– Нет, – медленно сказала я, – кажется, я тебя не люблю.
– Всегда есть те, кто любит, и те, которых любят, – задумчиво сказал Ральф. – Я видел, как взрослые мужчины рыдали как дети из-за моей матери, а она на них даже не смотрела. Да, и джентльмены тоже. Со мной никогда такого не случится. Я не стану влюбляться, томиться и чахнуть от любви. Я хочу быть тем, кого любят, хочу получать чужую любовь, и удовольствие, и подарки… и тому подобное.
Я быстро подумала об отце, о матери, чахнущей от любви к своему сыну. Затем я вспомнила о девушках в деревне, провожающих глазами своих возлюбленных; об одной девушке, бросившейся в пруд, когда ее парень уехал служить в Кент. Об этой боли, сопровождавшей любовь, свадьбы, рождение детей и делающей женщин такими непривлекательными и уже нелюбимыми.
– Я тоже будут тем, кого любят, – твердо сказала я.
Ральф громко засмеялся.
– О, ты, ты принадлежишь к знати! Вы любите только ради удовольствия и ради обладания землей.
Удовольствие и обладание землей. Это правда. Поцелуи Ральфа были удовольствием, сказочным, доводящим до полуобморока удовольствием. Хорошая еда, вкус вина, охота ранним морозным утром, – все это было удовольствием. Но владеть Вайдекром – это не удовольствие, а большая ответственность, это единственно возможный образ жизни. Я улыбнулась при мысли об этом. Ральф улыбнулся мне в ответ.
– О, – прошептал он протяжно, – ты будешь замечательной маленькой покорительницей сердец, когда вырастешь. С этими раскосыми зелеными глазами, чудесными каштановыми волосами ты получишь все удовольствия, какие захочешь, и все земли, какие тебе понравятся, в придачу.
Что-то в его голосе убедило меня, что он говорит правду. Я буду наслаждаться всеми радостями жизни и всеми ее благами, когда захочу. Может быть, то, что меня угораздило родиться девочкой, принесет мне счастье. Я смогу наслаждаться и любовью, и землей, как это делают мужчины. И удовольствие, которое я получу от любви, гораздо больше того, что получают мужчины. Ральф наслаждался нашими поцелуями, я видела это, но его удовольствие ничто по сравнению с моим. Я таяла от наслаждения, когда он прикасался к моей шелковой коже. Мое тело было создано для любви, такое гладкое, гибкое и нежное. Я смогу наслаждаться любым мужчиной, каким захочу. Я смогу обладать любой землей, какой захочу. Но мне нужен был только Вайдекр, я хотела его всеми мыслями, каждым вздохом. И я заслуживала его. Никто не любил его так, как я, никто не знал его так хорошо, как знала его я.
Размышляя, я взглянула на Ральфа. Мне послышалось что-то новое в его голосе, его глаза не казались больше безразличными, они опять стали теплыми и чувственными.
– Ты мог бы полюбить меня, – сказала я убежденно. – Ты уже близок к этому.
Он поднял руки, как бы сдаваясь.
– О да, – произнес он, как будто ничего не случилось. – И возможно, мог бы заставить тебя полюбить меня. Но мы не были бы счастливы. Тебе принадлежит Вайдекр-холл, а мне – этот домик. Мы можем любить друг друга и получать удовольствие, встречаясь в разных грязных и темных местах, но потом ты выйдешь замуж за лорда, а я женюсь на какой-нибудь неряшливой девчонке из деревни. Если ты захочешь любви, ты сможешь найти кого-нибудь еще. Я же беру тебя только ради удовольствия.
– Хорошо, ради удовольствия, – подтвердила я, будто принося клятву, и подставила ему лицо для поцелуя.
Ральф поцеловал меня торжественно, как бы скрепляя обещание. Я вскочила на ноги, собираясь уходить, но, посмотрев на него, замерла. Облокотившись на мешок соломы, он казался каким-то опасным божеством плодородия. Я улыбнулась ему почти смущенно и подошла ближе. Лениво он протянул руку и привлек меня к себе. Я опять оказалась в его руках, мы глядели в глаза друг другу и улыбались как равные, как будто не было ни Вайдекр-холла, ни его жалкого домика. Затем его твердый рот жадно прижался к моим губам, и моя шляпка опять полетела в солому.
В этот день я не пришла домой обедать.
Но голода я не испытывала.
