– Я надеялся… – Начало дается легче всего, после него требуется взять паузу. После него требуется сжать руку в кулак, потому что раскат грома неожиданно сильный и близкий. – Я надеялся, что Танос не солгал и ты больше не воскреснешь.
Локи кажется оглушенным. Все глядит в потолок, не обращая внимания на то, что одеяло сползло и оголило его левый бок. Тор заставляет себя повернуть голову. Потому что хочет видеть. Хочет знать, что правда ранит и его брата, и плевать тоже, что не кровного.
– Потому что я не могу больше. Не могу больше переживать твою очередную смерть и надеяться. Больше не могу, – заканчивает с косой ухмылкой на лице. Заканчивает, ожидая, что Локи кивнет, по обыкновению зубами прихватит губу, оденется и растворится. Как иллюзия или морок. Но тот лишь тоже поворачивает голову и мягко, как ранее разговаривал только с матерью, отвечает:
– Прости, что еще и тут разочаровал.
Тор хочет возразить, но не делает этого. Тор хочет, но не находит нужных слов. Не находит в себе ничего. Ничего, кроме бессильной ярости, все той же до костей его пропитавшей отчаянной злости.
На себя и других.
Грохочет совсем рядом, да так, что рокот прокатывается под кожей, и, не найдя отклика, не найдя того, на кого можно было бы обрушиться с силой бушующей стихии, затихает, электричеством рассасываясь по венам.
Молнии освещают полигон куда лучше тревожно мигающих и сгорающих один за другим прожекторов. Молнии… за которыми Тор пытается спрятать свое отчаяние и не может.
Локи же – вслушивающийся, будто по его следу уже пущены охотничьи собаки. Вслушивающийся, словно лис, и становящийся тем, кем ему удается быть лучше всего.
Обманщиком.
Грусть уходит, теряется за глумливыми полуулыбками. Теряется в выверенных движениях и блеске расширившихся зрачков.
Локи понимает все по-своему.
– Злишься на меня? – Вопрос из тех, что никогда не требуют ответа. Но богу лжи хватает и мельком брошенного взгляда, чтобы этот ответ найти. – Тогда накажи.
Тор отреагировать не успевает.
Тор, сбитый с толку, не успевает ничего. Мгновение – и тяжесть обрушивается на его живот. Тяжесть, что давит в его бока острыми коленями и, нависая, опирается ладонями о тяжело вздымающуюся грудь.
Тяжесть, что совершенно безумна и словно пьяна. Тяжесть, что потонула в отчаянии так же, как и сам бог грома.
– Накажи меня, – все шепчет и шепчет Локи, пальцами беспорядочно выводя на коже неправильные косые круги. – Накажи за Разрушителя, за тот город. Накажи за то, что пришлось уничтожить радужный мост и покинуть свою смертную. Накажи за Читаури и лежащий в руинах Нью-Йорк. Накажи за то, что изгнал отца и предал тебя, заняв трон. И я же бросил, скрываясь от Таноса. Бросил совсем одного. Так отомсти мне, сразу за все, брат мой.
Тор не может даже выдохнуть или заставить себя открыть рот. Боли в чужих словах столь много, что она просто омывает его всего. Омывает от пяток до макушки и не спешит исчезать.
Тор чувствует себя парализованным и лишь немо ждет. Последующих действий или же все-таки пока еще слов.
– Давай, – подначивает Локи, ладонями ведет по плечам Тора и слабо, больше угрожающе, чем стремясь причинить реальную боль, смыкает их вокруг чужой шеи, указательным пальцем нащупывая пульс. – Кляп? Цепи? Может, то и другое разом? Предложил бы изгнание, да неоткуда изгнать.
– Локи… – Тор перехватывает его руки, сжимает запястья, и медленно садится, отталкиваясь от подушки локтем. Так он ниже на полголовы. Так Локи может глядеть на него из-под ресниц и прятать под веками черноту.
– Скажи, что ты чувствуешь, когда произносишь это имя? – любопытствует вроде бы, склонив голову набок, но звучит жестко. – Кроме разочарования и презрения, разумеется.
Близко настолько, что еще больше некуда. Близко, глядя друг на друга, выхватывая отдельные элементы лиц. Фокусируясь то на крыльях носа, то на кончиках губ, то на движениях ресниц.
Близко… Тор не спешит отвечать на вопрос, а тот, что задал его, кажется, и вовсе уже забыл.
