- Клиент!
- Да. Или, что может быть хуже всего, опять же охотник. Но не таежный, не степной охотник, не с природы и не по животным специалист. Городской.
- Э-э-э... Так все-таки, клиент, что ли?
- Совсем наоборот, - указательный палец медленно обвел лица, останавливаясь на мгновение на каждом. - Это вы все - его клиенты. И вот тогда, натолкнувшись на охотника, вам придется применить все свое умение, чтобы остаться в живых. Толкнуть под огонь горожанина. Лоха педального, шпака позорного - под пулю. Падать, откатываться и вставать. Бежать, вызывая подмогу. Ползти в грязную и темную щель, не жалея костюма. И не жалеть патронов! Стрелять, стрелять и еще раз стрелять! Да хоть с двух рук, если успеете выхватить два пистолета! Пусть промахнетесь, но спугнете противника, сгоните с линии огня и вызовете шум. Может, спасетесь даже. А уж патроны у нас теперь не валюта, как в разгар кризиса было. Помните еще те времена? Или маленькие еще слишком были?
***
В узкой прихожей толпились, стуча тяжелыми мокрыми сапогами, санитары в синих халатах, накинутых сверху на теплые куртки. Длинный черный пластиковый мешок уже был уложен на носилки и пристегнут ремнями, но очень уж узким и неудобным был выход. Кузнецов, присев, поднырнул под поднятые повыше носилки, прошел сразу налево в комнату. Стандартная однокомнатная квартира. Мебель, правда, хорошая. Шкафы богатые, по заказу такие делают, чтобы не занимали площадь - во всю стену и до потолка. И черная, запекшаяся морщинистой пленкой, кровь на блестящем даже под слоем пыли настоящем наборном паркете.
- Ну? - хмуро бросил он в воздух.
- Привет, Кузнецов!
- Ну? - повторил он угрюмо.
- Не нукай, майор. В общем, пишу сейчас тебе предварительное: самоубийство. Два дня назад, а то и все три. Тут холодно, блин, как в морге, так что без лабораторного анализа точнее сейчас не скажу.
- Не самоубийство, а подозрение на самоубийство, - скучно произнес Кузнецов, напоказ медленно и с прищуром оглядываясь вокруг. - Пусть потом твои поднесут бумаги, оки?
- Оки-оки, шеф! Ну, мы пошли, значит?
- Орудие убийства нашли?
- Чего его было искать? Тут все и лежало. Ножиком себя резал, не бритвой. Вон он, ножичек, - эксперт помахал прозрачным пакетом, измазанным темно-коричневым с внутренней стороны.
- Ну, тогда идите, значит, раз свое дело сделали. Дверь пусть прикроют и не пускают пока никого. Поставь там участкового, что ли. Я тут слегка побеседую с нашими орлами.
Через минуту в квартире остались только оперативники убойного отдела.
- Ну? - опять сказал майор Кузнецов из управления.
Просто в воздух сказал, ни к кому конкретно не обращаясь, усаживаясь одновременно у круглого стола и упираясь локтями в столешницу, собранную из разных сортов дерева каким-то рисунком, почти неразличимым под грязью.
- Подозрение на самоубийство, товарищ майор! - лихо отрапортовал старший, старательно выкатывая глаза на высокое начальство.
- Это я уже слышал. А подробности?
- Да стандартно все. В который уже раз одно и то же... Кухня у него практически пустая - все выгреб за последний месяц, видать. Грелся, похоже, прямо здесь, в комнате. Вон, на столике журнальном книги жег.
Журнальный столик был когда-то блестящим и ярким, в модном недавно стиле хай-тек, а теперь чернел кучкой золы и слегка прогибался от жара давнего костра.
- Ну? - нахмурился Кузнецов. - Мне что, дополнительные вопросы задавать? Как школьников на троечку вытягивать?
- Вот, товарищ майор! - сбоку поднесли и выложили на стол аккуратный черный кейс.
Щелкнули замки, откинулась подпружиненная крышка. Кузнецов лениво заглянул:
- Посчитали?
- Так точно! Тут шестьсот тысяч без мелочи.
- Ну да, блин... Как обычно... Лучше бы он герыча закупился на всю сумму заранее. Теперь бы шиковал, как король. Или тушенки, например, и водки. И себе хватило бы и на продажу. В протокол внесли? Где он, кстати, протокол?