ГЛАВА 3
Целых три невыносимых дня мама в суматошном волнении из-за долгожданного возвращения Гарри приказывала заложить ландо и мы ездили в Чичестер выбирать обои для его комнаты. Журнал, который читала мама, в то время рекламировал китайский стиль, так что мама и я без конца рассматривали разнообразных драконов, пока моя голова не начинала гудеть от скуки. Уже целых три долгих дня раннего лета, когда на глазах становится теплее и теплее, где-то у реки меня ждал Ральф. А мне пришлось провести их в мануфактурных лавках Чичестера, выбирая то новое покрывало для постели Гарри, то парчовые драпировки для его комнаты.
Вся эта суматоха возникла только из-за Гарри, из-за его возвращения домой. Когда я попросила для себя тоже новые занавески и драпри, мама удивленно вздернула брови.
– По-моему, это лишнее, – ответила она несколько туманно. И этим было все сказано. Не стоит расходов – делать приятное своей дочке. Не стоит труда украшать комнату для той, которая все равно скоро оставит свой дом.
Я ничего не ответила. Но я завидовала каждому пенни, истраченному на Гарри. Я завидовала каждому доказательству его незаслуженного превосходства. Но я ничего не говорила.
Насколько я знала моего брата, все это доставит ему удовольствие только на одну неделю, а потом он просто перестанет замечать эту китайскую мишуру. Но, помня его добросердечие, я не сомневалась, что мама сторицей будет вознаграждена за свои хлопоты одной из его чудесных добрых улыбок. Однако награды за мои мучения в магазинах, пока мама, разыгрывая принцессу, долго колебалась, выбирая образцы, я не ждала. Хуже всего было то, что я чувствовала себя больной.
Я ничего не рассказывала маме, чтобы избежать ее расспросов. Когда я натягивала на руки перчатки, я отчетливо видела, как дрожат мои пальцы. Хуже всего, что мой живот внезапно начинала сводить судорога, словно от внезапного страха. Я ничего не могла есть. Хорошо, что мама была так занята, иначе она обязательно заметила бы, что я ограничиваюсь одними завтраками. Когда я перебирала бархат в одном из магазинов, я внезапно вспомнила бархатную кожу Ральфа и мои колени вдруг подогнулись. Я упала в кресло, сердце билось как сумасшедшее. Я никак не могла перевести дыхание и только думала: «Как же сильно я, должно быть, заболела».
К концу третьего изнурительного дня покупок мы возвращались домой. Небо переливалось золотом и перламутром. Ландо было забито коробками с шелками, атласом, одеялами и драпировками. Завтра должны были привезти парчу, обои и несколько предметов замечательно уродливой мебели, которая превратит обыкновенную английскую спальню Гарри в какое-то подобие китайской пагоды.
По дороге домой мама пребывала в блаженном настроении, а я восседала как мадонна, наслаждаясь мягким вечерним воздухом вайдекрской весны. Запах придорожных цветов щекотал нам ноздри, по обочинам дороги цвели желто-зеленые цветы позднего первоцвета, чуть подальше виднелись голубые колокольчики, издали похожие на капельки воды. Черные дрозды выводили свои печальные трели, будто пели о любви, а когда мы подъехали к дому, я вдруг услышала громкое «ку-ку».
В тени большого тиса стоял Ральф. Когда мы поравнялись с ним, наши глаза встретились и мы оба замерли. Мне показалось, что я внезапно ослепла. Мои внутренности сжались, как от смертельного ужаса, перешедшего затем в радость, и я улыбнулась Ральфу, будто это он принес мне весну, синие колокольчики и щебет птиц. Он поклонился навстречу ландо, но не сдернул шапки, как делали обычно наши слуги, и его глаза не отрывались от моих. Его лицо порозовело и озарилось медленной, ласковой улыбкой. Мы медленно проехали мимо, но – о! – как быстро для нас. Я не стала оглядываться, но чувствовала на себе его взгляд, пока мы не повернули за буковую рощу.
На следующий день возчики – да благословит их Бог! – потеряли колесо от телеги и не смогли привезти товар. Маме не терпелось засадить меня за подрубание занавесок, но ей пришлось отложить это на завтра. Завтра мне предстояло целый день сидеть взаперти, подшивая эти ужасные занавески с кошмарными драконами. Но сегодня я была свободна. И целый день представал передо мной во всем великолепии. Я переоделась в новую зеленую амазонку, только на прошлой неделе доставленную папиным портным, и особенно тщательно причесалась, надев такую же зеленую шляпку. И вот я уже на моей миленькой Белле скачу в сторону старой мельницы, вот мы уже пересекаем каменный мост. На берегу лошадь свернула направо, и я пустила ее в галоп по следу, идущему вдоль берега.
