Капитан обдумал мое предложение.
– Хорошо, Костоправ. Поедут Одноглазый и Гоблин. Ты, Эльмо. И выбери еще троих.
– Получается только семь, Капитан.
– Восьмым будет Ворон.
– Ах, Ворон? Ну конечно.
Молчаливый и смертельно опасный Ворон станет вторым «я» Капитана. Связь между этими двумя не поддается пониманию. Спрашивается, почему это волнует старину Костоправа? Может, потому, что недавно Ворон напугал его до полусмерти?
Ворон поймал взгляд Капитана, правая бровь приподнялась. Капитан ответил едва заметным кивком. Ворон шевельнул плечом. В чем смысл этого жеста?
Затевалось нечто необычное. Посвященные в тайну уже наслаждались заранее. И хотя я не мог догадаться, чем все обернется, я был уверен: предстоит увидеть нечто жуткое и гнусное.
Буран стих. Вскоре дорога на Розы стала свободной. Душелова одолел зуд нетерпения. Загребущий получил две недели форы, а нам, чтобы добраться до Роз, требовалась неделя. Оставалось надеяться, что пущенные Одноглазым байки о наших шпионах понизят эффективность действий противника.
Мы выехали еще до рассвета, погрузив каменный блок в фургон. Колдуны почти не изменили его формы, выдолбив лишь углубление размером с большую дыню. Я терялся в догадках относительно его предназначения. Одноглазый и Гоблин хлопотали вокруг камня, словно невесту готовили к свадьбе. На все мои вопросы Одноглазый отвечал широкой улыбкой. Скотина.
Погода оставалась ясной. С юга подули теплые ветры. Нам теперь попадались длинные участки раскисшей дороги. И я сделался свидетелем поразительного явления: Душелов спрыгивал в грязь и толкал фургон вместе с нами. Душелов, великий лорд империи.
Розы – столица провинции Клин, свободный город, растущая, многолюдная республика. Госпожа решила, что нет смысла лишать его традиционной автономии. Миру нужны местечки, где человек любых взглядов и убеждений может развеять скуку повседневности.
Так вот. Розы. Город без правителя. Набитый лазутчиками и всяким преступным сбродом. В такой обстановке, утверждал Одноглазый, его план обречен на успех.
Когда мы подъехали к городу, над нами нависли его красные стены, темные в лучах закатного солнца, словно засохшая кровь.
В комнату, которую мы снимали, ввалился Гоблин.
– Я нашел подходящее место, – пискнул он, обращаясь к Одноглазому.
– Хорошо.
Странно. Они уже пару недель не обменивались ни единым бранным словом. Обычно час без их склоки казался нам чудом.
В темном углу Душелов торчал неподвижно, словно тощий черный куст, и негромко спорил сам с собой разными голосами. Он вдруг зашевелился:
– Продолжай.
– Это старая городская площадь. На нее выходит десяток улиц и переулков. Ночью плохо освещена. Нет никакого смысла ходить по ней или ездить после наступления темноты.
– Звучит превосходно, – согласился Одноглазый.
– И не только звучит. Я снял комнату с видом на эту площадь.
– Пошли взглянем, – решил Эльмо.
Долгое пребывание в комнате всем осточертело. Началась суета. Лишь Душелов сохранял невозмутимость. Наверное, он понимал, почему нам не терпится выйти на улицу.
Разумеется, площадь оказалась именно такой, какой ее описал Гоблин.
– Так в чем же дело, в конце концов? – спросил я.
Одноглазый ухмыльнулся.
– Молчальник хренов! – не выдержал я. – В игрушечки играет.
– Сегодня ночью? – спросил Гоблин.
Одноглазый кивнул:
– Если черный призрак прикажет.
– У меня кончается терпение, – объявил я. – Что происходит? Вы, клоуны, только и делали, что дулись в карты да любовались, как Ворон вострит свой ножик.
Он занимался этим часами, и от скрежета стали о точильный камень у меня по спине бегали мурашки. Это знамение. Ворон точит нож лишь в том случае, если ожидает, что ситуация станет паршивой.
В ответ Одноглазый по-вороньи каркнул.
Фургон мы выкатили в полночь. Хозяин конюшни обозвал нас полоумными. В ответ Одноглазый одарил его своей знаменитой улыбкой и сел на место кучера. Остальные пошли пешком, окружив фургон.
