„Вы поставили командование в чрезвычайно опасное положение. Перед нами нависла угроза конфликта с русскими — они могли опознать нашу лодку. Ввиду этого категорически приказываю:
1. Немедленно перейти на сторожевой эсминец и начать тщательные поиски спасшихся русских. Подводную лодку направьте на базу.
2. Каждого подобранного русского принять на борт эсминца и обходиться в духе подчеркнутой вежливости. Раненым оказывать помощь. Объяснять всем спасенным, что их пароход торпедирован американской подводной лодкой, что нами это установлено документально. В будущем необходимо будет подготовить акт на этот счет и принудить спасенных подписать его. Для помощи вам направляется переводчик подпоручик Хаттори. Китайцев, если таковые окажутся среди спасенных, немедленно изолировать от русских.
3. Это письмо уничтожить тотчас по ознакомлении с ним“.
Самоуверенность начинала возвращаться к Такахаси. Не теряя ни минуты, опасаясь, что к утру, как это часто бывает в этих местах, привалит туман, капитан второго ранга немедленно отдал приказание широколицему унтер-офицеру вести подводную лодку на базу, а сам перешел на шлюпку. Матросы быстро доставили его к эсминцу. По парадному трапу он расторопно взбежал на палубу судна и крикнул:
— Командира корабля ко мне!
— Хай, слушаю вас, господин капитан второго ранга, — из предутренних сумерек появилась стройная фигура молодого бравого офицера.
— Ведите меня в штурманскую. Да поживее! Кажется, туман начинает появляться…
Они поднялись в штурманскую рубку. Такахаси остановился возле карты:
— Прошу указать точку, где мы находимся.
— Вот, господин капитан второго ранга, — офицер описал маленький кружочек к востоку от группы цепких островов. Такахаси взял линейку и сам проложил курс от кружочка, начерченного командиром эсминца. Линия указывала в сторону, куда ушла шлюпка с русскими военными моряками.
— Кораблю полный ход, — приказал он офицеру. — От курса не уклоняться. На марсе держать наблюдателя.
Внизу, под палубами, загудели машины. Судно задрожало, ходко двинулось с места. Через минуту эсминец набрал скорость, распахивая гладь воды острым форштевнем. На верхнем мостике, облачившись в теплую шубу, — перед рассветом в океане было свежо, — расхаживал Такахаси, осматривая светлеющий простор. В углу мостика стоял командир эсминца. Мутно-красная заря на востоке начинала светлеть, видимость в океане расширялась. И хотя у воды лежала тонкая пелена свинцового тумана, это не мешало просматривать океан все дальше, по мере того как наступал рассвет.
Не прошло и часа сначала погони, как на океане стало светло, вот-вот должно было взойти солнце. Теперь Такахаси не отрывался от бинокля. Он то и дело с ожесточением повторял: „Коматта-на-а!“, [Коматта-на-а! (япон.) — Вот так штука! Что же теперь делать?] замечая, как пелена тумана все густеет, заволакивая дали.
Но вот он вдруг весь напрягся, как-то присел, словно хищник перед прыжком за добычей. Справа по курсу в пелене тумана темнел какой-то предмет.
— Что это там? — указал он командиру эсминца.
Тот перевел свой бинокль в указанном направлении.
— Риф, господин капитан второго ранга, — произнес он, продолжая смотреть через бинокль. — Дальше опасно идти, нужно дождаться полной видимости.
— Коматта-на-а! — снова произнес Такахаси, наблюдая за тем, как пелена тумана все больше заволакивает поверхность воды, становится все плотнее. Он долго ходил по мостику, нервно теребя эфес своей сабли.
Между тем эсминец приближался к едва различимому в тумане рифу и стал сбавлять ход. Вот он остановился совсем. Солнце уже взошло, окрасив в розовые тона волнистую зыбкую поверхность необозримой туманной заволочи. Под нею уже почти совсем не было видно воды. По мере того как солнце поднималось все выше, густел и взлохмачивался, вздуваясь, как опара, туман. Скоро рифа не стало видно вовсе, хотя он был всего в полутора-двух кабельтовых. Потом туман поглотил и нижнюю палубу судна, стал скрывать боевую рубку, подбирался к верхнему мостику. Часам к девяти утра он поднялся еще выше я плотно завесил солнце.