Под начальственные глаза тут же подложили открытую пластиковую папку с протоколом осмотра.
- Кто понятые?
- Соседей подняли.
- Нормальные люди, наши?
- Да все в порядке.
Кузнецов, не снимая черных кожаных перчаток, пошевелил листки протокола, поднял голову:
- Ну?
- Товарищ майор..., - заныли наперебой оперативники.
- Я, вашу так-перетак, уже целых пять лет майор! Ну?
- Ну, товарищ майор, ну, Новый год же скоро...
- И у меня Новый год скоро, как ни странно, и у начальника управления, между прочим, Новый год тоже. Такое вот совпадение, не поверишь! И дети у всех, и семьи, и любовницы даже у некоторых, и родители, и вообще... Ну?
- Вот.
На стол легла тяжелая коричневая кобура. Даже в промозглом холоде сквозь гарь давнего костра сразу запахло оружейкой - маслом, кожей, металлом.
- Угу. Не совсем дурак был покойный, значит? А вы его в лохи... Что он прикупить-то успел, прежде чем решился?
- "Беретта", товарищ майор.
- И с "береттой" на руках вены себе резал, кровил тут. Тьфу, мудак... Да с оружием-то сейчас прожить проще простого!
- Так, ведь интеллигент, банкирский клерк, мля...
- Мля... Молчи уж. Значит, так. Пистолет прибери себе.
- Спасибо, товарищ майор.
- Рано спасибо говоришь, капитан. Ну? Не серди ты меня, не заставляй власть применять. Что еще у него здесь было? Наркотики? Герыч, ханка, марафет, может, просто спиртяга в канистре на всякий случай?
- Да откуда у него? Это ж из дураков - все деньги в долларах держал! В наличке. Они будто в школе не учились никогда. Месяц всего и прожил потом на запасах. А доллары - вон они.
- Но "беретту" купить мозгов у него хватило - значит, не совсем дурак был. Поэтому так, капитан: пистолет я тебе прощаю, раз его в протоколе, смотрю, все равно нет, а вот остальное - на стол.
- Ну, то-ва-рищ же майор!
- Делиться надо, молодой. Тебе - со мной. Мне - с..., - он мотнул подбородком, показывая глазами куда-то вверх. - Ты порядки знаешь, не маленький. Иначе бы у нас не работал. Ну?
На стол легли, медленно и по одной выкладываемые, коричневые картонные коробки с патронами.
- Ага. Девять миллиметров. Девять-девятнадцать все же? Ну, хоть и не совсем то, что хотелось бы, но и то ладно. Вот это - тебе и твоим ребятам, - Кузнецов отодвинул одну пачку патронов в сторону. - А вот это, выходит, нам.
Четыре тяжелые картонки оказались в карманах его форменной мешковатой куртки.
- Товарищ майор!
- Ша! - взмахом ладони обрубил он все претензии и жалобы. - Все по совести. "Беретта" тоже у тебя. Она даже сейчас неплохо стоит. А про остальное всякое я и не спрашиваю уже. Ясно, молодой?
- Так точно, ясно, - уныло ответил капитан. - Что с долларами делать?
- А что с ними теперь делать? Описал, посчитал - жги в присутствии свидетелей. Ну, или не жги. Твое дело. Мне главное, чтобы бумага была правильно оформлена, понял? - удовлетворенно, как сытый кот, улыбнулся майор, вставая со стула. - И все-таки лучше бы он наркоманом был, банкир этот. Закругляйтесь тут, давайте. И, наверное, по домам всем пора.
Кузнецов постучал со значением по стеклу наручных часов.
- Спасибо, товарищ майор!
- Вот, спасибо говорить начальству - это ты правильно. Это начальству всегда нравится. А когда нравится начальству - хорошо будет и подчиненному.
Он стоял, довольно улыбаясь. Полы куртки оттягивались тяжелыми карманами, коробки торчали углами наружу. Кузнецов похлопал себя по карманам, уминая, укладывая получше. Ничего не получилось.
- Ну, ничего. Своя ноша не тянет.
- А между прочим, товарищ майор, на складах этого дерьма - завались! И девятки, и старых семь шестьдесят пятых и даже усиленные десятые есть. Полным-полно. Мне зять говорил, он там в охране сидит сутками, - заговорил один из молчавших до того оперативников. - А мы за них тут жопу рвем, как за валюту настоящую.
