и успокоить Итакву. На следующий день Лейф Дуглассон велел Тонйольфу хорошо заботиться о маленькой Морин: все уже поняли, что Шагающий с Ветрами будет снова и снова возвращаться в клан Тонйольфа и смотреть, как Морин растет, и если что-то случится, то плохо придется всем.
Жрецы поговорили с сестрой и ее мужем и объяснили, что будет очень хорошо, если девочка вырастет невинной, а еще они предупредили всех людей клана, чтобы их сыновья и смотреть не смели на Морин, когда она войдет в возраст. Ну и напоследок, перед тем как высоким гостям убраться к себе в Норенштадт, жрецы сказали, что, будь их воля, они бы забрали Морин с собой, но Итаква лично сказал им, что из-за ее природных наклонностей он разрешает ей расти среди семьи и клана.
И когда сестра поняла, что придет время им с дочерью расставаться, как же она плакала! Она рыдала, и ее муж просто обезумел от горя, от гнева и оттого, что ничего нельзя поделать. Даже старый вождь лил слезы, когда думал о неизбежной доле малышки Морин. Весь клан, кроме разве что горстки молодых дурней да ревнивых баб, надолго опечалился, будто бы умер великий король или будто каждая семья в одночасье потеряла ребенка. Только сама Морин, чистая душа, смеялась, как прежде, — ведь ей и шести лет не было и она пока еще ничего не понимала.
Ну а со мной было вот что: я так сильно переживала, что порой думала, что малость свихнулась. Когда на меня находили припадки безумия, я видела странные вещи и изрекала невнятные предупреждения и пророчества. Время шло, а я чувствовала приближение ужасной беды, хотя что за беда, никак не могла понять — это постоянно ускользало от меня, и я специально начала вести себя перед кланом как ясновидящая, и даже мой бедный муж и сыновья не могли понять, что я лишь притворяюсь. Хотя на самом деле я притворялась, да не совсем — надвигающийся ужас был для меня вполне реален, и я искала путей избежать его. И я нашла, что надо делать — создать себе образ колдуньи и провидицы и снискать поддержку в народе.
И я стала учить чары и заклинания, стала варить усиливающие ясновидение зелья, собирать вызывающую безумие пыльцу диковинных ядовитых трав. Родители мои были из Материнского мира, и они не только научили меня всему, но и передали мне свою огромную мудрость и еще большую любознательность. Я отправилась в Норенштадт и научилась читать старые книги. Так я узнала легенды о появлении викингов на Нуминосе. Вот таким образом Аннахильд сделалась ведьмой.
Пока я готовилась к предстоящей беде — а я уже знала, что беда вот-вот случится и что связана она с Итаквой и его желанием унести Морин из клана, когда она созреет, — прошло семь лет, я и не заметила как. За эти семь лет Итаква приходил только один раз, когда Морин шел девятый год. И за эти годы она стала еще добрее. Еще бы — ведь ее любил весь клан, и даже дикие звери в полях и птицы в небесах любили ее. Она никогда не делала зла никому и ничему и в ответ не видела зла, она даже не знала, что такое страх… Ну, и это было к лучшему.
Ведь вы только представьте себе этот ужас, сходящий с неба на Нуминос! Разум Итаквы наполнен нечеловеческими мыслями, но одну его мысль без труда поймет любой мужик. Да, если слово «похоть» знакомо любому мужику, то что ж говорить об Итакве? Похоть сжирает его с начала времен, и когда его горящие глаза туманятся, то именно похоть разгорается в его черном сердце! Но маленькая Морин этого не знала, она видела лишь огромное существо, о котором ее родители и другие люди из клана говорили дрожащим шепотом, человекообразную фигуру в небесах, которая порой опускала руку — тихонько, как лист падает на землю, чтобы поднять Морин в небеса, откуда она, невинная душа, смотрела сверху на Нуминос, будто какая-нибудь королева облаков. Да она потом и станет королевой облаков, если все будет по-Итаквиному. А кто скажет ему «нет»?
Похоже, он увлекся Морин еще больше и летал с ней по всему Нуминосу, показывал ей все места, даже ледяные земли за темным горизонтом. Да, и он не причинял ей вреда — когда он возвращал ее домой, она была теплая, а он улыбался, если только про такого злодея можно так сказать! Улыбался клану старого Тонйольфа, и на островах от этого после его ухода была хорошая погода, земля приносила обильные плоды, и хорошей была охота.
