Тон писем, если честно, весьма обеспокоил Медею, потому что в них кузина выглядела совершенно лишившейся рассудка от симпатии к некоему рыжему однокласснику. Еще более встревожили письма дядюшки и тетушки Мюриэль, которые, зная о взаимной симпатии девушек, просили повлиять на поссорившуюся с единственным родителем юную ведьму. Ситуация все больше подходила к грани общественного скандала, который покроет слоем грязи доброе имя их семьи.
— Да, он самый лучший, самый милый. Ты бы слышала, какие стихи он мне читает! «Сравню ли с летним днем твои черты…»
— Это Шекспир.
— Что, прости?
— Это Шекспир, маггловский поэт.
— Все равно, — отмахивается Молли. — Артур так замечательно читает их…
Теперь Медея видит причину бесконечного беспокойства родственников — глаза кузины будто остекленели, она смотрит и не видит, думает только об одном, как зачарованная. Некрасиво, нехорошо, сразу вспоминаются уроки матушки, истинной Блэк по крови и воспитанию. О, сколько всего она знала про проклятия и сглазы!
Нельзя проверять, тем более, у Медеи попросту не получится столь сложное заклинание. Но спасти кузину необходимо, хотя бы от будущих сожалений.
— Стихи, конечно, это хорошо, но, дорогая, что тебе еще нравится в твоем ухажере?
— Прости?
— Возможно, он красив, влюблен в тебя, и ваша страсть взаимна, но… Прошу тебя, подумай о другом.
Молли хлопает глазами, растерянная, вцепившаяся в чашку, уже предчувствующая плохое для нее продолжение, но бесконечно доверяющая всегда помогающей кузине. Подобное доверие… Медея больше всего на свете боится не оправдать. Она не собирается разлучить влюбленных, если это в самом деле принесет счастье кузине.
— О чем?
— Когда я выходила замуж за Эмори, я не любила его. Мы не бросились друг к другу в объятия, охваченные страстью, — насмешливо произносит она, заставляя Молли багроветь от смущения. — Я знала, что он сможет позаботиться о наших будущих детях. Что у нас будет эльфийка, которая поможет по хозяйству, и мне не придется вставать спозаранку, чтобы заняться домом. Что у наших детей будет приличная одежда, свои комнаты, им не придется заглядывать голодными глазами в чужие рты. Что я всегда смогу накормить их, обучить и купить понравившуюся игрушку. Страсть, конечно, хорошо, но только тогда, когда не приходится целыми днями заниматься бытом или работать. Уборка, стирка, готовка, сад, покупка одежды, штопка обязательно появляющихся дырок… А ведь ты хочешь не одного ребенка, так?
— Да, я хочу большую семью, как у нас. Но, дорогая кузина, ты относишься ко всему слишком серьезно! — поднимает ее на смех родственница. Ей все это кажется нелепым, не теперь, когда влюблена со всем пылом юности.
— Я ничего не знаю об этом Артуре, а потому беспокоюсь за тебя. Скажи, у него есть свой дом? Или какое-нибудь предприятие? Он сможет обеспечить молодую супругу?
— Нет, но… Он очень умный, его возьмут в Министерство! Артуру дом достанется от мамы. Ты помнишь ее — Цедрелла Блэк.
Медея качает головой. Эту сплетню обсуждают все, кому не лень в гостиных дам магического света.
— Дорогая, Цедрелла Блэк уже дала слово. Она собирается отказаться от рода Уизли и выйти замуж за кого-то из Селвинов, как только сын станет способен принять на себя должность главы рода.
— Мерлин! — Молли закрывает рот ладошками в ужасе. — Как жестоко!
Медея останавливает импульсивную кузину от того, чтобы бежать и писать пронизанные сочувствием письма возлюбленному.
— Давай поступим с тобой следующим образом: не будем ссориться из-за Уизли, Артура или Цедреллы, тем более, сейчас Пасхальные каникулы! Поживешь у нас, посмотришь дом. Просто пообещай мне несколько дней, как минимум неделю, не встречаться с Артуром, а посмотреть на него издали. Неужели он самый красивый и умный парень в школе? Даже умнее кузена Бартемиуса Крауча? Как его имя? Не помню, прости.
— Пфф! — Молли обиженно надувается, складывает руки на груди. — Крауч всегда смотрит так, словно на лбу у меня написано «Идиотка»!