- Да ну? В охране, говоришь? Денежное место, наверное? Как банкир, на валюте сидит, практически. Да лучше, чем банкир даже.
- Нет, он рассказывал, что вообще пока ни одного ящика на сторону не ушло. У них там все строго. Учет и контроль, как до войны.
- Строго, значит? А не пригласишь ли ты меня в гости, старшой? С зятем познакомишь. О жизни нашей дальнейшей побеседуем. Вон и капитана своего позови. Ему тоже такой разговор будет интересен. Так ведь, капитан?
- Так точно, товарищ майор!
- Геннадий Николаевич. Мы же не на службе уже. Я ж сказал, что распускаю.
- Понял, Геннадий Николаевич. Завтра же и соберемся. Соберемся, Серега? Чего долго планировать?
- Конечно! Нужное дело, понимаю. Поговорим. Давно надо было! Записываю, значит: завтра в шесть. То есть, в восемнадцать ноль-ноль, значит. Жду вас всех в гости, но угощения, извините... У меня семья.
- Ничего. С собой принесем, раз такое дело. Складчину организуем. Новый год, типа того, отрепетируем.
***
Очередной кризис начинался, как обычно в последние лет двадцать - с финансов. Перегретый финансовый рынок под холодным дождем шипел, сдувался и трескался. Такое случалось регулярно, к колебаниям кривых на экранах телевизоров все давно привыкли.
- Опять банкиры намудрили, - ругались в очередях к обменникам горожане. - Кому теперь верить? Куда вкладываться?
Верили по традиции валюте общемировой, выкладывали последние купюры, тщательно пересчитывали и прятали подальше зеленые бумажки. Пусть все рухнет, но эти хрустики всегда помогут, всегда останутся в цене.
Все может быть. Все, что угодно. А доллар - он уже сколько лет доллар! Вон, в пятом году какой кризис был, а сосед на долларе даже поднялся. Знал, небось, от жены, вот и поменял заранее. Они, которые в банках, всегда всё заранее знали и всегда выживали!
А вот банкам уже не верили. Ни Центраьному, ни коммерческим, показывающим прибыль и скорый рост. Выскребали последние крохи, до копейки. Один за другим банки лопались, объявляя дефолт. Вводимое государственное управление не спасало. Так, по мелочам, на продаже имущества банков, кто-то успевал получить компенсацию. А если не поспешил или не имел связей наверху - так и сосал теперь кулак.
Товары дорожали уже не ежедневно даже, а чуть ли не ежечасно. Особенно полезли вверх цены на продукты питания, что старики посчитали верной приметой скорой войны и тут же выстроились в очереди в продуктовые магазины, еще задрав планку спроса. Попытка ограничить продажу каким-то максимумом в одни руки, казалось, подтвердила предположения "паникеров". И теперь уже весь город суетился, перебегая из очереди в очередь, занимая с ночи, продавая место, записываясь в длинные списки, теряя их и затем с криком и скандалом заводя новые.
А когда действительно объявили о начале войны, паника стала всеобщей. Кто-то даже пытался совсем уехать. Правда, куда надо ехать, не знал никто. Знали только, что ехать обязательно надо. Однако, выехать из города не удавалось: военные расклеили объявления, что не гарантируют жизни и безопасности выехавшим из города. То есть, там не было ни слова о том, что оставшимся в городе такая жизнь гарантируется. Потому что шла война и никакой личной безопасности быть не могло. Но так хитро было написано, что многие поняли, читая между строк: военные просто запрещают выезжать. А кто рискнет, мол, тому не гарантируем - понятное дело!
В какую-то из тревожных весенних ночей с грозой и молнией, что-то там повредившей на подстанции, так, что света не было во всем городе, армейские части грузно промаршировали от своих казарм к выходу из города. Они не грузились в эшелоны, а шли пешком, что для выглядывающих в узкие щели между раздвинутых штор горожан было еще одним признаком близкого конца. В чем именно будет конец, как это все произойдет и когда именно, думать горожанам было просто страшно.
А потом была разбита первая витрина.