Но через три года он, конечно же, вернулся…
Был тогда в клане один парень по имени Гарвен Красивый. Он заглядывался на Морин, в таком возрасте парни часто заглядываются на девушек. Все шло к тому — Гарвен был хорошим, почтительным сыном, а роза Морин еще не распустилась. Однако это была полудетская влюбленность, и когда у них выдавалось время, они встречались где-то в полях в своем секретном месте. Гарвен хоть и был почтительным сыном, но в этот раз ослушался родителей, и Морин тоже. При иных обстоятельствах они бы скоро стали мужем и женой, но, увы, обстоятельства были совсем другими.
Когда Итаква снова пришел, Морин в деревне не было. Возвращения Шагающего с Ветрами никто не ожидал, как и злых ветров и темных грозовых туч, что он с собой принес. Он пришел, полный подозрений, и, не найдя Морин, расстроился. Трусливые люди клана бегали туда-сюда в поисках девушки, которая одна была способна успокоить Итакву, но так ее и не нашли. Ну и того парнишку, Гарвена, конечно, тоже.
А когда гнев Итаквы перешел в бешенство, появилась и невинная парочка рука об руку. Они шли по горной тропинке, возвращались после прогулки в полях. И тут Итаква их увидел…
Хоть они были всего лишь дети, чистые, как только выпавший снег, Итаква отреагировал, как потерявший голову от бешенства обманутый муж. В безумной ревности он захрустел молниями, что играли над его головой, и не было бы ничего удивительного, если бы его глазищи вспыхнули ярко-зеленым вместо обычного кроваво-красного пламени. Он схватил детей, поднял к своему лицу и на мгновение уставился на них. В этот миг все замерло, даже облака застыли на небе и ветер стих, а потом…
Прямо на глазах Морин он смял в кулаке молодого Гарвена — медленно, не торопясь, выдавил ему кишки и превратил мальчишку в кровавую кашу, и скинул то, что осталось от парня, с огромной высоты на песчаный берег возле деревни! Морин кричала не переставая, а он сорвал с нее одежду и придирчиво осмотрел, однако не нашел ничего, порочащего ее, ничто не указывало, что она уже не ребенок, ничто не сорвало его злобные планы. Высоко в небе он удовлетворенно покачал своей огромной черной башкой, но этого ему было мало — он хотел убедиться, что люди Тонйольфа понимают его веления и что они будут впредь повиноваться ему еще сильнее. А с кого лучше начать, как не с самого Тонйольфа, который, в конце концов, отвечает за весь клан?
Но что толку перечислять все Итаквины злодеяния? Список их длинный, как его жизнь, начало его скрыто в густом тумане времени, а конца, похоже, и вовсе нет. Обойдемся тем, что он убил всю семью старого Тонйольфа (кроме третьего вождя в роду, нынешнего Тонйольфа Рыжего, который со своим старшим сыном Харальдом был тогда на охоте) и еще убил отца маленькой Морин… Ох, да всех он убил, до кого дотянулся своими погаными черными ручищами! И моего мужа тоже. Ох, дураком был Хэмиш.
Однако каким храбрым дураком! Почему храбрым? Да потому, что, когда он увидел эту массовую казнь, он побежал к Итакве, размахивая мечом и вызывая его на бой, а тот стоял в небе с окровавленными руками и ярился! Я-то думаю, что у мужа помутился рассудок или он перепил — не помню уже. Но что б там ни было, он показал себя храбрецом. Само собой, Итаква убил его.
Немного помолчав, Аннахильд продолжала:
— Итаква собрал снег из туч, скатал в огромные комья и заморозил в ладонях, а потом стал швырять их на деревню. Треть жителей была убита, треть домов разрушена, и все это видела малютка Морин. Она перестала кричать, лишь глядела вниз со своего ненадежного насеста на выгнутом плече Итаквы, и ее раньше невинные глаза расширились от ужаса и отвращения.
Наконец он отпустил девочку — уже не так бережно, как раньше, а просто швырнул ее, совсем голую, в гальку на берегу и ушел в низком небе куда-то в сторону Норенштадта. Потом… это не рассказать словами — всю боль и отчаяние, что оставил после себя Итаква. А в скором времени, как раз в самый скорбный и горестный час, вновь пожаловали из Норенштадта те же жрецы, что и семь лет назад.