Не целуются, просто раскрытыми ртами дышат. Одним воздухом, деля вздохи на двоих. Просто близко до одури, просто друг другом.
И это страшнее огненных глаз Суртура или мечей Хель. Хотя бы потому, что не перерубить секирой, не снести венец. Не избавиться.
Тор и вовсе словно пьян и все еще не осознает. Что Локи верхом на нем, так близко, что всего, не поднимая рук, ощутить можно. Что поздно запрещать друг другу что-либо. Что поздно думать о поцелуях как о чем-то неправильном и дурном.
Дико, до дрожи и судорог. Дико и как не молниями, но огнем.
Неправильно, но что с того, если поздно теперь? Что теперь, если один умирал трижды, а последнего из этих трех не пережил именно Тор?
Смелее, линиями по синеватой коже. Смелее, отпустив ладони, что все время в плену были. Смелее широкой пятерней за спину и, совсем как Локи, вниз, считая позвонки. До поясницы.
Дальше смазано все. Дальше голова кругом от запаха и, кажется, будто привкуса озона. Дальше то самое, в чем привыкли вариться безумцы.
Дальше… Тор целует его сам.
Целует почти целомудренно, если упустить обстоятельства и то, кем они приходятся друг другу. Целует одними губами лишь, сухо и почти по-детски.
Запускает пятерню во встрепанные черные волосы, путается в них и тащит на себя. Тащит, и тут же кольцо рук смыкается на плечах.
Вот теперь – все.
Ни назад, ни ближе. Между и лезвие ножа не пройдет.
Лбом ко лбу и пылающей, ничем не защищенной от прикосновений кожей к коже.
И как же Тору страшно. Страшно перешагнуть грань, что размыта до крайности, и вместе с этим страшно ее не переступить. Не довести все до точки невозвращения. Не сохранить. Не оставить Локи себе.
От последнего, от одной только мысли, пальцы сами в кулак, хватка сильнее.
Грозовой раскат.
Локи смеется почти что в его приоткрытый рот. Локи смеется и, запрокинув голову, как зверь подставляет беззащитное, слабое горло.
Подставляет под колкую щетину и зубы.
Хочешь, мол, давай, сожми тоже. Хочешь – задуши меня или загрызи.
Только хочешь ли?.. Этого, а не другого?
Тор едва ли в себе, когда послушно к дернувшемуся бледному кадыку тянется и почти невесомо касается его языком. Пробует, пытается собрать в одно все, что в этот момент чувствует, и в следующий раз губами уже ведет.
Вверх, до линии острой челюсти.
Вверх, сухо, без языка или попытки ухватить и перекатить тонкую кожу между зубами. Не желая причинять боль.
А вот Локи желает, и очень даже. Локи, который отмирает, когда понимает, что вот оно, сожжен последний мост, и больше не медлит.
Локи, который, высвободив ладонь, что почти невинно сжимала другую, небрежно уложенную на широкие плечи, ведет ею вниз. Чуть отодвигается, движением бедер перенеся всю тяжесть тела назад.
Упирается ладонью в твердую грудь, давит на нее, увеличивая промежуток между ними, и пальцами, царапая и словно вспухающими розовыми линиями по торсу рисуя, спускается ниже.
Очерчивает проступающие мышцы напряженного живота и, не отклоняясь от курса, не прекращая движения, глядит прямо Тору в глаза. Напрямую, да так тяжело, что не выходит даже моргать.
Напрямую, и радужки, кажется, вовсе нет. Все затопил блестящий расплывшийся зрачок. Сплошное черное.
Масляное, притягательное и бездонное.
И Тор покорно тонет в чужих глазах. Тор, что если и вздрагивает, когда тонкие, нагревшиеся от тепла тела пальцы обхватывают его член, то совсем едва.
Почти неощутимо.
Едва скользнувшей по мышцам судорогой. Не опускает взгляда. Только на Локи. Только ему в глаза.
Только на Локи, что смотрит так же внимательно и даже чуть склоняет голову набок. Прежде чем обхватить крепче и с силой сжать пальцы.
Тор не сдерживается и, скривившись, шипит.
Боль тупая и отвратительная, не столь сильная, что ему доводилось ощущать, но унизительная.