Наш груз изменился. Кое-что добавилось. Кто-то высек на камне надпись. Наверное, Одноглазый – во время очередной своей таинственной отлучки.
Вместе с камнем в фургоне ехали объемистые кожаные мешки и дощатый стол, достаточно крепкий на вид, чтобы выдержать вес глыбы. Ножки были сделаны из темного полированного дерева с инкрустированными символами из серебра и слоновой кости – очень сложными и таинственными иероглифами.
– Где вы раздобыли стол? – спросил я.
Гоблин пискнул и рассмеялся.
– Но сейчас-то вы мне можете сказать? – прорычал я.
– Ладно-ладно, – смилостивился Одноглазый, гнусно хихикая. – Мы его сделали.
– Для чего?
– Чтобы положить на него камень.
– Вы так ничего и не объяснили.
– Терпение, Костоправ. Всему свое время.
Вот же гад!
Площадь, куда мы прибыли, выглядела странновато – ее окутывал туман, хотя нигде в городе тумана не было.
Одноглазый остановил фургон в центре площади:
– Выволакивайте стол, парни.
– Выволакивайся сам, симулянт! – пискнул Гоблин. – Думаешь, тебе удастся посачковать, пока мы надрываем пуп? – Он обратился за поддержкой к Эльмо: – У этого паршивого инвалида вечно наготове какая-нибудь отмазка.
– А ведь ты прав, – кивнул Эльмо.
Одноглазый принялся возмущаться. Эльмо не выдержал и рявкнул:
– А ну стаскивай свою задницу и ползи сюда!
Одноглазый метнул в Гоблина убийственный взгляд:
– В один прекрасный день, огрызок, я тебя прихлопну. Наложу проклятие импотенции. Как тебе такое понравится?
Его слова не произвели на Гоблина впечатления.
– Я бы давно наложил на тебя проклятие тупости, если бы мог усилить то, что уже сотворила природа.
– Выгружайте же наконец проклятый стол! – гаркнул Эльмо.
– Нервничаешь? – спросил я.
Перепалки колдунов никогда его не раздражали. Он, как и все, считал их развлечением.
– Да. Залезайте с Вороном в фургон и выталкивайте стол.
Стол оказался тяжелее, чем выглядел. Лишь совместными усилиями мы смогли вытащить его из фургона. Притворное кряхтение и ругань Одноглазому не помогли. Я спросил его, как они с Гоблином ухитрились запихать стол в фургон.
– Мы его в фургоне и сделали, болван, – ответил он и принялся покрикивать, требуя переместить стол то на полдюйма в одну сторону, то на полдюйма в другую.
– Оставьте, где стоит, – сказал Душелов. – У нас нет времени на ерунду.
Его раздраженный тон возымел действие: Гоблин и Одноглазый тут же перестали грызться.
Мы уложили камень на стол. Я отошел в сторонку, вытирая с лица пот. Вся моя одежда пропотела насквозь – и это в разгар зимы. Камень излучал тепло.
– Мешки, – бросил Душелов.
Слово было произнесено голосом женщины, с которой я был бы не прочь познакомиться.
Подхватив мешок, я закряхтел от натуги – он оказался тяжел.
– Эге! Да это же деньги!
Одноглазый захихикал. Я свалил мешок под стол, в кучу других. Там уже лежало целое состояние. Никогда в жизни не видел столько сокровищ разом.
– Разрежьте мешки, – приказал Душелов. – Скорее!
Ворон полоснул ножом. На булыжники посыпались драгоценности. Мы уставились на них, борясь со вспыхнувшей жадностью.
Душелов схватил Гоблина за плечо, взял за руку Одноглазого. Оба колдуна словно съежились. Троица встала лицом к столу с камнем.
– Отгоните фургон, – велел Душелов.
Мне так и не удалось до сих пор прочесть бессмертные слова, высеченные на камне. Я быстро приблизился к столу и пробежал глазами по строчкам:
Пусть тот, кто пожелает назвать
это богатство своим,
положит голову презренного Загребущего
на сей каменный трон.
Ага. Ясно сказано. Откровенно. Доходчиво. Как раз в нашем стиле. Ха!