Для большого пожара хватает маленькой искорки. Причем, искорка эта может быть не только безобидной, а даже поначалу полезной. Делали, скажем, ремонт, что-то сваривали, клепали, снова заваривали. Уходили и приходили. Все было нормально. А потом в какую-то из ночей вдруг вспыхивал пожар от залетевшей куда-то между полами и сохранившей свой жар искры. Это случайность? А если вытолкнули из магазина, замеченного уже не раз в этой очереди невидного мужичка, а он в злобе - шарах камнем в витрину? И если часть народа к нему шатнулась, чтобы остановить, задержать, и если не в милицию, так хоть по шее надавать, то другие - в витрину, за хлебом, за тушенкой. Как? Почему? И остальные сразу туда же, забыв о первоначальном намерении, стараясь ухватить хоть пакет сахара, хоть кило крупы. Хоть что-нибудь. Хоть лаврушки пакетик.
А потом прокатилась толпа по центральным улицам, уже целенаправленно громя витрины и таща из магазинов все, что под руку попадет. Все и всем можно! Война идет, она все спишет! Только внезапно начавшаяся стрельба на окраинах и гулкие взрывы остановили грабежи. Народ мигом попрятался, опять высовывая нос только в узкую щель меж слегка раздвинутых плотных летних штор.
Война прокатилась через город в одну сторону.
Потом - в другую.
Потом снова вернулась, грохоча где-то совсем неподалеку и сверкая по ночам зарницами далеких взрывов.
Запыленные "наши" и "не наши" маршем проходили по городу, сначала изрядно постреляв по окраинным домам и покидав туда же по позициям противника или по возможным позициям авиационных бомб. В городе никто не задерживался, потому что шла война, и надо было двигаться дальше, кроша ребра и вытаскивая кишки армии врага. Менялся цвет знамени над зданием администрации, менялся язык листовок с приказами на стенах домой. Сегодня всем говорили, что оружие принимают в мэрии, завтра - в ратхаузе, послезавтра откуда-то набежавшие в невиданной форме невысокие и крепкие на вид бойцы клеили уже призыв к добровольцам: все, мол, на защиту Отечества.
Но город был почти европейским, то есть совсем-совсем почти - на самой границе. И история у него была именно европейской. Известно же было из той длинной истории, что армии обязаны воевать именно с армиями, но никак не с мирными жителями. Вот и пусть себе воюют. Лишь бы город не сильно задели. Лишь бы в городе был порядок.
Чиновники выходили по команде новых властей на работу. Милиция вроде оживала, меняя название, становясь то полицией, то сигуранцей, то почему-то вдруг жандармерией и потом снова милицией. Снова начинались попытки наведения конституционного порядка. Правда, конституции те были разные, но порядок, что интересно, понимался всеми властями совершенно одинаково.
Порядок, это когда работают магазины и заводы, по улицам чинно прохаживаются полицейские или милиционеры, вывозится вовремя мусор, завозится вовремя свежий товар, есть вода в кране и есть электричество в проводах. Если для этого, говорилось в листовках, придется расстрелять половину чиновников, новая власть именно так и сделает. Лишь бы был порядок, и народ был спокоен и лоялен к властям.
Если с расстрелами у любой власти было все просто и легко, то с порядком, о котором мечталось, получалось не очень. Все оказывалось сложнее.
Если местная промышленность еще как-то продолжала что-то делать, выпуская какие-то товары, и их даже вроде бы раскупали, если хлеб и овощи все-таки появлялись в магазинах и не вызывали уже очередей и драк, то с порядком на улицах становилось все хуже. Это так говорится - на улицах.
Как говорилось в старом-старом совсем еще черно-белом, хотя уже и звуковом фильме, "Белые придут - грабют, красные придут, опять же грабют...". Грабили теперь при любой власти и особенно грабили в период безвластия, когда одни войска уже покидали город, а другие еще не успевали в него войти. Грабили по ночам, деловито раздевая жертвы в темных переулках, так же деловито грабили днем в кварталах, прилегающих к заводам, вывозя почти все из квартир. Иногда покушались даже на святое: начинали грабежи в центре, в чистых районах, где никогда не исчезали с улиц мундирные полицейские или милиционеры. Тогда власть обращалась к армии, приезжали, грохоча по ночным улицам, танки и грузовики, затянутые брезентом, на всех углах вставали бронетранспортеры, а по ночам были слышны автоматные очереди: это на окраинах расстреливали без суда и следствия, по законам военного времени, захваченных с поличным мародеров и грабителей.