Фенни разбухла от весенних дождей и сейчас вся кипела и крутилась новенькими водоворотами, что вполне соответствовало моему настроению. На буках уже шелестела первая нежная и блестящая листва. Птицы щебетали как оглашенные. Весь мир Вайдекра трепетал от ожидания весны и любви, все вокруг, включая мою новенькую амазонку, было зеленым, как сама жизнь.
Ральф сидел у реки, прислонившись к поваленной сосне и крутя в пальцах какую-то палочку. Он обернулся на звук копыт и улыбнулся без всякого удивления. Этот юноша казался мне такой же частью моего любимого Вайдекра, как и эти деревья. Мы не договаривались о встрече, но она не могла не произойти. Ральф, сидя у реки, притягивал меня к себе так же неизбежно, как водоворот затягивает упавшую ветку.
Я привязала Беллу к высокому кусту, и она тут же принялась щипать траву. Под моими шагами захрустели прошлогодние листья, и вот я уже стою, ожидая чего-то, перед Ральфом.
Он поднял голову и улыбнулся, щурясь от сияния весеннего неба за моею спиной.
– Я скучал по тебе, – неожиданно сказал он, и мое сердце подпрыгнуло, как будто от испуга.
– Я не могла уйти из дома, – сказала я.
Мне пришлось спрятать руки за спину, чтобы Ральф не видел, как они дрожат. Но в глазах стояли слезы, и я не могла унять дрожь моих губ. Я спрятала руки, никто бы не догадался, как дрожат мои колени под зеленой юбкой, но мое лицо было открытым, как будто меня застигли во сне… Я рискнула взглянуть украдкой на Ральфа и увидела, что он пристально на меня смотрит. Его легкое доверие ко мне ушло. Он был напряжен, как будто видел перед собой ловушку, и дышал неровно, как после бега. Неожиданно я шагнула вперед и погладила его густые черные волосы. Мягким непредсказуемым движением он схватил мою руку и рывком усадил меня рядом с собой. Положив обе руки на мои плечи, он вглядывался в мое лицо с таким выражением, как будто колебался между желанием убить меня и желанием поцеловать. Мысли мои смешались. Я отвела глаза, не в силах больше смотреть на него.
И тогда опасное, дикое выражение ушло из его глаз, и он тепло улыбнулся мне.
– О Беатрис, – прошептал он протяжно.
Его руки соскользнули с моих плеч на талию, и он стал нежно целовать мои глаза, веки, губы, шею. Затем мы долго сидели рядом друг с другом, моя голова лежала на его плече, а он крепко обнимал меня. Мы ни о чем не думали, не отводя глаз от реки.
Мы мало говорили, поскольку были все-таки деревенскими детьми. Когда поплавок его удочки дрогнул и ушел под воду, Ральф резко подсек леску, а я подставила ему шапку для пойманной рыбы так же быстро и уверенно, как делала это в детстве. Собрав сухие листья и обломанные ветки, мы разложили костер, и, пока Ральф чистил форель, я разожгла его. Я мало ела за эти три дня, и поджаристая корочка форели показалась мне необыкновенно вкусной. Конечно, она была немного сырая, но кто бы стал заботиться о таких вещах, поджаривая свою собственную форель из своей собственной реки на костре из своих собственных сухих листьев. Поев, я вымыла руки и губы в воде и откинулась назад, прижавшись к Ральфу, а он опять крепко обнял меня.
Молодых леди, потомков знатных фамилий, конечно, предупреждают о регулярных недомоганиях, болезненной потере невинности, о тяжести родов. Ограничиваясь намеками и недомолвками, мама ознакомила меня с обязанностями жены, включая рождение наследника, и подчеркнула, что эта задача весьма болезненна и неприятна. Возможно, это так. Возможно, совокупляться с незнакомым вам человеком, выбранным для вас вашими родителями, лежа в старинной фамильной кровати и чувствуя при этом ответственность, возглагаемую на вас знатным происхождением, – возможно, это и неприятно. Но я знаю наверняка, что обниматься с любимым под деревьями и небом Вайдекра, ощущать всем телом пульс своей земли – это счастье.
