Упавший в кресло напротив старого телевизора Иеро наблюдал с улыбкой за Карлом, который, проговаривая все это, методично двигаясь по кругу проверял все двери и окна.
- А я, может, и не хочу, как все. Мне бы - как мне, понимаешь? Вспомнить для начала - все. Вспомнить себя. Понять смысл. Вот зачем я тут?
- Ну-ну. И тут тебе помогут. Ты вт только свистни. Набегут, вопросы будут задавать - все вспомнишь. Даже то, чего не было.
В дверь громко постучали.
- Мы кого-то ждем? - вскинул брови Карл, вытягивая из-за пазухи оружие. - Твой пистолет где?
- Где-то в сумке.
- Черт побери! Я же говорил - всегда держать при себе!
Он на цыпочках подошел к двери, прислушался, показав из коридора Иеро один палец, потом рывком дернул засов и пнул дверь, которая тяжело, но без скрипа откинулась, чуть не задев отпрянувшего паренька лет шестнадцати.
- Господин Карл, - затараторил тот, глядя в круглый зрачок большого черного пистолета. - Вам посылка. Вот. Тут вот расписаться.
Карл молча взял его за шиворот, завел в прихожую, посмытривая вверх и вниз по лестнице, запер дверь и только после этого тихо спросил:
- Ты один?
- Один.
- Кто послал?
- Так ведь...
Паренек протянул перевязанный шпагатом пакет наподобие большой книги. На узле красовалась большая сургучная печать с гербом города.
Быстро расписавшись в квитанции и выпроводив нежданного гостя, Карл задумчиво разрезал упаковку вынутым из кармана ножом.
- Что случилось? - спросил из кресла Иеро.
- А то, дорогой мой гость, что зря мы прятались и путали следы. Они нас тут нашли сразу. И вот, посылочка от них тебе. Вот, гады! - это он уже сказал даже с каплей восхищения в голосе.
- Да что там?
- Ты сиди, сиди, сейчас покажу.
Он покопался в упаковочной бумаге, посвистывая через зубы, а потом перетащил все разом на колени Иеро.
- А ты ведь им понравился, знаешь ли.
- Это как?
- А вот тебе, смотри, официальные извинения от службы - вот, с подписью и печатью. Вот это - вид на жительство и разрешение на работу. Это вообще очень круто. Ну, и вот, в качестве компенсации, как я понимаю. Такие пистолеты - они, знаешь, дорого стоят.
- Э-э-э, - покопался в памяти Иеро. - Беретта?
- И карточка к ней. На имя Карла Иеронимуса Фридриха Вандерера. Вот мы и познакомились полностью, да? Теперь никуда не денешься, выходит, не отбрешешься. Знаю я, выходит, и Карла, и Иеро, и Фридриха и так далее... Да ты совсем сомлел, смотрю... И, кстати, гость мой дорогой, ты чего сбежал-то от нас тогда? Чем тебе было не так? Вот и нашли тебя в гостинице - сразу нашли.
Сбежал? Ну, не совсем так... Было такое, что заставило.
...
- Да ты не бойся, Карл с утра ушел на работу.
- А я должен чего-то бояться?
Страшного в девичьем теле ничего не было. Девушка, как девушка. Молодая. Только из душа. Одно странно - чего это она вдруг?
- Я тебе разве не нравлюсь?
- Ты мне нравишься.
Он всегда отвечал девушкам честно. И потом, как может мужчине не нравиться молодая девушка?
- Так в чем проблемы?
- Извини, с подругами и женами друзей...
- Уже и друг?
- Его убили в моем сне. За меня убили. И вчера он за меня выступал. Так что извини, но секс с тобой моей программой не предусмотрен.
- Твоей, значит? А моей? Обо мне подумал? Я, может, хочу! Я, может, страдаю и болею без настоящей большой любви! А он тут приезжает такой весь не здешний и предлагает идти лесом...
- Лесом?
- Лесом-полем-огородом, мать твою! Ты серьезно вот так сейчас со мной?
