Электричка тоненько, по-девчоночьи пискнула и, грубо взревев движками, поспешно двинулась дальше – она опаздывала: яркие красные огни, пришпиленные к последнему загону, мигнули прощально, словно бы хотели подбодрить Удачливого Ли, и исчезли. Следом за поездом, скручиваясь в тугой железный жгут, покатилась поземка.
Никто, кроме Ли, не спрыгнул с платформы, не перебежал на противоположную сторону, не совершил поспешного маневра, – а раз это было так, то и опасности не было. Ли вскинул над головой вязаную шапчонку и тыльной стороной ладони стер со лба капли пота.
Его никто не преследовал.
С электрички вообще сошло всего три пассажира: древняя бабка с бородатым подбородком, вооруженная деревянной клюкой, пацаненок, похожий на школяра, возвращающегося домой с заседания шахматной секции, и миловидная беленькая барышня в меховой шубке, напомнившая Удачливому Ли белку, спрыгнувшую с еловой ветки в снег.
Все трое поспешно побежали по тропке, проложенной под фонарями к автомобильной дороге, на которой гудели КамАЗы. Удачливый Ли проводил глазами вначале пассажиров, потом – автомобильную колонну.
Сделалось тихо. Ли задрал голову, глянул на мелкие недобрые звезды, рассыпанные по небу, словно шляпки гвоздей, попробовал отыскать среди них что-нибудь знакомое, планету или далекое светило, ничего не нашел, и настроение у него поползло вниз.
Он еще раз окинул взглядом пустую платформу, проверил, нет ли где опасности и, убедившись, что все в порядке, скатился к заснеженной темной дорожке, петлявшей среди сугробов.
Через десять минут он выбрался на пустынную узкую дорогу. КамАЗы здесь не ходили, зато ходили другие машины – легковые. Встал на обочине около фонарного столба, у края светового круга. Начал считать легковушки.
Первую, остановившуюся около него, он резким движением руки отправил дальше – проезжай, мол, вторую также отправил дальше, от третьей просто отвернулся, сделал скучающее лицо, а вот перед четвертой неожиданно резво выскочил на дорогу и замахал рукой, будто рычагом семафора.
– Стой! Стой!
Самая опасная, конечно, была первая машина, ее могли подставить специально, а уж потом, когда клиент окажется в салоне, с ним могли сделать что угодно. Его можно было даже съесть без соли и перца. Съесть и запить невкусное блюдо стаканом водки.
Вторая машина также могла быть опасной – очень часто вторые машины дублируют первые…
Счет безопасным машинам, в которых отсутствуют подставки, можно начинать лишь с четвертого автомобиля, четвертым автомобилем оказалось такси – разбитая японская машинешка с правым рулем.
– Куда надо? – повернул к Ли небритое лицо (по последней, очень странной моде молодые люди теперь не брили свои лица) таксист.
– На автобусную станцию.
Таксист щелкнул счетчиком. Предупредил:
– Рублей триста пятьдесят наколотит.
Удачливый Ли махнул рукой:
– Пусть!
Пока ехали по замерзшим улицам, Ли несколько раз оглянулся – проверял, не прилипла ли к ним какая-нибудь машина. Ни одного подозрительного колеса Ли не засек и немного успокоился.
На автобусных станциях, как и на железнодорожных вокзалах, всегда ночует много различного люда – кто-то поздно приехал и время до рассвета ему приходилось проводить на жесткой казенной скамейке, кому-то надо слишком рано уезжать, и он коротает часы в душном, хорошо натопленном зале, но что важно, – и это Ли знал, – пассажиров, застрявших на автобусных станциях, никогда не проверяет милиция. Залы эти издавна считались некими безопасными островками среди безбрежного пространства тотальных проверок.
Через несколько часов Удачливый Ли уже находился в Уссурийске – выехал туда первым утренним автобусом. После бессонной ночи, после всех волнений у него раскалывалась голова, пространство перед глазами было покрыто серыми разводами, в пустой ряби этой плавали крупные красные пятна, похожие на расплывшиеся кляксы. Ли зашел в аптеку, обратился к миловидной с сочувственным взглядом провизорше:
– Девушка, есть у вас что-нибудь от головной боли?
– Вам подороже или подешевле?
