Стихи
СЛОВО ОБ АВТОРЕ
О себе как о поэте Юрий Сбитнев говорит скромно, считает себя прежде всего прозаиком. Прозаик, пишущий стихи. Писал их всю жизнь, читал друзьям, а печатать не собирался. Даже оправдание придумал:
В общем, это совсем не большие грехи,
И меня не осудят за это:
Ежедневно в душе умирают стихи,
Не увидевши белого света.
Но не были равнодушны к его стихам друзья-литераторы. Сначала из издательства «Молодая гвардия» предложили ему выпустить сборник, позже нашёлся ещё один заинтересованный издатель. Так появились два сборника – «Высота» (авторское название «Звонница», 1968 г.) и «Святая Русь» (1998 г.)
Теперь вот перед нами собрание стихов, появлением которого мы обязаны поклонникам автора, почитателям его таланта – пустили шапку по кругу и собрали деньги на издание. Знаменательный факт!
Первое, что хочется сказать, прочитав эту книгу: «Нет, дорогой Юрий Николаевич, не прозаик Вы, пишущий стихи, а поэт, пишущий прозу. Оттого и проза у Вас такая поэтическая». Стихотворцев у нас пруд пруди, а настоящих поэтов мало. Бывает нередко: читаешь стихи – вроде бы всё в них на месте: рифма, ритм, размер. А поэзии нет! Попадаются случайные фразы, случайные слова, притянутые лишь для рифмы. Иное у Сбитнева:
Загораются окна, как жёлтые соты,
Солнце капает в них, как расплавленный мёд…
* * *
Теряют травы по лугам
Пыльцу, похожую на порох.
И к травам никнут облака,
Коснутся их, и долгий шорох,
Как вздох, как первое «прости»,
Как отголосок дальней битвы,
Той, полыхнувшей на Руси
Под кличем ратным: «За обиду!»…
Ни зауми, ни эквилибристики! Всё ясно, всё по-русски. Свято обращается он с русским словом, лелеет его. «Мне вручена родная речь не ради словоблудья»… Всё написанное им – написано словом выверенным, чистым. Не изменяет он своей заповеди: «Доколе речь моя жива, дотоле буду вечен».
Главное в основе поэтического творчества – личность поэта. Если читая стихи, не видишь автора, не чувствуешь душу его – нисколько не тронут они тебя. А когда: «Всё, что есть во мне доброго, переплавлю в стихи…» – ты уже доверительно следуешь за автором, и это «доброе» входит в тебя, вливается.
В стихах Сбитнева – осмысление Родины, русского начала. Поэт возвращает нас к нашему прошлому – и давнему, к полю Куликову, к Ермаковой рати, и к Великой Отечественной… Связь с днём нынешним: «О чём нам говорить с тобою, старый друг?//Нам, снова повстречавшимся в мирской юдоли?//О боли Русской?//Как всегда, не вдруг//она приходит к нам…//И нет больнее боли».
По стихам Юрия Николаевича можно проследить всю его жизнь, его чувства и переживания, понять его характер, отношение к окружающим, всему сущему на земле. И название книги «Биография души» как нельзя лучше тому соответствует.
Скиталец я!..
Тугое стремя
Да хрип коня…
А в кровь мою степное семя
И вкус огня
Вошли с рожденья, и доныне
В душе костёр.
И к неизведанной пустыне
Зовёт простор.
И жажда вечная свободы
В моей груди,
А я из той степной породы —
Всегда в пути…
Аркан с руки, и на колени
Валю коня!
Я русский в каждом поколеньи,
Скиталец я!
Так писал он в свои младые годы. За этими строками – медвежьи тропы дальневосточной тайги, Нижняя Тунгуска, Памир, Урал, Средняя Азия, Брянщина… Куда только не забрасывала его судьба! «Жадно смотрел, в два уха слушал любых мне и не любых людей, жадно жил и во всём искал любовь», – скажет он потом о себе. Более двадцати книг написал о сибирском Севере, которые выходили в своё время 100-тысячными тиражами, их читала вся страна, до дыр зачитывали. На всю жизнь полюбил он эвенков с их непосредственностью, необыкновенной страстью держаться за леса и тундры, с их скрытой привязанностью к земной красе, к природе.
Подобно гусляру, поэт наш бродит просторами страны, всюду сея доброе. Писал и о ташкентских дождях в начале лета, которые, «как добрые вожди, приходят редко», тянул зелёный чай и «целый час, не зная языка, беседовал с друзьями»; о Грузии писал и об Италии – всё от чистой русской души! Нести людям добро, любить их – в этом видит он суть жизни.