– Больно тебе? – Тон Локи сейчас – это тон естествоиспытателя, пропускающего через подопытного разночастотный ток. Тон Локи сейчас – это тон почти что вздернутого, который, несмотря ни на что, продолжает язвить своему вынужденному палачу. – Так мне будет больнее.
Тор пытается его остановить. Первые несколько секунд.
Перехватывает за запястье, а второй ладонью, что все еще в темных волосах, давит вниз, мешая привстать, упираясь коленями в матрац.
Но Локи расчетливый и хитрый, как сам черт. Локи просто подается вперед, бодает Тора лбом и прижимается ртом к его.
И на этот раз по-настоящему все. Кусаче и с языком. Сумбурно, сбито и сталкиваясь зубами.
Сумбурно, неловко местами и мокро.
Борьбой больше, чем поцелуем.
Тор не знает, что заставляет кровать под ним дрожать: то, что вот это тяжело дышащее, растрепанное создание, которое вгрызается в него, как голодный упырь, – это вечно отстраненный, чопорный Локи, или то, что сам Тор тоже может быть таким.
Может позволить себе это и не покалечить другую, или же другого.
Сталкиваются языками, укусы друг другу дарят, больше по очереди, чем в борьбе. Сталкиваются языками, и когда Тор втягивает в свой рот нижнюю покрасневшую губу подрагивающего Локи, то тот едва не стонет. Отголосками лишь.
Вибрацией, что зарождается где-то в его глотке и там же умирает, не вырвавшись.
Вибрацией, которой конвульсивно подчиняются и его пальцы, что он так и не убрал. Пальцы, что делают приятно куда больше, чем больно, и Тор сам не замечает, когда начинает двигаться навстречу его ладони. Не замечает, когда Локи привстает и, напоследок с силой укусив, отстраняется, возвышаясь.
Толчком в грудь укладывает Тора на спину. Все совсем так, как и было в начале.
Один распластан по простыням, второй – верхом.
Один дышит тяжело и шумно, второй же – едва-едва.
Когда Локи, придерживая чужой член за основание, медленно, по миллиметру, опускается сверху, то больно обоим.
Но Локи, в отличие от Тора, не кривится и не кусает губы, а словно, напротив, упивается ею. Наслаждается раздирающим его на части ощущением и лишь слепо глядит в потолок, запрокинув голову.
Дрожит весь, по груди и животу катятся капли пота, и Тор, которого сдавливает, как в тисках, порывается уже было прекратить это истязание, но нарывается на сухой отказ. Вскинутую в предупреждающем жесте ладонь и невротичное передергивание плеча. Каждое новое движение заставляет его вздрагивать всем телом.
Сжимать пальцы в кулаки, а рот – в обескровленную линию.
И, боги, какой же он красивый в этот момент!
С черными опущенными ресницами, сведенными бровями и каплей крови, сбившейся в уголке губ. Какой же он нереальный, и отчасти поэтому Тор не может его остановить. Беспомощный помешать, просто лежит неподвижной куклой и ждет, когда же уже, когда теснота чужого тела станет не давящей, а приятной. Когда Локи, решивший наказать себя подобным образом, привыкнет и расслабится.
Больно обоим, и лишь один этим удовлетворен. У Локи даже и не думает падать, и Тор, уставший испытывать вину и за этот приступ мазохизма и неправильности, тянется теперь к его члену. Вторую руку на крепкое узкое бедро укладывает и, огладив, оставляет ее над впившейся в матрац коленкой.
Буря, утихшая было за окном, возвращается с новой силой. В черт-те какой раз.
Тор не считает, а Локи наконец опускается на него полностью и теперь просто часто и прерывисто дышит, приходя в себя. Приходя в себя под неторопливые грубоватые ласки привыкших сжиматься вокруг рукояти орудия пальцев.
– Знаешь… – Локи заговаривает спустя целую вечность, за которую ливень наверняка успел залить к чертям не только полигон, но и все внутренние дворы. Ливень, что продолжает барабанить по крышам, то и дело дополненный нетерпеливыми всполохами молнии. – Вид мне нравится больше ощущений.
Тор даже хмыкает и протягивает ему раскрытую ладонь левой руки. Чтобы мог сжать его пальцы, если захочет. И Локи хочет. Локи хочет всего, чего ему могут и не могут предложить. Локи всегда был жадный. Ему всего было мало.
И то, что происходит сейчас, тоже для него ни на секунду не чересчур.