Я шагнул назад, прикидывая, сколько своих кровных вложил в эту операцию Душелов. В груде серебра виднелись золотые блестки. Один из мешков извергал необработанные драгоценные камни.
– Волосы, – потребовал Душелов.
Одноглазый вытащил прядку волос. Душелов припечатал их пальцем к стенке углубления (как раз размером с голову) в каменном блоке, потом отступил на шаг и взял за руки Гоблина и Одноглазого.
Они начали колдовать.
От сокровищ, стола и камня пошло золотистое сияние.
Можно считать, что наш архивраг уже покойник. Половина мира попытается завладеть такой добычей. Слишком уж она велика, чтобы противиться искушению. Загребущего предадут свои же.
Впрочем, я понимал, что у него есть слабенький, но все же шанс выкрутиться. Загребущий может украсть сокровище сам. Вот только ему придется попыхтеть. У мятежников нет пророков, способных одолеть магию Взятого.
Колдуны завершили работу.
– Пусть кто-нибудь испытает защиту, – велел Одноглазый.
Ворон кольнул кинжалом ножку стола. Раздался треск. Ворон выругался и, нахмурившись, уставился на лезвие. Эльмо сделал выпад мечом. Трах! Кончик его клинка раскалился добела.
– Превосходно, – произнес Душелов. – Увозите фургон.
Эльмо поручил это солдату. А мы, оставшиеся на площади, перебрались в снятую Одноглазым комнату.
Поначалу столпились у окна, желая увидеть продолжение, но энтузиазм быстро испарился.
Розы лишь на рассвете узнали о судьбе, которую мы уготовили Загребущему. Осторожные, но предприимчивые личности изобретали сотни способов добраться до денег. Прочий люд являлся на площадь просто поглазеть. Некая группа хитрецов расковыряла мостовую, намереваясь сделать подкоп. Их прогнала полиция.
Душелов, поставив у окна стул, ни на секунду не покидал своего наблюдательного пункта. Как-то он сказал мне:
– Придется улучшить охранные чары. Я не предвидел подобной изобретательности.
Удивляясь собственной наглости, я спросил:
– Как выглядит Госпожа?
Я только что дописал очередную порцию своих фантазий.
Душелов медленно обернулся, взглянул на меня:
– Как тот, кто способен жевать сталь.
Его голос был женским и мурлыкающим. Странный ответ.
– Надо позаботиться, чтобы они не пользовались инструментами, – добавил он.
Вот вам и отчет очевидца. Тоже мне, раскатал губу… Мы, смертные, для Взятых всего лишь вещи. Наше любопытство им абсолютно безразлично.
И я укрылся в своем тайном королевстве, населенном воображаемыми Госпожами.
Ночью Душелов усовершенствовал охранные заклинания. Утром на площади лежали трупы.
На третью ночь меня разбудил Одноглазый:
– У нас посетитель.
– Что?
– Он голову принес. – Одноглазый так и сиял.
Спотыкаясь спросонья, я подошел к окну. Возле него уже торчали Гоблин и Ворон. Мы скучковались сбоку – никто не желал находиться рядом с Душеловом.
По площади крался мужчина. В его левой руке болталась отрубленная голова, которую он держал за волосы.
– А я все гадал, как долго придется ждать начала, – произнес я.
– Тихо! – прошипел Душелов. – Он там.
– Кто?
Душелов оказался терпелив. Поразительно терпелив. Другой Взятый мне бы попросту врезал.
– Загребущий. Ни звука, а то услышит.
Я так и не понял, как он узнал Загребущего. Возможно, я и не хотел понимать. Подобные штучки меня пугают.
– В нашем плане предусмотрен его тайный визит, – сказал Гоблин.
Как он ухитряется пищать, когда шепчет?
– Загребущий обязан выяснить, кто ему противостоит. А в таком деле он ни на кого не может положиться. – Толстый коротышка горделиво напыжился.
Капитан называет людскую натуру самым острым мечом Черного Отряда. Любопытство и стремление выжить завлекли Загребущего в наш дьявольский котел. Но не исключено, что Взятый сумеет обратить наше же оружие против нас. Возможностей для этого у него немало.