У каждого из нас порок,
У каждого своя превратность,
Но есть величие дорог,
Когда приносишь на порог
Людскую радость…
Главное в поэзии Сбитнева – состояние души, поиск истины, сомнения… А за этим виден и человек, будь то сам поэт, древний богатырь-оратай, солдат-современник или «матери, принесшие победу». К женщине у него особый пиетет, тепло поклоняется ей, воспевает тружениц наших: («Ходят лугом русские мадонны, //сушат травы, дух стоит медовый»), любуется бабами, везущими в столицу продавать грибы – с запахом леса и осиновых листьев, «с тяжёлыми руками, с обличием святых». Многие его стихи – как гимн Женщине, любовь к которой – «предначертанье свыше, //Благая весть, //которую даровано услышать». Ей, женщине, – самое нежное слово:
Из Света и Добра
Ей суждено родиться,
Из утренней росы,
Из тёплого тумана,
Из бархатной косы
На бреге океана…
* * *
К твоим я падаю ногам,
Прости, родная,
К тем чистым, радостным снегам
Я припадаю.
Матери:
Знаю я, случись со мной такое,
Что и сердцу не стучать в груди,
Тёплой материнскою рукою
Подтолкнёшь его, шепнёшь ему: «Иди!»…
Но иные ноты берёт поэт, когда говорит о бедах, которые преследуют нас:
Метёт в Руси невиданная вьюга
Со всех сторон…
Опять в стране раздор
Подъемлет род на род,
И снова на костёр
Восходит мой народ…
Остановись! Молю!..
К нам, ныне живущим, обращены его слова-упрёки:
Не Божий посланец, но Господа отступник
Вершит твоей судьбой, твой русский дух круша.
Ужель не отличишь слова от словоблудья?
Сердечный крик души от шепотка льстеца?
Поэзия и проза Юрия Сбитнева – неразделимы, в его повестях и романах – всюду отзвуки стиха. Вот как рисует он в книге «Родная земля и в горсти мила» работу старушки-вязальщицы Аграфены Ильиничны: «Кружева пели. Пели причудливые птицы в сказочном оперении – скворцы, соловьи, иволги, зяблик пел, травы, цветы…Пели руки кружевницы». Описание белых ночей в северных повествованиях и путешествия на шитике по бурной, с шиверами, Авлакан-реке к далёкому селению Нега – это стихотворения в прозе, иначе не назовёшь.
А вот из романа-дилогии «Великий князь»: «И пошли они, стар и млад, оба-два пилигрима, ничем не разнящиеся из тысяч постоянно бредущих по дорогам Руси вестников и сказителей, певцов и побирушек, искателей правды и бегущих от лжи, радетелей и бездельников, но одинаково жаждущих пути, свободы и воли».
Вспоминаются строки из его пронзительного стихотворения «Ведуны»:
Они идут в пыли дорожной
Под тенью уличных ракит,
Их шагом бредит подорожник,
Их голосом поёт родник…
Знать, оттого так чисто слово
Моей земли, моей родни,
Что властно, преданно, сурово
Несли его в сердцах они.
И там, и здесь – чистая, высокая поэзия.
Юрий Сбитнев одарён каким-то необыкновенным поэтическим слухом. Есть среди нас экстрасенсы, есть ясновидящие, а он – «яснослышащий». Это от Неба! Благодаря этому дару, думается мне, и сумел он раскрыть неясные, «тёмные» места в «Слове о полку Игореве», исследованием которого занимается всю свою жизнь. Читая внимательно древний текст, тонко улавливает, где появляется не свойственный гениальной поэме ритм – тут и ищи «разрыв»! Где-то разъединяет слова, где-то, напротив, сливает – появляются новые фразы, новые слова, иные сразу понятны, иные надо разгадывать. И тут включается его поразительная память на слова, приходит на помощь собственное уникальнейшее собрание слов, дошедших до нас из древности, – плод его многолетнего труда. Даже имя Автора раскрыл, коим оказалась выдающаяся женщина ХII века, высокообразованная, одарённая редким литературным талантом летописица княгиня Болеслава – дочь великого князя киевского Святослава. Она близкая родственница князя Игоря и его жены Ефросиньи Ярославны, потому поэма и наполнена любовью – сестринской к Игорю и дочерней к Святославу. Смолоду слышал Юрий Николаевич женский голос в поэме и шаг за шагом шёл к вековой (двухвековой!) разгадке. Очень убедительно рассказывает он об этом в своей книге «Тайны родного слова», скрупулёзно поясняя, как в течение десятилетий шло, вершилось исследование.
Таков наш «прозаик, пишущий стихи».
Алексей Широков
Родная речь
Мне вручена родная речь
Не ради словоблудья,
Она мне хлеб и ратный меч,
Она – дорога к людям.
Всё потеряю,
Мир сгорит
В моём потухшем взоре,
Но если сердце говорит,
Так горе мне – не горе.
Доколе речь моя жива,
Дотоле буду вечен…
Не славу нянчу,
но слова
Родной, любимой речи.
***
Всё, что есть во мне доброго,
Переплавлю в стихи.
Пронесу их до гроба,
До сосновой доски.
Нет надгробья для памяти
Персональных заслуг —
Будут памятью замети
Из сиреневых вьюг.
Прорастёт первоцветом
Сердца тёплый комок.