Она стояла перед ним нагая в капельках воды, которые так приятно собирать губами с женской кожи. Он сидел на скрипучем диване старой конструкции. Вот сейчас надо было встать, поцеловать в пухлые губы, потом пройти губами по шее, собирая блестящие капли, поцеловать в ключицы и ласково уложить на диван. Или повернуть к себе спиной и наклонить. То есть, как угодно - вот она, вся нараспашку. Вся - твоя.
- Пожалуй, мне лучше уйти.
- Пожалуй, ты прав.
...
- Да просто, понимаешь, нельзя же... Надо же как-то самостоятельно... И потом, я привык - один...
Уплывая в темноту, Иеро слышал собственный голос, негромко говорящий:
"Сначала ты думаешь - где я? Как в кино, когда очнется человек и все спрашивает, спрашивает, пытается понять - где я? Потом - кто я. Возможно, тяжелая травма, потеря памяти. Или наркотики. Кто - я? И наконец совсем философское - зачем я? Вот он я. Я - здесь. И я - я. Но - зачем? Голова не выдерживает".
Спал долго. Высыпался за две ночи сразу, получается. Поэтому проснулся фактически к обеду. Никого в квартире не было. Пока умылся, пока побрился... Нет, определенно надо куда-то идти обедать. Какой может быть завтрак, когда солнце уже вниз пошло?
Отвлек звонок в дверь. Не стучали, как вчера - вежливо позвонили.
Брать пистолет и как-то по-киношноиу прыгать от стенки к стенке и осторожно выглядывать Иеро не стал. Не было никакой опасности - так он чувстовал. Опять чувствовал. Открыл дверь.
- Ты же тут голодный совсем, - запричитала Мария. - Ни продуктов, ни запасов каких... Мы вот тебе принесли борща. Пирожков принесли - я напекла сама.
- Живой? - спросил Карл, улыбаясь. - Все нормально? Ну, пошли тогда на кухню. Говорить будем.
Все было вкусно и сытно. И снова была водка - они тут пьют ее каждый день, что ли? И разговоры, разговоры, разговоры...
...
Сначала ты как будто висишь в сети из тонких гибких струн, связывающих тебя с окружающими. Они разной толщины, разной крепости. А тронешь - и звучат по-разному. Вот эта струна тянется к матери, эта - к отцу. Вот струны к друзьям детства. Вот - первая влюбленность. Вот - еще и еще. Коллеги по работе, девушка, с которой каждый день встречаешься на автобусной остановке, толстый веселый продавец в магазине напротив, алкаш со скамейки у подъезда, дружелюбно улыбающийся беззубым ртом, потому что ты - "свой"...
Потом ты взрослеешь, натягивается поначалу струна, которая от матери. Сначала ее тянет просто, даже боль вызывает ноющую, и хочется эту боль прекратить поскорее, как качающийся молочный зуб - вырвать, и ты ругаешься, отталкиваешь, не звонишь, не заходишь, не отвечаешь - и она рвется вдруг со звоном. Становится сразу чуть легче. Именно легче - тут даже и спорить не надо! Потом другие струны одна за другой. Со звоном, с музыкой, целыми аккордами. И однажды вдруг чувствуешь такую легкость и свободу! Не держит тебя здесь больше ничто и никто. Не боишься никого и ничего.
Как паук, сидевший в центре паутины и вдруг сорванный порывом ветра со своего места. Летит он, не известно куда. Держится за обрывки, шевелит лапками, не понимая, почему не отзываются нити - а они ни к чему не ведут.
А потом вдруг - хлоп - врезался. Вляпался. Втюрился. Влюбился. И подумать было о таком нельзя. Все само собой как-то. Одна толстая болезненная нить связывает теперь двоих. И чуть шаг в сторону, она гудит басово, тянет тебя, выворачивает чуть не наизнанку, заставляет скорее вернуться, сидеть рядом, обниматься, держаться за руку, смотреть в глаза, видеть глаза - а больше ведь ничего и не надо...
- Понимаю, - сказал Иеро, посмотрев на них. - Мне кажется, это я понимаю.
А Мария смотрела на Карла, как будто увидела в первый раз.
