– Спасибо, – только и ответила Диана. Ей не хотелось добавлять к сегодняшнему списку вранья очередную ложь.
Городские улицы были наполнены гомоном и суетой; люди сновали туда-сюда с едой, лекарствами и материалами для починки зданий, поврежденных землетрясением. Диана натянула капюшон. Она знала, что должна быть сейчас в центре событий и помогать остальным, но если ее подозрения насчет Алии подтвердятся, то единственным верным решением будет как можно скорее избавить от нее остров.
Ей достаточно было одного взгляда в сторону гавани, чтобы понять, что украсть лодку практически невозможно. Ветер усилился, небо стало серым, как грифельная доска. Амазонки копошились в доках, привязывая лодки покрепче в ожидании шторма.
Диана свернула на восточную дорогу – самый прямой путь к храму Оракула. С обеих сторон дорогу окружала оливковая роща, и Диана, оказавшись под деревьями, пустилась бежать со всех ног.
Вскоре роща осталась позади. Диана пересекла виноградники и ровные ряды персиковых деревьев, увешанных плодами, и оказалась на невысоких холмах, окружающих заболоченную низину в центре острова.
Чем ближе Диана подходила к болоту, тем тревожнее ей становилось. Топь лежала в тени Птолемской горы и была единственным местом на острове, куда не заглядывало солнце. Диана никогда раньше здесь не бывала. Она слышала истории об амазонках, которые осмеливались навестить Оракула и возвращались от нее в слезах, а то и вовсе теряли рассудок. Когда Кларисса вернулась в город после визита в храм, она бормотала какую-то бессмыслицу и тряслась, глаза ее были налиты кровью от лопнувших сосудов, а ногти обкусаны до мяса. Кларисса никогда не рассказывала о том, что видела, но она, эта матерая воительница, которая шла в битву, вооруженная одним топором и собственной отвагой, до сих пор спала с зажженным фонарем у кровати.
Диана зябко поежилась и шагнула в тень болотных деревьев, поросших траурной вуалью мха. Корявые пучки их оголенных корней зловеще отражались в мутной воде. Диана не слышала ни приближающейся бури, ни привычного пения птиц, ни даже ветра. У болота была своя темная музыка: влажное хлюпанье и плеск, раздавшиеся, когда какое-то существо с колючим гребнем на спине рассекло поверхность воды и исчезло, взмахнув длинным хвостом; суетливый звон насекомых; шепот, который возникал из ниоткуда и так же внезапно стихал. Кто-то прошептал имя Дианы, обдав ей ухо холодным дыханием. Но когда она с колотящимся сердцем обернулась, то никого не увидела. Краем глаза она заметила, как по ветке совсем рядом прошелестели чьи-то длинные волосатые лапы, и прибавила шагу.
Диана шла на восток – или, по крайней мере, надеялась на это. Чем дальше она углублялась в болото, тем плотнее сгущался сумрак. Она уже не сомневалась, что ее преследует какое-то существо, а может, и не одно. Над головой она слышала шорох лап. Слева от нее что-то мерцало – возможно, чьи-то блестящие черные глаза, которые следили за ней из-за кружевных гирлянд серого мха, свисающих с ветвей.
«Здесь нечего бояться», – сказала она себе и почти услышала тихий, булькающий смех болота.
Вздрагивая, она протиснулась через завесу лиан, увитых молочно-белой паутиной, и остановилась. В ее воображении храм Оракула походил на увенчанные куполами постройки из учебников истории, но сейчас она стояла перед стеной из плотно переплетенных ветвей, высокой и широкой, как настоящая крепостная стена. Была ли она кем-то построена или просто выросла посреди болота, сказать было трудно. В центре стены зиял провал – проход, уходивший в темноту более непроглядную, чем самое беззвездное небо. Изнутри доносился низкий нестройный гул, голодное жужжание роя у разворошенного осиного гнезда.
Диана собралась с духом, поправила сумку и двинулась ко входу, прыгая через мутное серое зеркало воды по влажным черным камням и то и дело поскальзываясь на их блестящих спинках.
Воздух вокруг входа – плотный, сырой, отвратительно-теплый и мокрый, как вываленный язык животного, – тяжело обволакивал кожу. Она зажгла фонарь, прикрепленный к сумке, вздохнула и шагнула внутрь.