Мы сплетались вместе, как неопытные, но веселые зверьки. Неожиданно во мне поднялось странное, необъяснимое и неожиданное чувство, восторг наслаждения, я задыхалась и плакала на плече Ральфа.
Потом мы лежали вместе, тесно прижавшись друг к другу, как переплетенные пальцы ладони. Вскоре мы заснули. Проснулись мы замерзшие, с затекшими конечностями. К моей спине пристали ветки и листья, а на лбу Ральфа отпечаталась красная полоса от палки, на которой он лежал. Мы кое-как оделись и обнялись, чтобы согреться, так как быстрые весенние сумерки уже протянули длинные тени от кустов и деревьев. Затем Ральф поднял меня на руки и перенес в седло. Мы обменялись теплым, не нуждавшимся в словах взглядом, и я повернула лошадь к дому. Я мечтала о горячей ванне и хорошем обеде. Я была божественно счастлива.
Наши почти безмолвные страстные встречи длились всю весну и раннее лето, когда дни становились все жарче и длиннее. Заботы о ягнятах, о стельных коровах, о посевах позволяли мне отсутствовать целыми днями. Если я успевала справиться со своей работой, я была вольна делать что захочу. Ральф знал много укромных мест в лесу, гораздо больше, чем когда мы были маленькими, и иногда мы проводили время там, а иногда на старой мельнице. Вылупившиеся, а затем подросшие птенцы были невольными свидетелями нашей любви. А мы слушали, как их голодный писк день ото дня становился все громче и громче, и наконец увидели, как они первый раз вылетели из гнезда. Это было единственное, что я запомнила от того времени.
Переход от весны к лету, казалось, был бесконечным в этом году. Сама земля старалась продлить наше счастье, получше спрятать нас в роскошно пенящейся зелени. Погода стояла изумительная. Отец даже сказал однажды, что это, должно быть, чье-то колдовство, чтобы урожай созрел поскорее.
Да, несомненно, это было колдовство. Мне казалось, что Ральф проходит по нашей земле как юный темноволосый бог, делая ее обильной и плодородной, а наша страсть и наша любовь заставляют ярче светить солнце, а ночью выманивают на небо яркие чистые звезды.
Мы становились все опытнее, даря друг другу все более и более острые наслаждения, но нас никогда не покидал какой-то странный страх. Даже когда мы лежали вместе у подножия высоких, раскидистых, уходящих в небо буков или прятались в папоротниках, я не переставала изумляться чуду нашей любви. Мы позволяли друг другу все, что только могли вообразить, с нежностью и смехом, едва дыша от волнения. Мы часами лежали нагими, разглядывая и лаская друг друга.
– Тебе приятно, когда я делаю так? А так? А вот так? – спрашивала я, в то время как мои пальцы, лицо, язык исследовали каждый дюйм его тела.
– Да, о да!
Нас волновало чувство близкой опасности. Однажды мы случайно встретились в нашем саду, когда Ральф принес на кухню зайца, а я в это время рвала розы для мамы. Я обернулась, увидела его, и маленькая корзинка с розами мгновенно упала из моих рук. Не обращая никакого внимания на открытые в доме окна, Ральф шагнул ко мне, взял меня за руку и повел в беседку. Он крепко сжал меня в объятиях и, безразличный к тому, что мнет мое нарядное шелковое платье, стал целовать мою грудь. Мы оба задыхались от невыразимого волнения. И тут мы рассмеялись и все никак не могли остановиться, в восторге от нашей неслыханной дерзости, от того, что мы любим друг друга в разгар дня, перед окном маминой гостиной, прямо в нашем саду.
В мае был мой день рождения. Я проснулась ранним утром, разбуженная пением птиц в нашем саду, и первым долгом подумала не о дорогих подарках от мамы и отца, а о том, что может подарить мне Ральф.
Мне больше не спалось. Я вскочила с кровати, и, пока, умываясь, плескала водой себе в лицо, перед окном раздался долгий тихий свист. Одетая в одну ночную рубашку, я выглянула в окно и увидела Ральфа, счастливо улыбавшегося мне навстречу.
– С днем рождения, – громким шепотом сказал он, – я принес тебе подарок.
Я спрыгнула с подоконника, подбежала к своему туалетному столику и схватила клубок пряжи. Как принцесса из сказки, я спустила ее из окна, и Ральф привязал к ней крошечную ивовую корзиночку. Я осторожно подтянула ее наверх и поставила на подоконник рядом с собой.