***
В городе по полной описи имеется:
Вокзал железнодорожный на четыре платформы - восемь подъездных путей. Капитальное двадцатилетнее здание. Ремонта не требует.
Автовокзал с залом приема пассажиров и кафе. Шесть стояночных мест под навесом.
Три охраняемые автостоянки на въездах в город на полторы тысячи стояночных мест.
Гостиниц - восемь. Из них:
- подтвердившие свою классность - две
- вне класса - шесть.
Супермаркетов - четыре.
Специализированных магазинов высокого класса - шестнадцать.
Магазинов шаговой доступности в жилых кварталах:
Продуктовых - двести шестьдесят.
Хозяйственных разного профиля - восемьдесят шесть.
Автомастерских - двенадцать.
Заводов и фабрик разного профиля, действующих - двенадцать.
Административных зданий, в том числе используемых для научных исследований - двадцать четыре.
Школ, гимназий, училищ и прочих заведений общего среднего образования - шестнадцать.
Всего проживающих в городе по последней довоенной переписи - восемьсот шестьдесят тысяч сто человек.
--
Глава 8. Цыгане
Сегодня все сидели, уткнувшись в свои тетради. Специальные тетради. Они были одинакового цвета, внутри были листы в клетку. Каждая тетрадь была прошита толстой нитью, а на последней обложке стояла жирная печать. На первой странице в синем штампе было написано: "Для служебного пользования. Из класса не выносить". Всякий раз после окончания занятия каждый из них оставлял свою тетрадь на столе преподавателя.
Расхаживавшая между рядами стройная, даже худая, хотя некоторые бы сказали подтянутая и спортивная женщина четко вколачивала каблуки красных туфель в деревянный пол и диктовала цифры, цифры и цифры. Доходы бюджета. Расходы бюджета. Проценты. Года. События, и связанные с ними цифры.
- Вы должны помнить, что никто и ничего вам лично не должен. Ясно? Вы - должны, а никто - не должен. Но при этом обязательно надо суметь доказать любому человеку, что должен именно он. Зачем? Это ясно. Затем, чтобы вас, обалдуев здоровых, кормить. Чтобы патроны у вас были. Пистолеты ваши - тоже денег стоят. Чтобы на преподавателей хватало, а то так и останетесь урлой уличной необразованной. Чтобы мэрия крепко стояла и свое дело делала. Чтобы порядок был на улицах нашего города. Вот для всего этого необходимы деньги, деньги и деньги. Много денег. И каждый из вас получит план, который надо будет исполнять. План еженедельный, обязательный. Кто план не исполняет - тот нам тут просто не нужен. Вон, очередь добровольцев стоит под дверями. Полно желающих ваше место занять.
- Мало ли, кто и чего хочет, - пробурчал кто-то из задних рядов.
- Это вы так можете только думать, да и то шепотом, а говорить так я вам не советую. Работа ваша важная, работа ваша нужная, денежная и деньги приносящая. Главное, повторюсь, денежная. И тут вы должны зарубить себе на носу: каждый должен делиться. Каждый, ясно? В том числе и вы, защитники и помощники. А это значит, что если план не выполнен - он все равно должен быть выполнен...
- Что, свои тогда отдавать, что ли?
- Да хоть и свои, раз по-другому не умеете! Иначе -- сами понимаете.
***
Сегодня с утра настроение было хорошее. И солнце на улице было совсем летнее, яркое, горячее, проникающее сквозь зеленую полутень пирамидальных тополей, ослепляющее проблеск4ами между деревьями. Иеро блаженно щурился, прогуливаясь по набережной. Река блестела и неслась куда-то слева направо. Хотя, что значит - куда-то? Вон туда, к морю. Тут оно недалеко совсем. Если бы не туман...
- Так ты, значит, наш гость? Самый настоящий? Тогда ты должен понимать, что гость - это особое состояние. Это, с одной стороны, вроде как праздник, и всем приятно твое появление, но с другой стороны, помнишь анекдот о непрошеном госте? Про цыгана?
Один из стариков с удочкой перестал наблюдать за поплавком, прыгающим на легкой волне, и вдруг переключился на гуляющего.