В ту же секунду фонарь погас. Диана услышала за спиной шепот, развернулась и увидела, как корни переплетаются между собой, закрывая выход из тоннеля. Она бросилась назад, но было слишком поздно. Она осталась одна в темноте.
Сердце в груди прыгало, как сумасшедшее. За вибрирующим гулом она слышала вокруг себя шорох корней и лоз; ей вдруг показалось, что они сейчас просто сомкнутся и она останется в этих древесных стенах навсегда.
Она вытянула перед собой руки и заставила себя идти дальше. Ее мать не испугалась бы пары веток. А Тек, пожалуй, и вовсе испепелила бы их взглядом.
Гул нарастал, все больше напоминая человеческие вздохи и причитания, которые то становились громче, то стихали, подобно плачу ребенка. «Мне не страшно. Я амазонка, мне нечего бояться на этом острове». Но это место выглядело старше острова. Оно выглядело старше всего мира.
Через какое-то время она заметила, что тоннель понемногу забирает вверх, и начала различать смутные очертания своих рук и переплетения корней по бокам. Откуда-то спереди пробивался свет.
Тоннель вывел ее в круглое помещение с отверстием в потолке. Когда Диана вышла из города, день едва начал клониться к вечеру, но сейчас она глядела в черное небо, усеянное звездами. Она запаниковала, пытаясь сообразить, сколько времени провела в тоннеле, – и вдруг поняла, что с созвездиями над головой что-то не так. Она не знала, что это за небо, но оно определенно было ей незнакомо.
Факелы на увитых колючками стенах горели серебристым пламенем, которое не давало тепла, а по периметру комнаты тянулся ров с прозрачной водой. В центре, посреди ровного каменного круга, сидела женщина в плаще с капюшоном; рядом с ней стоял треножник с подвешенной на тонкой цепочке бронзовой жаровней. В жаровне теплым оранжевым светом пылал настоящий огонь, в звездное небо поднимались клубы дыма.
Женщина встала, и капюшон упал с ее головы, открывая медные волосы и усыпанную веснушками кожу.
– Мейв! – воскликнула Диана.
Лицо Оракула изменилось. Она превратилась в большеглазого ребенка, потом в сморщенную старуху, потом в Ипполиту с аметистовыми серьгами в ушах. Она стала чудовищем с черными клыками и опаловыми глазами, а потом – красавицей в золотом шлеме, девой с сияющей кожей, прямым носом и полными губами. Она шагнула вперед; тени на земле сместились. Теперь она стала Тек, но не нынешней, а постаревшей, с морщинами на темной коже и сединой на висках. Больше всего на свете Диане хотелось развернуться и убежать. Она не пошевелилась.
– Дочь Земли, – сказала Оракул. – Я жду твоего подношения.
Диана едва не отшатнулась, но усилием воли заставила себя остаться на месте. «Дочь Земли. Рожденная из глины». Оракул хотела ее оскорбить? Неважно. У Дианы к ней дело.
Она положила сумку на землю и, открыв зеленую эмалированную шкатулку, легко пробежала пальцами по ее содержимому. Нефритовый гребень, который Мейв подарила ей на прошлый день рождения; сердоликовая фигурка леопарда – маленький талисман, который она годами носила в кармане и гладила по выгнутой спинке на удачу; гобелен, изображающий планеты в том порядке, в каком они располагались в час ее рождения. Работа была грубая и полная ошибок. Они с Ипполитой ткали гобелен вместе, и Диана, которой всегда было мало времени, проведенного с матерью, по ночам выдергивала из полотна нити в надежде растянуть процесс навсегда. Она скользнула рукой по обивке шкатулки и сомкнула пальцы на нужном предмете.
Она посмотрела на ров. Никаких мостов на другую сторону Диана не видела, но просить подсказок не собиралась. Об Оракуле она слышала достаточно и знала, что, если ее жертва будет принята, она сможет задать три вопроса, и ни одним больше.
Она шагнула в воду. Она видела свои ноги, видела кожу, которая под водой казалась бледнее обычного, но ничего не чувствовала. Возможно, река была всего лишь иллюзией. Как только она коснулась гладкой поверхности каменного острова, гул голосов затих, словно она оказалась в эпицентре бури.