Удачливый Ли привычно махнул рукой – этот жест прилип к нему.
– Все равно!
– Лучше всего помогает самое дешевое лекарство – анальгин… Дешевое, но зато самое эффективное.
Половину Уссурийска ныне занимают китайцы, есть и корейцы, но их в городе немного, поэтому Лена, – а Ли остановился у провизорского окошка, где сидела именно Лены Морковина, – не обратила особого внимания на Ли: таких немощных у них за день бывает полгорода, и хотя говорят, что у китайцев и у корейцев – своя, очень действенная медицина, народная, это не совсем так: может, их народные целители и способны располосовать человека без ножа, вынуть из него печенку и зарубцевать на ней язвы, а потом печенку снова вставить внутрь, только вот такие простейшие вещи, как головная боль, – не по зубам им, и осознание этого невольно возвышало в глазах Лены отечественную медицину.
– А вот такое лекарство – нимулид, – наморщив от боли лоб, спросил Удачливый Ли, – оно не лучше?
– Не лучше, не советую.
Ли взял анальгин. Принял две таблетки и – действительно помогло, головная боль потихоньку начала отступать. Поразмышляв немного, Ли пошел на китайский оптовый рынок – найти Ли там среди нескольких тысяч одинаковых лиц было невозможно, для этого самому надо быть китайцем, либо корейцем.
Кстати, когда Удачливого Ли спрашивали, почему у всех корейцев лица одинаковые, Ли в ответ только усмехался: вот как раз русские и грузинские лица уныло одинаковые, не отличаются друг от дружки – поставь рядом десять тысяч человек и все будут иметь общую, бесконечно повторяющуюся «фотокарточку», а вот среди китайских и корейских ликов – ни одного повторяющегося…
Все зависит от точки отсчета, от того, с какой стороны на это дело смотреть.
Поздним вечером, в половине одиннадцатого, Удачливый Ли на такси приехал в Полтавку, отсюда до границы было рукой подать – несколько коротких бросков. Минут без десяти двенадцать Удачливый Ли по целику, через глубокий снег, сделал рывок к пограничной полосе, пересек жиденькую, как ему показалось, изгородь, намотанную из старой непрочной проволоки, на ней не хватало только пустых консервных банок, – затем в несколько прыжков одолел занесенную снегом плоскую полосу, похожую на дорогу, прошелся по боковине ее, по обледенелой кромке, вспомнил, что опытные контрабандисты, чтобы скрыть свои следы, посыпают их табаком, выдернул из кармана куртки, из пачки, несколько сигарет, судорожно смял их и швырнул в свой заснеженный след.
След тут же простынью накрыла мелкая твердая крупка, Удачливый Ли засипел от досады и выругал себя – ведь это же контрабандисты делают в летнюю пору, когда нет снега, колдуют, посыпают землю махоркой, и тогда собаки отворачивают морды в сторону, не могут обозначить для себя невидимый след, упускают его. Совсем сдурел Удачливый Ли… На бегу он расстроенно отплюнулся – досада не проходила, – рассекая телом мятущееся пространство, пробежал еще метров двадцать, прыгнул в сторону.
В то же мгновение провалился в глубокий сыпучий сугроб – ушел в него с головой, сверху на Ли также насыпался мелкий, схожий с мерзлым наждаком снег, проник за воротник. Удачливый Ли передернулся всем телом, подумал о том, что его запечатало в этой яме, словно в могиле. Тут его до самой весны могут не найти.
– Э-э-э! – закричал он, но своего крика не услышал.
Дернулся в одну сторону, затем в другую, – его плотно сжало с боков, сидел он в этой воронке мертво – потом приподнял одну ногу, это ему удалось, через несколько секунд приподнял вторую ногу – и это у него получилось, – перевел дыхание.
В такой ситуации уже не до броска через пограничную речку, на ту сторону – сейчас бы спастись…
Он застонал, провел перед лицом ладонью. У кого-то из специалистов по выживанию он читал, что если человек попадает в снежный завал и его доверху засыпает мерзлая стеклистая крупка, он должен прижать к лицу ладони, чтобы образовалось пространство, – пусть небольшое, – в котором сохранялся воздух…
Это пространство потом помогает выжить – хотя бы некоторое время попавшему в беду человеку будет чем-то дышать, – но Удачливому Ли лицо, слава богу, не засыпало.