Дальнейшие поиски были бессмысленны: там, куда ушла шлюпка, были рифы, мелкие острова, и попасть в этот район означало засесть там надолго. Эсминец дрейфовал здесь, у восточного края района рифов, до наступления темноты. В двенадцатом часу ночи капитан второго ранга Такахаси получил шифрованную радиограмму от командующего с приказанием вернуться на базу.
Все дальнейшие поиски шлюпки, производившиеся на протяжении недели, не принесли успеха. Однако, сознавая всю опасность последствий, к которым приведет бегство русских военных моряков, командование острова Минами не прекращало упорных поисков и в последующие дни.
ТЕ, КТО ОСТАЛСЯ В ЖИВЫХ
Лейтенант Суздальцев, разумеется, не мог точно знать всего, что произошло после гибели „Путятина“. Поэтому не удивительно, если высказанное им в докладе генералу логически верное предположение о том, что все остальные люди с „Путятина“ погибли, оказалось все-таки неточным.
Случилось так, что в самом начале уничтожения людей, сошедших с затонувшего парохода на спасательные шлюпки и плоты, не была разбита одна шлюпка. Форштевень подводной лодки повредил ей лишь корму, но она осталась на плаву и в ней уцелели все воздушные ящики, находившиеся под боковыми сиденьями. В шлюпке началась паника, кое-кто прыгнул в воду, но большинство осталось на своих местах. С подлодки в упор стали расстреливать их, дав несколько длинных очередей из пулеметов, когда японцы убедились, что в шлюпке никто не шевелится, подводная лодка ушла дальше. По-видимому, Такахаси намеревался еще вернуться к шлюпке, чтобы удостовериться, не уцелел ли кто, но обстоятельства, известные читателю, помешали сделать это.
В шлюпке не все были убиты — несколько пассажиров оказались смертельно раненными и не дожили до утра. Двое были легко ранены: военный врач капитан медицинской службы Надежда Ильинична Андронникова и ученый-географ, командированный на Камчатку, Борис Константинович Стульбицкий. В девушку угодили две пули: одна в левое плечо, разбив край лопатки, другая слегка задела мышцу шеи — ниже левого уха. Географ оказался с простреленным бедром правой ноги; пуля прошла навылет через мышцы.
Но это не все, кто выжил в ту страшную ночь. Когда подводная лодка ушла и стрельба в океане стихла, со шлюпки стали раздаваться громкие стоны раненых. На этот звук скоро приплыли, держась за бочку-поплавок от разбитого плота, боцман парохода Борилка и майор Грибанов. Вскоре о шлюпку стукнулась еще одна бочка — за нее держался военный корреспондент флотской газеты капитан Воронков. Все трое были давнишними моряками и умели отлично плавать. Во время обстрела с подводной лодки они спрятались от света прожектора в тень бочек и там держались до последней минуты, надеясь потом собрать бочки-поплавки и доски и соорудить из них плот.
Еще до рассвета эти трое освободили шлюпку от тех, кто в ней больше уже не нуждался, — от убитых и умерших от ран. Врачу Андронниковой и географу Стульбицкому сделали перевязки. Раненых уложили на парусе в носовой части шлюпки, где для них устроили настил, так как шлюпка до половины была залита водой.
На северо-востоке начинал пробиваться реденький рассвет, там слабее стали мерцать звезды, когда боцман Борилка проговорил басом:
— Посмотрите-ка, кажется, огни, вон там, к западу… Или это мне показалось?
Майор Грибанов и капитан Воронков повернули головы на запад. Там было черным-черно. Прошло с полминуты, и все ясно увидели три продолжительные вспышки. Через минуту огни вновь вспыхнули. Они долго то появлялись, то гасли.
— Кто-то сигналит, — первым проговорил майор Грибанов.
— Ну конечно, вон в другой стороне тоже вспыхивают, — мрачно подтвердил Борилка. — Вон, вон вспыхивают…
— Плохо, братцы, — не без тревоги заметил майор Грибанов. — По-видимому это те, что топили нас.