Диана вытянула вперед руку, стараясь, чтобы та не дрожала, – ей не хотелось трястись перед Оракулом – и раскрыла кулак, в котором был зажат железный наконечник стрелы длиной почти с ладонь, острый и покрытый темно-красными пятнами, которые в холодном свете факелов казались черными.
Сухой смех Оракула напоминал потрескивание костра.
– Ты предлагаешь мне то, что ненавидишь?
Диана отпрянула от неожиданности и, словно пытаясь защитить наконечник, стиснула его и прижала к груди.
– Это неправда.
– Я говорю только правду. Возможно, ты просто не готова ее услышать.
Диана бросила взгляд на сумку, пытаясь сообразить, не предложить ли что-нибудь другое. Но Оракул продолжила:
– Нет, дочь Земли. Мне не нужны твои украшения и детские побрякушки. Я возьму стрелу, которая убила твою мать. Пусть ты и ненавидишь эту вещь, она важна для тебя. Кроме того, кровь королевы – это ценный дар.
Диана неуверенно вытянула руку снова. Оракул выхватила из ее ладони окровавленный наконечник. Лицо ее изменилось. Она снова стала Ипполитой, но на этот раз черные волосы были не заплетены и свободно лежали на плечах, а вместо шелка на ней была белая туника, вышитая золотыми нитями. Так она выглядела в день, когда Диана подслушала разговор двух амазонок и рыдала в конюшне, где Ипполита ее и нашла. «Они говорили, что я чудовище, – сказала она матери. – Они говорили, что я сделана из грязи». Ипполита вытерла ей слезы рукавом туники и в ту ночь подарила Диане наконечник стрелы.
Теперь Оракул голосом Ипполиты повторяла слова, которые та произнесла, сидя под лампой у постели Дианы: «В том, чтобы быть рожденной смертной, нет радости. Тебе необязательно испытывать горести человеческой жизни. Среди всех нас ты одна никогда не узнаешь, как мучительна бывает смерть».
Тогда слова матери были для Дианы загадкой, но она запомнила их навсегда и так и не смогла объяснить себе, почему наконечник для нее так важен. Он должен был стать предупреждением, напоминанием о том, как важно ценить подаренную ей жизнь. Но для Дианы он был нитью, которая связывала ее с большим миром – пусть и таким ужасным способом, как через кровь матери.
Оракул снова приняла облик постаревшей Тек. Она кинула наконечник в жаровню, и вверх брызнул фонтан оранжевых искр.
– Ты принесла мне дар смерти, – сказала Оракул. – Так же, как привела смерть к нашим берегам.
Диана вскинула голову.
– Тебе известно об Алии?
– Это твой первый вопрос?
– Нет! – выпалила Диана. Ей нужно быть осмотрительнее.
– Земля сотрясается. Неувядающий стебель слабеет.
– Все из-за меня, – упавшим голосом сказала Диана. – Из-за Алии.
– И тех, кто был до нее. Задавай свои вопросы, дочь Земли.
До этого момента какая-то крошечная часть Дианы надеялась, что она ошибается, что спасение Алии и происходящее на Темискире – всего лишь совпадение. Теперь отрицать правду было невозможно. Она навлекла на остров беду, и если она хочет это исправить, задавать вопросы нужно с умом.
– Как мне спасти Темискиру?
– Не делай ничего.
Оракул взмахнула рукой, дым от жаровни выгнулся дугой и накрыл ров. Сквозь него Диана разглядела в воде фигуру человека. Это была Алия. Диана поняла, что видит перед собой пещеру в скалах. Алия забилась под попону и дрожала; глаза ее были закрыты, лоб блестел от пота.
– Но она же не ранена, – запротестовала Диана.
– Остров отравляет ее точно так же, как она отравляет остров. Но Темискира старше и сильнее. Девочка умрет, а с ее смертью закончится и губительное воздействие человеческого мира. Большинство твоих сестер выживет и поднимется на ноги. Город будет восстановлен. Остров снова будет очищен.
Выживет большинство? «Выживет ли Мейв?» Слова так и рвались с языка.
– Не понимаю, – осторожно сказала Диана, следя за тем, чтобы не задать вопрос. – Я не заболела, да и Алия, когда я ее оставила, выглядела вполне здоровой.