Медея не выдерживает, смеется, обнимает сестру прежде, чем та успевает вспыхнуть.
— О, дорогая, он же мальчишка! В чем-то он действительно может быть умнее, а в чем-то можешь разбираться лучше ты. К примеру, я до сих пор не все понимаю в работах своего супруга, но он не может понять разницу между кремом с ванилью и ванильным кремом. У тебя своя сфера интересов и познаний.
Молли смеется.
Именно за веселым смехом застает их входящий в дом Эмори. Молли немедленно тушуется, пока Медея поднимается и протягивает руки навстречу супругу. Тот ласково принимает ухоженные ладошки, целует сначала одну, потом другую, а затем бережно прикасается к бархатной щечке.
У них нет страсти, нет всепоглощающей любви, но Эмори уважает ее, и Медея старается отвечать ему тем же уважением: к его интересам, вкусам, потребностям. Наверное, поэтому их дом напоминает тихую гавань, без штормов и ураганов. Они ни разу даже не ссорились.
— Дорогой, ко мне приехала моя кузина. Не возражаешь, если она останется у нас на Пасхальные каникулы?
— Конечно-конечно. Если вам нужна свобода для женских разговорчиков, могу на время переехать к брату, — подмигивает он, после того, как приветствует весьма тепло родственницу супруги.
Молли ошарашенно смотрит на них круглыми глазами, и Медея испытывает невольный приступ гордости: она довольна своим мужем и домом.
— Н-нет, не стоит. Если я не стесню вас…
— Разумеется, не стесните. Медея вас очень любит, мисс Прюэтт, и грустит, потому что не может часто встречаться.
— Это называется разглашением тайн, — ни к кому не обращаясь, произносит Медея, на что супруг вновь тепло улыбается и удаляется к себе в кабинет, предварительно уточнив, что у них на обед.
— Идем, покажу тебе гостевую комнату.
Они поднимаются на второй этаж, Медея распахивает одну из дверей.
— А что там? — кузина указывает на вторую.
— Детская, — женщина чувствует, как тень набегает на лицо.
— Ты еще не…
— Нет. Боюсь, это из-за того, что я слабая ведьма. Даже зелья не помогают. Эмори не винит меня, но…
Бойкая, громкоголосая и с периодическим отсутствием такта Молли Прюэтт просто обнимает ее так крепко, как только может. И Медея позволяет себе на минуту утопить разочарование, осознание собственной неполноценности в дорогой ткани ученической мантии.
***
— Медея, можно? — Молли осторожно скребется в приоткрытую дверь.
Неужели совсем недавно они в этой гостиной обсуждали плюсы и минусы Артура Уизли? Неужели потом все Пасхальные каникулы Медея осторожно внушала сестре, что на сорок галеонов жалованья самого младшего служащего любого из отделов Министерства не прожить. Молли кусала губы, но без тлетворного влияния алого факультета соглашалась, соглашалась, соглашалась…
В ту пору гостиная была светла, радовали глаз гербарии на стене. Они и сейчас висят там, но теперь дом погружен во мрак, а серо-голубая мебель сливается с тенями, что расплодились в углах. На кухне причитает домовушка, мол, хозяйка не хочет есть, а ей ведь наследника кормить. Забегают племянницы Эмори, его брат не спускает глаз…
Все бесполезно, все… Эмори… он…
Так радовался, что наконец-то Медее удалось забеременеть. Кружил ее, хохотал несколько дней по любому поводу. А через месяц слег. Проклятие все-таки доконало его, оно оказалось гораздо сильнее и коварнее, чем предполагали медики.
— Да, заходи, — женщина приветственно машет бледной, как у привидения, рукой. Траурная мантия прикрывает серое, закрытое наглухо платье — любимый цвет Эмори.
Она любила супруга, пусть как друга, но терять друзей все равно больно.
Молли проскальзывает внутрь, садится на диван и складывает руки на коленях. В отличие от прошлого раза, когда являлась полненьким воплощением розовых цветов, сейчас она худая, даже тощая, во всем черном, с кулоном в виде четырехлистного клевера — подарок Эмори на ее последний день рождения.
Рука тянется к животу, в котором пульсирует жизнь. Так… приятно. Это ее, только ее.