В носовой части шлюпки поднялась Андронникова и тоже стала смотреть на запад. Она стойко, без стонов переносила страдания. Девушка спросила:
— Как вы думаете, Иннокентий Петрович, кто это все сделал?
— Вне всякого сомнения — японцы.
— Если я правильно понял вас, — заговорил болезненным голосом Стульбицкий, не поднимая головы со своего ложа, — нам теперь опасно встречаться с японцами?
— Да, лучше не встречаться. Они будут заметать следы до конца.
— Давайте-ка уходить подальше в океан, — предложил военный корреспондент, с тревогой наблюдавший за перемигивающимися огоньками. — Хоть медленно, но уходить. Может быть, до утра все-таки скроемся за горизонтом…
— Безусловно, нужно уходить.
На весла сели Борилка, майор Грибанов и капитан Воронков.
— И-рраз! И-рраз!
Шлюпка пошла. Медленно, но верно она уходила на восток, все дальше от Курильских островов, в океан.
— Это ужасно, это ужасно, — стонал Стульбицкий, не поднимая головы. — Чтобы спастись, потерпевшим кораблекрушение приходится идти не к земле, а в океан… Боже, что с нами будет! — бормотал он. — Ведь мы на разбитой шлюпке находимся во власти западно-океанского течения. Оно передаст нас другому течению — Куросиво. Этот мощный теплый поток увлечет нас в океан и будет нести десять тысяч миль до берегов Америки!
— Напрасно отчаиваетесь, — проговорил Грибанов, налегая на весла, — мы еще постоим за себя. Рядом Курильская гряда. За нею наше Охотское море. Туда и будем пробиваться.
— А японцы? — спросила Андронникова.
— Конечно, это опасно. Но иного выхода у нас нет. Нужно обмануть их. Вон из какой беды вышли. Теперь легче.
— Хорошо бы попасть в район мелких островов, — мечтал Борилка, налегая изо всех сил на весло и кряхтя от напряжения. — Он тут рядом. Там не живут японцы: нет пресной воды. Отремонтироваться бы. А там под парус и — домой.
— Между прочим, товарищ майор, — заговорил капитан Воронков, ловко взмахивая веслом, — вы не обратили внимания на то, как прекратилась стрельба?
— Да, да, хорошо, что вы вспомнили. Мне показалось, что она закончилась залпом автоматов.
— Вот именно! А с подводной лодки, насколько я понял, не выстрелил ни один автомат.
— Их нет у японцев, — подтвердил Грибанов.
— И что же из этого следует? — безразличным тоном спросил Стульбицкий.
— Следует то, — объяснил майор Грибанов, — что подводную лодку обстреляли наши военные моряки со шлюпки. Взвод лейтенанта Суздальцева был вооружен автоматами. Все моряки садились в одну шлюпку.
— И добавлю, после залпа автоматов погас прожектор! — воскликнул Воронков. — Они разбили прожектор. Ей-богу, это похоже на Суздальцева!
— Вы полагаете, они спаслись? — спросил географ. — Ах, как жаль, что я не попал к ним на шлюпку! Я ведь просился даже. Не судьба…
— Никакой судьбы. Просто закон всемирного озорства, — с заметной неприязнью пробасил Борилка. — Не об этом надо сейчас думать.
За разговором и греблей не заметили, как стало совсем светло, настудило утро.
Словно для того, чтобы хоть немного обнадежить и обласкать людей, переживших столько ужасов за одну ночь, океан в это утро был тихим, спокойным, воздух — теплым, а молочно-белый туман надежно скрыл их от глаз врага.
Трагедия гибели парохода и людей наложила на каждого свой отпечаток. Лица у всех почернели, глаза стали красными, воспаленными. Все трое гребцов были с обнаженными головами и почти босые: фуражки уплыли, когда эти люди ныряли, а одежду они сбросили, чтобы легче было держаться на воде. Круглая, бритая голова Борилки, посаженная на короткую сильную шею, вся была темно-красной, с каким-то сизо-синим отливом, и напоминала собой сплошной багряный синяк. Широкие лохматые брови топорщились щетками, сумрачно нависая над маленькими колючими глазами-угольками.