– Ты принадлежишь этому острову, рождена чистой, athanatos, бессмертной. Ты не заболеешь, как твои сестры, а если будешь держаться рядом с девочкой, то сможешь оттянуть ее смерть, даже облегчить ее страдания, но не исцелить. Она умрет, а остров будет жить. И все вернется на свои места.
– Нет, – сказала Диана и удивилась злости в собственном голосе. – Как мне спасти Алию?
А вот и второй вопрос.
– Ты не должна этого делать.
– Это не ответ на мой вопрос.
– Тогда назови ее именем ее предков: haptandra, рука войны. Вглядись в дым и узнай, кто она такая.
И вновь дым поднялся от жаровни и растянулся над водой, но когда Диана снова заглянула в ров, ей показалось, что она охвачена огнем. Она стояла на поле битвы, окруженная павшими воинами. Выжженная земля была усеяна телами, из черного пепла торчали, словно выброшенные на берег коряги, руки и ноги. Она вздрогнула: с хрустом ломая кости погибших, мимо пронесся тяжелый бронированный автомобиль, похожий на военные машины, которые она видела в книгах. Откуда-то издали доносился треск и серии взрывов.
Когда она наконец смогла осознать ужасную реальность, у нее вырвался беспомощный стон. В нескольких шагах от нее лежала Мейв, пришпиленная мечом к земле, словно бледное насекомое. Трупы вокруг Дианы были телами амазонок. Взгляд случайно упал на гриву темных волос: это была ее мать в разбитых боевых доспехах; тело, отброшенное, как ненужная оболочка.
Она услышала боевой клич и обернулась, потянувшись к несуществующему оружию. Она увидела Тек, покрытую потом, с глазами, горящими боевым огнем, а перед ней – чудовище, напоминающее какое-то мифическое создание: наполовину человек, наполовину шакал. Шакальи челюсти сомкнулись на горле Тек, тварь затрясла ее, как куклу, и отшвырнула в сторону. Тек упала, заливая землю кровью из разорванного горла. Ее взгляд, горящий обвинением, уперся в лицо Дианы.
– Дочь Земли.
Диана вскрикнула, задыхаясь. Изображение растаяло, и теперь она смотрела на свое собственное отражение. Щеки блестели от слез.
– Прекрати солить мой гадательный омут, – сказала Оракул.
Диана вытерла слезы с лица.
– Это невозможно. Я видела чудовищ. Я видела своих сестер…
– Алия – не обычная девушка. Она несет в себе смерть.
– Как и все смертные, – возразила Диана.
Чем от них отличалась Алия? Остров отвергал ее точно так же, как отверг бы любого человека. Если у Дианы получится увезти ее с Темискиры, все наладится.
– Она несет не свою смерть, а смерть всего мира. Ты считаешь, что она оказалась так близко у наших берегов по воле случая? Алия – Вестница войны, она происходит из рода Елены, а ту породила сама Немезида.
– Елена? Ты говоришь о…
– Троянская война бушевала десять лет и не щадила ни богов, ни героев, ни амазонок. Если оставить Алию в живых, история повторится. Она хаптандра. Она сеет раздор. Каждым своим вздохом она приближает нас к концу света.
– Но ведь война началась из-за красоты Елены.
Оракул пренебрежительно махнула рукой, и пламя факелов затрепетало.
– Кто тебе об этом сказал? Ты наслушалась сказок о мстительных богинях, которые из тщеславия играют человеческими жизнями? Конечно, мужчины считают, что могущество женщины лежит в тонкости черт и округлости форм. Не будь наивна, дочь Земли. Кровь Елены несла в себе войну, и на семнадцатом году ее жизни эти силы достигли своего пика. Так было с каждой Вестницей войны. Так будет с Алией. Ты сама видела это в воде.
– Род Вестниц войны, – повторила Диана, обдумывая слова Оракула. Возможно ли это? Разве может смертная быть причиной стольких бед, пусть даже ее род восходит к Немезиде, богине возмездия?
Оракул не сводила с нее испытующего взгляда.
– Послушай меня, дочь Земли. Когда рождается Вестница войны, разрушение неминуемо. Все великие войны мира людей происходили из-за них. В ближайшее новолуние силы Алии достигнут высшей точки, и тогда разразится война. – Оракул помолчала. – Если только она не умрет раньше.