— Прости, я не хотела бы тебя тревожить, но… мне больше не с кем об этом поговорить.
Медея не хочет говорить, она хочет раствориться в мягкой глубине кресла, но взгляд кузины откровенно паникующий, глаза подозрительно блестят. Мари, ее маленькая Мари, нуждается в ней.
— Помнишь, ты просила меня присмотреться к Артуру?
— Это было почти год назад, — устало напоминает Медея.
— Да, но тогда ты подхватила эту дурную магическую лихорадку, и у меня совсем вылетело из головы. Прости. Я сделала, как ты сказала… Артур… он… Не красив, у него в самом деле нет денег, но я думала, что это не беда. Мне бы хотелось, чтобы у нас было как у вас с Эмори… Прости… Пока… Артур где-то нашел огневиски и набросился на меня, сказал, что я начала отдаляться, а так быть не должно, ему не такое обещали…
Медее, честное слово, не до излияний сестры, но против воли она прислушивается, выбирает информацию, и гнев поднимается в груди. Кто-то пообещал ее дорогую кузину какому-то бедняку? Грубияну, посмевшему поднять на нее руку?!
— Меня тогда спасла Белла Блэк, а после… Все так закружилось. Мне нравится Рабастан Лестрейндж, но… я не знаю, как сказать папе. Как попросить его расторгнуть помолвку с Ноттом. Скоро мы заканчиваем Хогвартс, и… хотели бы пожениться, а после попутешествовать по континенту.
— Твой отец тебя слишком любит, он согласится на любую достойную кандидатуру, равную по значимости Магнусу Нотту. Однако… Артур Уизли — не тот человек, из-за которого стоит ссориться с родителями.
— Да, — Молли выглядит пристыженной, и Медея привычно распахивает объятия. Кузина тут же оказывается на коленях, обнимает ее, гладит по животу, пока еще плоскому, незаметному.
— Поговори с отцом. Ничего страшного не случится, обещаю. А лучше, если Рабастан поговорит.
Молли пунцовеет ушами, но кивает.
— Спасибо.
Через сколько кузина уходит, Медея не знает. Зато теперь понимает, зачем ее отправили сюда, именно в это тело. Исправить, не допустить союза Артура и Молли, не дать сломать жизнь пусть недалекой, но милой и приятной девушке со светлым будущим, в которое теперь можно смотреть с оптимизмом.
Дверь снова скрипит, на этот раз Магнус Нотт прилизанный, не врывается в развевающейся мантии. Выправка боевого мага, нашивки на мантии — знак уполномоченного представителя международной Гильдии. Стихийник, чья сила ощущается даже на расстоянии.
С годами стал только краше. Жаль, Молли не хочет именно его — была бы как за каменной стеной. Впрочем, Лестрейнджи тоже своего не отдают.
— Мадам, — он осторожно опускается на одно колено перед креслом, в котором полулежит Медея, берет тусклую, прозрачную руку в горячие, сильные, мозолистые пальцы. Так странно — ощущать тепло сейчас, когда ей так холодно. — Мадам, — снова зовет мужчина, — если вам когда-нибудь понадобится сила боевых магов, по любой причине, без оплаты и клятв, вам стоит только позвать. Я лично уничтожу каждого, кто осмелится причинить боль вам или вашему ребенку.
— Благодарю, мистер Нотт, — слабая улыбка все же возникает на губах.
Волшебник кивает, прощается и выходит. Через прикосновение он как будто передал толику своего желания жить, потому что Медея впервые за последние дни чувствует голод.
— Фрея! — верная домовушка появляется немедленно, смотрит с такой надеждой, что невольно становится стыдно. — Приготовь мне, пожалуйста, чай с гренками… и омлет, пожалуй.
Впервые за последние дни ей чуть-чуть хочется жить.
***
— Мерлин, это какой-то кошмар! Родственники Басти, родственники Беллы, родственники папы — у меня голова кругом идет! А еще угощения, нужно побеседовать с каждым…
— У меня огромный живот, мутит от запаха духов, меня охраняют все Шаффики вместе взятые, а еще жутко болят ноги.
Кузина пристально смотрит пару секунд и признает:
— Ты победила!