- Про цыгана не помню, - осторожно ответил Иеро.
Можно было пройти мимо, не обращать внимания на слова, сказанные уже почти в спину. Мол, раз не знакомы, так и не ко мне это все. Но ему самому было интересно, что и как. И город этот был интересен. И люди в нем. И сам себе сегодня он был интересен.
- Ну, как же... Все знают этот анекдот. В мэрию обратились цыгане - это давно еще дело было - утверждая, что их национальное самосознание оскорблено поговоркой, что, мол, незваный гость хуже цыгана. И они, цыгане, потребовали демократично и либерально, значит, все это исправить. Ну, мэрия и опубликовала после рассмотрения жалобы новое указание, чтобы не говорили так. А как говорить тогда? А так: незваный гость лучше цыгана! Ха-ха-ха! Здорово, да?
- Так ведь у вас цыган теперь нет?
- Теперь - нет. А раньше-то они были. Это долгая история, но она именно - история.
***
- Юлик! Юлик! Вернись и немедленно надень кепи! Напечет голову - домой не возвращайся!
Бабушка всегда считала его маленьким. А ему уже было шестнадцать. По нынешним временам - почти жених. А она своим "кепи, кепи" вызывала смех и дружеские подначки одноклассников.
Нет, прямо в лицо они не смеялись, потому что Юлий был сыном одного из самых богатых людей в городе. И даже само богатство не имело значения. Значение имели два "быка", постоянно сопровождающие Юла (так он требовал себя называть), и маячившие всегда где-то неподалеку, но не явно, на границе зрения. А еще у Юла была машина. И он сам рулил. Так что друзья над ним не смеялись. Они вместе с ним смеялись над бабушкой, которая все еще считала его маленьким.
Маленький-маленький, а к девочкам его отец уже возил. "Отцом" или еще "фатером" называл его Юлий с детства. Фатер считал, что парня надо готовить к самостоятельной жизни, а для того он должен попробовать всего: и выпивку в мужской компании, и драку хорошую, когда рядом свои, а напротив - враги, и девушку - а иначе какой он мужик, если будет от девчонок в собственном классе шарахаться и краснеть.
Теперь уже они, одноклассницы, краснели, когда он спокойно и со знанием буквально "раздевал" их взглядом. Они же не знали, каким красным был он в тот свой первый раз. Красным, потным и дрожащим. Это только он помнил и знал. Даже не та женщина, которая была у него первой - потому что было темно.
У него была своя машина. У него был свой пистолет. "Для самообороны" - сказал отец в мэрии, и там тут же выписали карточку ученику старшего класса городской гимназии, не имеющему еще права голоса на площади. У него были свои телохранители. И еще у него всегда были деньги. Столько, сколько ему было надо. В любое время. Правда, он не любил просить деньги у фатера. Только если без этого совсем не обойтись. Например, чтобы устроить веселый мальчишник и выставить на стол все, что положено - тут как раз деньги были нужны. Ну, насчет таких пирушек фатер не возражал никогда, потому что друзья будут нужны сыну и потом, когда пройдут годы, а он займет положенное ему место в директорате.
И все равно, когда он выбегал из дома, вслед несся голос бабушки, которая не успела проверить, в чем выскочил ее любимый внук:
- Юлик, вернись немедленно и надень кепи!
Прыгая через три ступеньки, вылетел в двери, оттолкнув кого-то из охраны. Пробежал до гаража, у которого уже были услужливо и предусмотрительно распахнуты ворота, и буквально через мгновение выводил на проспект свой "кабрио".
Она ждала на условленном месте - такая красивая, что дух захватывало, и язык переставал ворочаться. То есть, совсем примерзал. И Юл, заводила и душа компании, просто улыбался дурацки и молчал, смотря на нее.
Познакомились они совершенно случайно и так, как это и бывает - по самому дурацкому случаю. Юл чуть не сбил молодую цыганку, кинувшуюся к приостановившейся на перекрестке машине. Она шагнула на мостовую, а он как раз выжал газ. У него машинка-то резвая, буквально прыгает с места. Ну, вот. Познакомились.