Точка отсчета, начало, но никак не кульминация или венец безумия. Первый раз у них вымученный и скомканный. Скорее на пробу и без ожидаемого окончания. Просто несколько сносных по ощущениям движений, и вот уже Тор тянет Локи за сплетенные пальцы и валит набок. Подминает под себя и долго смотрит, прежде чем попробовать взять снова.
Подминает, зависает над братом, почти не касаясь его тела, и медлит, прежде чем дотронуться. Прежде чем обнять.
Потому что от покорности, с которой Локи идет на все это, у него медленно, но неотвратимо едет крыша. Потому что Локи никогда ему покорен не был. А теперь лишь смотрит, кусает сухие губы и молчит, уронив ладони на матрац. И молчит.
Сделал свой ход и теперь ждет того, что последует в ответ.
Ждет вторжения и новой боли.
Тор отвечает поцелуем.
Вспоминает все былые обиды разом и нарочно не спеша губами шевелит. Не торопится лезть языком и, когда злости и воспоминаний становится столько, что все вокруг озоном фонит, медленно, едва сдерживая ярость, кусает.
Медленно и едва-едва. Содрогаясь от всего того, что ему хочется сделать, и от того, что он никогда себе этого не разрешит.
Не ударит, не вспомнит, не сделает больно, как было больно ему самому.
Не ударом на удар.
Не потому, что не может, а потому, что потеряет еще раз – и все. Рассыплется в пыль.
Он слышит стоны. Едва ощутимые, вибрацией оседающие на губах. Он слышит стоны и чувствует блуждающие по спине ладони.
Жаждет криков, всхлипов и рваных полузадушенных признаний. И плевать в чем.
Опускает вниз, по шее ведет, оставляет метку под правой ключицей, рисует кончиком языка на груди какой-то замысловатый узор. Подпихивает руку под поясницу, опускается ниже и целует твердый поджавшийся живот.
Локи понятливый, и всегда был. Локи не нужно намекать. Локи сам пристраивает узкую ступню на широкое, куда более загорелое, чем его кожа, плечо, а вторую отводит в сторону.
– Придумай для нас что-нибудь, – просит Тор, который не собирается больше брать его вот так, и Локи вытаскивает из воздуха первое, что нашарит. Это даже не тюбик, а стеклянная банка. С густой, заживляющей раны субстанцией, что хранится в медблоке. Тор когда-то имел с ней дело и прекрасно помнит, насколько она вязкая.
Хмыкает, согревая чужую прохладную кожу теплым дыханием, и скручивает пластиковую крышку.
– Вообще-то, можно было просто нажать на кнопку.
Игнорирует донесшийся сверху ехидный комментарий и решительно берет в свои руки. Во всех смыслах.
И с толикой ужаса понимает, что никакого отторжения не ощущает. Нет никаких вопящих «нельзя» и «неправильно». Нет вообще ни единого повода для того, чтобы остановиться и перестать.
Перестать гладить Локи по бедру, а после, щедро смазав пальцы, и между ними.
Пачкает везде, смазывая, не мелочится и, закончив, думает уже было подняться назад, но ловкие пальцы хватают его за волосы и нажимают на макушку.
Тор опускает взгляд и решает не противиться.
В конце концов, иногда ему тоже стоит уступать Локи. Не понимал раньше, но пришел к этому сейчас.
Сейчас, когда гладкая оголившаяся головка почти коснулась его щеки и прошлась по давно перешедшей в бороду щетине.
Локи недовольно шипит, и Тор больше не вглядывается в его исказившееся лицо. Опускает голову и расслабляет рот. Позволяет толкнуться приподнявшимся бедрам, только левую руку пристраивает на так и оставшееся острым колено.
Пробует на вкус и языком на вес.
Пробует обхватить губами и замирает, чуть поведя шеей.
Прислушивается к своим ощущениям. Пальцами ловит мурашки, штурмующие колено Локи.
Тору и не нужно ничего делать.
Пальцы руководят его головой, медленно поднимающиеся бедра толкаются вверх. Осторожно и размеренно, не торопясь.
В комнате прохладно, легко дышать. Даже одним носом.
В комнате прохладно, но кожа у обоих плавится, а по литым мышцам, очерчивая, стекает пот.
Тор лишь тискает маленькую, почти плоскую задницу и позволяет трахать себя в рот. И за это хочется мстить тоже. Но не оружием, не топором.