Она прекрасна в новой мантии, в новом статусе миссис Лестрейндж. По-настоящему расцветает от каждого взгляда супруга, который не ревнует ее разве только к Медее и почему-то Магнусу Нотту, кружащему неподалеку. Так что аловолосая кузина — единственная возможность для молодой хозяйки приема отдохнуть от вереницы новых лиц.
— Уже решили, куда поедете в первую очередь?
— Начать решили с Италии, — улыбается Молли, затем вспыхивает, наклоняется. — Кстати, ты слышала, кто-то убил Томаса Реддла, видного ученого. Представляешь, Отдел Тайн обнаружил, что он многократно проводил в отношении себя страшные темные ритуалы. Вдобавок шантажировал некоторых аристократов, ставил им метки — как скоту какому-то! Собирал армию.
— Почему ты говоришь это мне?
— Беллу тоже пытались завербовать, да и к Басти обращались. Но не это главное. Знакомый Руди из Аврората сообщил, что в столе Реддла найдены записи о будущих рекрутах. Там стояло твое имя. Вроде как он планировал через тебя и твоего ребенка добраться до библиотеки Шаффиков.
— Да что там может быть у них в библиотеке! — отмахивается Медея.
Но Молли серьезна, это пугает.
— Не скажи. У них в библиотеке есть фолианты, которые не снились даже Блэкам! Магия друидов, египетская, восточная.
Медея припоминает, что да, действительно, что-то такое есть, но Шаффики уже давно занимаются исключительно гербологией и чарами — дисциплинами, к которым имеют наибольшую предрасположенность.
— И как погиб несостоявшийся Темный Лорд?
— Сгорел, — Молли пожимает плечами. — Как будто в окно просто влетела молния — или огненный шар — ни следов, ни улик. Подозревали Нотта, как единственного огненного стихийника на островах, но у того алиби — он с группой гонял акромантулов в Запретном лесу. Их там столько развелось! Начали даже на кентавров нападать!
Медее отчего-то нехорошо, внутренности скрутило болезненно. Темный лорд… мертв? Вот так просто? Это невероятно! И красавица Белла не станет сумасшедшей, и Поттеры не погибнут…
— Медея, милая, может, переедешь к нам на время? В родовом особняке защита лучше, чем в твоем коттедже. Пусть Эмори его защитил, но… все равно… мне было бы спокойнее…
— Молли, боюсь, я вынуждена отказаться, — со своим обычным хладнокровием заявляет женщина, так как понимает причину внезапной боли. — Кажется, я отправлюсь в Мунго. Не могла бы ты позвать кого-нибудь из Шаффиков? Не кричи! — одергивает собравшуюся было запаниковать сестру. Не хватало еще испортить праздник, тем более, боль пока еще терпима.
— Миссис Лестрейндж, делайте, как сказала ваша сестра, — крепкая рука не дает упасть, — а я позабочусь о ней.
Магнус Нотт выводит ее под руку на балкон, откуда женщина вместе с примчавшимся братом Эмори порталом перемещается в приемный покой Мунго.
Через шесть часов у нее на руках оказывается маленький Эмори Игнотиус Шаффик, долгожданный наследник, а его дядя усиленно заливает слезами рукав праздничной мантии.
Медея чувствует себя как никогда счастливой.
***
Ее охраняют. Медея понимает это далеко не сразу, загруженная многочисленными родственниками, крутящимися возле долгожданного наследника, который тоже любит привлекать к себе внимание, поднимая в воздух все, что попадается: от игрушки до мамы. Это радует, ведь у ребенка стабильный дар, он сильный маг. Поэтому женщина замечает слежку не в первый месяц и даже не во второй, лишь когда, сидя на качели в саду в редкие минуты перерыва, бросает случайный взгляд на заросли возле дома. И сразу просит о визите возможного инициатора данного безобразия.
Магнус Нотт красив, самоуверен, но не нагл, что определенно делает ему честь.
— Мистер Нотт, безусловно я признаю эстетическую привлекательность оставленного вами на мое попечение мальчика, однако он совершенно не вписывается в концепцию моего сада.
— Вы позволите принять эти слова за комплимент или вновь сошлетесь на банальное проявление вежливости?
Медея не сразу понимает, о чем конкретно идет речь, пока не вспоминает их первую встречу. Воспоминание смутное, кажется, она в самом деле что-то такое говорила, больше отвлеченная переживаниями о будущей встрече с женихом, нежели о расположении молодого боевика.