Острое лицо капитана Воронкова, и без того смуглое, а теперь и вовсе почерневшее, еще больше заострилось, а глаза впали, и выражение их стало горьким и гневным Черные, прямые и длинные волосы гривой спадали ему на глаза, и он то и дело откидывал их назад взмахом головы, так как руки были заняты веслом. Человек по натуре горячий, быстрый в делах и мыслях, он греб с каким-то ожесточением и самозабвением.
Жалкий вид был у географа Стульбицкого. Скорчившись и натянув измятую шляпу на уши и на лоб, он лежал на брезенте скрюченный, с поджатыми ногами. Его светлого габардинового реглана с крупным разводами крови торчал лишь изящный четырехугольник красновато-бурой, жесткой, словно проволока, бороды и острый кончик посиневшего носа. Тонкие жилистые пальчики вцепились в лацканы пальто ниже подбородка и так замерли. Полы пальто тоже перепачканы кровью; кровь, слегка сочилась внизу, на брезент. Он, по-видимому спал. Рядом с ним, поджав ноги, лежала укрытая собственной шинелью врач Андронникова. Свежее и лучше всех выглядел майор Грибанов. Правда, лобастое лицо его и кожа на голове под мягкими пшеничными волосами тоже посинели, китель был измят, но серо-перламутровые глаза смотрели весело, и держался он бодро.
С самого утра, как только туман затянул поверхность океана, на шлюпке перестали грести. Борилка, Грибанов и Воронков принялись за ремонт кормы. Там оказался сломанным килевой брус; боковые продольные доски отстали от ребер остова — шпангоутов. При большом шторме корму могло бы совсем разломать, если ее не отремонтировать. По предложению Борилки ее стянули веревками, взятыми из парусной оснастки, прибили гвоздями доски к шпангоутам, килевой брус скрепили тремя железными скобами, случайно оказавшимися в шлюпке. Кусками парусины зашпаклевали все щели, отлили воду. Наконец. Борилка прибил поперек кормы весло к бортам, и шлюпка обрела устойчивое положение и могла почти нормально идти.
Потом приступили к подсчету запасов продовольствия и пресной воды. При скромном рационе их могло хватить, по меньшей мере, на тридцать-сорок дней.
В заключение проверили и взяли на учет все снаряжение шлюпки. Оно состояло из мачты с парусом, шести весел, запасного руля, негеля, топора, комплекта столярных инструментов в брезентовой сумке, морского компаса, секстанта и морских карт в герметически закрытой трубке. Короче говоря, у них был полный комплект оснастки спасательной шлюпки.
Когда все это было выявлено и подсчитано, настроение у всех сразу поднялось. У них теперь были хоть кое-какие средства в борьбе с водной стихией, вселявшие надежду на спасение. К тому же выдался хороший день — тихий, теплый. Люди окончательно пришли в себя, особенно после хорошего завтрака и кружки пресной воды на каждого. На состоявшемся за завтраком совете было решено пока никуда не двигаться и всем как следует отдохнуть. С наступлением же сумерек садиться за весла и идти на запад, к Курильским островам. Подсчеты показывали, что при нормальном ходе они смогут подойти через сутки к Курильской гряде. А подходить к островам нужно именно ночью, под покровом темноты, чтобы из бежать встречи с японцами.
К вечеру сели за весла майор Грибанов и Борилка. Воронков рулил. Шлюпка ходко двинулась с места. Вскоре подул попутный юго-восточный ветер. Стало прохладно. Туман оторвался от воды и превратился в свинцовые тучи, повиснувшие над океаном. На шлюпке поставили парус, и теперь она пошла довольно быстро. Испытывая на такой скорости сильные удары на волнах, корма стала давать все увеличивающуюся течь. Воду отливали Воронков, Борилка и Грибанов по очереди.
Ветер стал кое-где разгонять тучи. Сквозь них прорвался багряный луч предзакатного солнца. Там, где он упал длинной полосой на воду, слегка всклокоченная небольшим волнением поверхность океана окрасилась в ярко-малиновый цвет, словно по ней разлили расплавленный, но уже остывший металл. Этот неестественный для воды цвет пугал своим видом.