Он закряхтел, затем, стиснув зубы, потянулся, рукою зацепился за ветку ивы, вмерзшую в снег, попробовал приподняться над самим собой, пальцы сорвались, и Ли показалось, что он еще больше опустился в снеговую яму.
Удачливый Ли снова потянулся к ветке, пошевелил ее, зацепился пальцами покрепче, потом, переведя дыхание, освободил вторую руку, также зацепился ею за ветку… Несколько секунд он отдыхал, не делая ни одного движения – Ли словно бы завис над снежной ловушкой, – потом аккуратно, буквально по сантиметру, двинулся вверх, вывинчивая свое тело из обжима.
1 января. Контрольно-следовая полоса. 00 час. 19 мин.
Коряков уже не раз сталкивался со странными явлениями дальневосточной природы, когда вдруг ни с того, ни с сего пропадали следы: четко пропечатанная топанина человеческих ног вдруг прерывалась, исчезала совершенно бесследно, словно проваливалась под землю, и это обязательно вызывало в лейтенанте нехорошую оторопь, по коже проворно бегали мурашики – от их цепких колючих лапок под мышками рождался горячий острекающий пот, тихо сползал вниз, к поясу…
Дальше бывало по-всякому: следы эти могли возникнуть вновь, вытаять из-под земли, могли не возникать, навсегда остаться в матушке-планете и породить в человеке еще большее смятение.
Как-то он пожаловался седому ветерану Верникову, который в двадцатые годы облазил здесь каждый кустик, каждую падь и каждую сопочку, знал всех зверей и птиц в «лицо» и очень успешно воевал с беляками:
– Сергей Митрофанович, не знаю, как объяснить это явление… Может быть, вы объясните?
– Какое явление, Саша? – взгляд Верникова сделался участливым, он нахлобучил на нос очки в тяжелой черепаховой оправе.
– Ну-у… То, что погода у нас на Дальнем Востоке может меняться каждые полчаса, я понимаю, что только здесь водится прыгучий зверь редкостного красно-черного окраса, какого нет нигде в мире, я тоже понимаю, понимаю природу цунами, тайфунов и так далее, понимаю то, что здесь растет папоротник в три человеческих роста высотой и водится жень-шень, продлевающий человеку жизнь, – это тоже разумею… Лишь одного не могу понять. Вы ведь наверняка сталкивались с этим явлением… – Коряков неожиданно замялся и умолк.
– С каким явлением, друг мой? – ласковым голосом повторил вопрос Верников.
Хоть и был он стар – виски у него светились от глубокой, словно бы проросшей внутрь, в мозг седины, – а все равно выглядел моложе своих лет. Точно и не было у него за плечами трудной жизни, изнурительных боев с беляками, тяжелого прошлого, которое иногда очень отчетливо проглядывалось в его внимательных серых глазах, – оно имело вид огромной, подавившей этого человека усталости, – несмотря ни на что Верников выглядел молодцом.
– С колдовским явлением, Сергей Митрофанович. Иногда я нахожусь в тайге, и меня не оставляет ощущение, что некий колдун-лесовик водит меня за нос.
– А в чем это выражается? Как выглядит?
– Тянется через снег, допустим, неровный лосиный след, а потом р-раз – и след пропадает. Словно бы под снег проваливается. И не видно его, и не слышно, и нигде следок не возникает.
– А собака что?
– Собака бывает беспомощна совершенно, – Коряков развел руки в стороны, – она совсем не понимает, что происходит… Бывало с вами такое, Сергей Митрофанович?
Верников поправил очки, плотно врезавшиеся в нос, взгляд его сделался задумчивым. Ответил твердо:
– Бывало!
– При каких обстоятельствах, не помните?
– В двадцатые годы здешние места были очень неспокойны, Саша, каждый день регистрировали до сотни нарушений границы. Лютовали все, кому не лень – наши соотечественники, японцы, белокитайцы, приходили смешанные отряды маньчжуров – их в ту пору называли японо-маньчжурами. Вылавливать их приходилось не только пограничникам, но и нам, тем, кто служил в обычных армейских частях. Иногда удавалось задержать, иногда нет… Ходили, конечно, по следам. Так вот, бывало, конечно, – следы пропадали, да… – Верников замолчал, задумался о чем-то своем.