Проходили недели. Загребущий являлся вновь и вновь, – очевидно, увиденное его удовлетворяло. Душелов запретил нам трогать врага, хоть тот и превратился в легкую добычу.
Пусть наш патрон и заботлив по отношению к нам, но в жестокости ему не откажешь. У меня создалось впечатление, что он хочет помучить Загребущего неопределенностью судьбы.
– Город просто помешался на сокровищах, – сообщил Гоблин, радостно приплясывая. – Тебе не мешало бы почаще выходить на улицу, Костоправ. Местные превратили Загребущего в настоящую индустрию. – Колдун поманил меня в самый дальний от Душелова угол и открыл кошелек. – Глянь, – прошептал он.
Я увидел пару горстей монет, среди них золотые.
– С такой тяжестью ходить тебе перекошенным, – пошутил я.
Ухмылка Гоблина – то еще зрелище.
– За эти деньги я продавал сведения о том, где можно отыскать Загребущего, – прошептал он и украдкой взглянул на Душелова. – Само собой, все высосано из пальца. – Он положил руку мне на плечо – для этого ему пришлось встать на цыпочки. – Ты тоже можешь разбогатеть.
– А я и не знал, что мы здесь с целью набить мошну.
Гоблин нахмурился, и его круглая бледная физиономия сплошь покрылась морщинами.
– Да ты кто такой? Что о себе возомнил?
Душелов обернулся.
– Господин, у нас тут пари, мы малость поспорили, – испуганно прохрипел Гоблин. – Обычное дело.
Я громко рассмеялся:
– Весьма убедительно, коротышка. Но не проще ли тебе повеситься?
Он надулся, но ненадолго. Гоблин неукротим, и его юмор прорывается наружу даже в самых тяжелых ситуациях.
– Это ерунда, Костоправ, – прошептал он. – Видел бы ты, чем занимается Одноглазый. Продает амулеты, которые гарантированно указывают владельцу, что рядом находится мятежник. – Быстрый взгляд на Душелова. – И они работают. В определенном смысле.
Я покивал:
– Хотя бы рассчитается с карточными долгами.
В этом весь Одноглазый. Плохо ему жилось в Мейстрикте, не было возможности заняться привычными махинациями на черном рынке.
– Вам же поручили распространять слухи. Подливать масла в огонь, но не…
– Ш-ш-ш! – Он вновь взглянул на Душелова. – Мы этим и занимаемся. В каждой городской пивнушке. Ей-ей, мельница слухов крутится так, что аж крылья отваливаются. Пойдем, я тебе кое-что покажу.
– Нет.
Душелов становится все более общительным. Глядишь, сумею вызвать его на настоящий разговор.
– Тебе же хуже. Знаю одного букмекера, он принимает ставки: сколько Загребущий еще проходит с головой на плечах. А у тебя есть тайная информация, так что…
– Лучше катись отсюда, пока свою башку не потерял.
Я подошел к окну. Минуту спустя через площадь проковылял Гоблин, даже не взглянув на нашу ловушку.
– Пусть себе тешатся, – сказал Душелов.
– Что, господин? – Моя новая попытка, подхалимская.
– У меня слух острее, чем думают твои приятели.
Я уставился на черный морион, пытаясь уловить хоть малейший намек на мысли, скрытые под металлом.
– Безобидная возня. – Душелов слегка повернул голову, посмотрел мимо меня. – Подполье парализовано страхом.
– Да, господин.
– Раствор, скрепляющий кирпичи этого дома, ослаб, вскоре он начнет крошиться. Этого не произошло бы, захвати мы Загребущего сразу. Из него сделали бы символ, выставив невинной жертвой. Конечно, мятежников опечалила бы потеря, но они бы продолжили начатое им дело. И еще до начала весенней кампании Круг заменил бы Загребущего кем-нибудь другим.
Я смотрел на площадь. Почему Душелов все это мне говорит? И одним и тем же голосом? Уж не голос ли это самого Душелова?
– Потому что ты думал, будто я вершил жестокости ради жестокости.
Я подпрыгнул:
– Но как вы?..
Душелов издал звук, заменяющий ему смех:
– Нет, я не читал твои мысли. Просто знаю, как размышляют люди. Ведь на то я и Душелов.
Бывает ли Взятым одиноко? Страдают ли они без простых приятельских отношений? Без дружбы?