Всем, что в жизни не спето,
Всем, что в жизни не смог.
И не добрым покойником,
Тем, которого нет, —
Жизни вечным поклонником
Остаётся поэт.
Родники
Василию Фёдорову
Меж купырей и молочая,
В сыром урочище тайги
Свой путь нелёгкий начинают
Зелёной жилкой родники.
Они баюкают, качают
Жаркоголовые цветы,
И пахнет горьким иван-чаем
От родниковой той воды.
И даже студною зимою,
Когда кругом снега и льды,
Росою пахнет и землёю
И солнцем пахнет от воды.
Вот так и в песнях у поэта —
Как у истоков родников, —
Пахнёт большим и добрым летом
От настоящих русских слов…
Русь древняя
Вдыхает Русь подовый жар степей,
До моря Русского лежат её границы.
И нет над ней бояр, и нет над ней князей,
Лишь воля дикая в её крови струится.
Могучий дар – Великий дар Богов —
Дар солнца вечного и дар земного свода.
Бескрайна во плоти, в сердцах без берегов,
Велит и правит Руссию свобода!
И бешеная меть арабских жеребцов,
И скифских кобылиц невзнузданная сила,
Победный клич и плачи беглецов —
Всё-всё на ней сошлось, и всё в ней опочило.
Свободна Русь – душою не объять!
Свободна Русь – и глазом не измерить!
Вобрав в себя любую сыть и рать,
Смиряет их и Мокш, и Вять, и Меря.
И далее идёт, свободна и вольна.
Как жить и быть, указывает Небо!
И сладок мёд, и солона волна
У моря Русского, где запах хлеба
Втекает в трюмы греческих фелюг —
Русь кормит Древний мир с своей ладони…
Ещё не скован меч, ещё не стягнут лук,
И мирные в лугах ещё пасутся кони.
О первом москвиче
Опять собирают Кучковы дары
Во славу могучего князя —
В медовой опаре грузнеют дворы
За Яузой и за Клязьмой.
Ковши ястребами к бочонкам плывут,
И пенится пиво густое —
Для Суздаля собран великий полюд —
Челом бьёт селище лесное.
Лишь только б Господь проносил наперёд
Немилость и княжье вниманье.
На Суздаль боярин обозы пошлёт
С отменной и щедрою данью…
А сам, за собою сынов поманив —
Якима и младшего Ваню, —
Серьёзный, суровый, не в час горделив,
Боярин отправится в баню…
Курится над банею сизый дымок,
А в чанах вода закипела,
И охает тяжко дубовый полок,
Сгибаясь под тяжестью тела.
И веники ходят вдоль белой спины —
За парою новая пара.
Над старым боярином млеют сыны
От рыхлого хлебного пара.
И любит старик, отхлебнув из ковша
Янтарного знобкого пива,
Старинку поведать сынам не спеша
Про русское ратное диво.
И нет ему больше забот и тревог,
Чем тешить гордыню богатством,
Забыл он, как кличет дружинников рог,
Сзывая на ратное братство.
И меч, и кольчугу, и звонкий шелом
Помянет не раз он в рассказе.
И чару осушит с медовым вином
За царство небесное князя:
«Не ведомы князю ни робость, ни страх,
Зело тороват в ратном деле!
Был грозен, правдив и велик
Мономах,
А ныне князья оскудели…»
Гусляр
Гусляр Я – чудится
Мне снова, снова.
От озера Чудского
Несу златое слово,
От Чуди до Сулы
Пылит моя дорога,
Ведут меня волхвы,
Слепого и седого.
На землю похожу —
Обличьем схожий с нею.
Я Русью прохожу
И слово в души сею,
В кореньях жил рука,
Лицо изъели ветры…
Дорога далека,
Дорога нелегка,
И нету пуще веры,
Чем к слову.
И пою —
Правдив и громоглас…
Мне бабы подают
И хлеб, и квас.
А в бороду мою
Росинки слёз роняют.
Не зря всю жизнь пою —
Всё люди понимают!
Спасский собор
За рощами на выполье,
За Яузой-рекой
Седые росы выпали
На разнотрав густой.
Косой не тронут вострою,
Считай, с каких уж пор
Над выпольем, над росами
Зелёный косогор.
А там следит с опаскою
Глазницами бойниц
Стена собора Спасского
За тишиной границ.
Московской стольной отчины
Надёжи Руси всей,
А иноки нарочные
Нудят своих коней.
И не ленивым заспаньем
Жизнь на Руси течёт,
А так вот – ветры за спину,
И вся душа – в полёт!
А в голубень небесную,
Считай, с которых пор
Всё рвётся, вольный песнею
И сказкою, Собор.
Оратаи-богатыри
Теряют травы по лугам
Пыльцу, похожую на порох,
И к травам никнут облака,
Коснутся их, и долгий шорох,
Как вздох, как первое «прости»,
Как отголосок дальней битвы,
Той, полыхнувшей на Руси