Факт пропажи следов опытный человек Верников подтвердил, а вот почему это происходит, по какой причине, не объяснил. Не знал, выходит… И Коряков тоже не знал.
Мести стало сильнее. Снег валил теперь с неба плотными валами, с автомобильным гудением, словно бы с недалекой горы в лощину съезжали грузовики, целая колонна, – все машины безглазые, с потушенными фарами, слепые, страшные, они шли, грозя раздавить находящихся внизу людей, лицо забивало колючими хлопьями, затыкало ноздри и уши, в рот лезли целые куски льда.
Лебеденковская собака повела хозяина в одну сторону, потом в другую, затем метнулась в третью, из третьей в четвертую, и сникла, замерла с ошеломленно-жалобным видом. Лебеденко нагнулся к ней, забормотал ласково и одновременно тревожно. Коряков включил карманный фонарь, сильный, с яркой точкой светодиодов, собранных в кучку, способной, кажется, даже плавить снег, пробежал с ним несколько метров и выключил фонарь – в этой стремительно возникшей пурге фонарь мало чем мог помочь человеку.
А снег все накатывался с небес, сыпался и сыпался, словно бы вылетал из-под колес невидимого грузовика, шуршал противно, скрипел, гудел, – все эти звуки слились в один общий звук, из-за реки приносился лешачий вой, проглатывал все, что попадалось ему под каток, оглушал людей и обессиленно отползал в сторону.
Лебеденко нагнулся над Коряковым, прогудел ему прямо в ухо, – впрочем, совсем не рассчитывая, что тот услышит:
– Как бы нам не упустить нарушителя… Светопреставленье!
Лейтенант ничего не ответил: бывают моменты, когда человек бессилен перед природой…
1 января. Контрольно-следовая полоса. 00 час. 25 мин.
Удачливый Ли все-таки не удержался – замерзшие пальцы его упустили ивовую ветку, мигом обледеневшую, сделавшуюся хрупкой, скользкой, и он ухнул вниз, в сыпучий снег, пробил его дальше, прополз вместе с ним метра полтора, болезненно морщась и ощущая, что ноги его плотно затягивает хрустящая тяжелая крупка, сжимает, будто клещами… Он попробовал поджать ноги, но из попытки ничего не получилось, и Ли замер, становясь обычным неподвижным предметом.
Через несколько мгновений его ботинки уперлись в корень, и Удачливый Ли перестал ползти вниз. Замер. Отплюнулся снежной крупкой, прилипшей к языку, прочистил себе горло.
Виски стиснул страх. Он бежал, выскользнув из одного капкана, и угодил в другой. Вот судьба! Ли поводил языком во рту, сдирая с нёба что-то колючее, холодное и так продолжал до тех пор, пока не почувствовал на языке вкус крови.
Только кровь могла отрезвить его, заставить почувствовать себя, освободиться от страха, который лишал его последних сил…
Он подтянул к лицу руки, подул на пальцы, отогревая их. Неужели он застрял здесь навсегда? Ведь пока не стает снег, его не найдут… Раньше не смогут. В руки пограничников попадет, как принято говорить в среде полицейских, скелетированный труп. Перспектива была страшная.
Удачливый Ли всхлипнул.
Как выбраться из этой ловушки, он не знал.
1 января. Контрольно-следовая полоса. 00 час. 28 мин.
Коряков обшарил метров двести воющего пространства, но следов нарушителя так и не нашел. Словно бы их кто-то стер гигантской ладонью, сгреб, сдвинул за пределы инженерной полосы.
Лейтенант вздохнул:
– Тяжелая это работа – тащить из болота бегемота.
К нему наклонился Лебеденко:
– Что будем делать, товарищ лейтенант?
– Я же сказал – тащить из болота бегемота.
– И все-таки, товарищ лейтенант?
– Надо вернуться и найти след, который мы уже видели, исследовать место, где след пропал…
– Нарушитель уйдет, товарищ лейтенант.
– Не уйдет. В такую пургу не уйдет, обязательно увязнет. Снег слишком глубокий. Нам только бы нащупать его след снова – и он наш. – Коряков освободил из-под перчатки часы, глянул на циферблат.