– Руководство, которое в отеле, все знает. А самых главных, – менеджер указала на потолок, – нет, они еще вчера уехали. Оба.
Саша Соколова уставилась на коллегу:
– Ты понимаешь, что это ЧП? Вы должны были любым способом связаться с руководством.
– Вот и связывайся, твоя смена вот уже полчаса как началась, – услышала она в ответ.
Саша повторила все то, что делали до нее. Потом позвонила на мобильный Северцевой, но та была вне зоны действия сети. Потом набрала Антошина. То же самое. «Хорошо! Придется брать ответственность на себя!» – решила Соколова, достала запасной комплект ключей, взяла с собой охранника.
Когда они открыли дверь, то увидели пустые, аккуратно убранные апартаменты. Кошачья переноска стояла на полу, в миске лежала заветренная еда. Саша предложила посветить под широкую кровать – может, кот забился туда, и отправила охранника за фонарем. Она знала, что одной оставаться в пустом заселенном номере не разрешается, и решила ждать охранника в коридоре. Еще раз быстро оглядев комнаты, она погасила в ванной свет. Балконная дверь была открыта, занавеска ходила ходуном от холодного ветра – вот отчего был сквозняк. Саша вышла на балкон, посмотрела с него на крышу ресторана. Все как обычно. Хотела уже уйти, но услышала какой-то дребезжащий звук. Саша прислушалась. Звук повторился. Шумело Садовое кольцо, доносились другие городские звуки. И тут Саша услышала:
– Помогите! Я здесь!
Саша свесилась с балкона и разглядела сгорбленную фигуру.
– Это вы?! – прокричала Саша, совершенно позабыв имя гостьи.
– Я… – продребезжало в ответ.
– Что вы там делаете?
– Сижу!
– Почему?
– Я боюсь встать… Черепица скользкая.
– Держитесь, я сейчас! – Саша скинула туфли и спрыгнула на крышу ресторана. В тени балкона она обнаружила старушку.
– Как вы сюда попали? – удивилась Саша.
– Кот убежал. Я его хотела достать.
– Почему не позвали никого?
– Я звала, но отсюда не слышно…
– И вы здесь с утра?! – изумилась Саша.
– Сразу после восьмичасовых новостей…
Разговорами Саша отвлекала бедолагу и потихоньку разжимала ее руки, которыми она намертво прицепилась к железному крюку. Когда это удалось, Саша повела старушку за собой – и в этот момент почувствовала, что крыша уходит из-под ног, которые скользили по металлочерепице. Колготки! Придерживая подопечную одной рукой, другой Саша принялась царапать капрон, стараясь прорвать колготки. Ощутив голыми пятками холод металла, Саша зашагала по крыше. Старушка ехала за ней, перебирая шлепанцами с пышными помпонами, но послушно скинула их по команде Саши.
– Как вы думаете, мы спасемся? – поинтересовалась она.
– Должны, – ответила Саша, прислушиваясь, как по номеру бегает и орет охранник, посланный за фонариком.
Она боялась сделать резкое движение или закричать – от старушки всего можно было ожидать. Балкона они достигли, когда в номере было уже полно народу. Северцева и Антошин, вернувшиеся из поездки, появились как раз тогда, когда Саша перелезала через ограду балкона. Старушку втаскивал охранник.
– Вы живы? – бросилась к ней Северцева.
– Да, почти, – отвечала та, не решаясь отпустить охранника.
А Сергей Александрович подхватил Сашу. Только попав в комнату, в свернутой набок юбке, с выбившейся из нее блузкой, в рваных колготках, она поняла, как было страшно на крыше.
– Но кота там не было. Только старушка, – пробормотала она и разрыдалась.
– Все хорошо, вы просто молодец. Вы умница… – принялся гладить ее по голове Антошин. – Но больше никогда не смейте такое повторять!
История с убежавшим на волю котом и старушкой, решившей его догнать, закончилась трогательно. Старушку оставили в отеле еще на несколько дней за счет администрации. К ней был приставлен врач отеля, в обязанности которого входило не только мерить давление старушки, совершенно, кстати, космонавтское, но еще и развлекать беседой. Перед отъездом старушку навестила Саша. Она вручила гостье небольшой сверток с голубым бантиком.
– Что это? – полюбопытствовала та.
– Это вам. Понимаю, что старого друга ничем не заменить. Но это существо нуждается в заботе. Уверена, он вам понравится.
Из свертка выполз котенок.
– Какой красивый! – ахнула гостья. – Определенно абиссинской породы!
– Я тоже так думаю! – согласилась Саша.
– Неужели вы купили абиссинского котенка? – когда старушка уехала, поинтересовался Антошин. – Отель возместит вам расходы.
– Да что вы, – рассмеялась Саша. – В гараже у ребят кошка окотилась. Вот я и позаимствовала.
Теплый взгляд Антошина она помнила долго.
– …Не считайте это наградой за героизм. Это оценка вашего высокого профессионализма, – сказала Саше Северцева, сообщая, что она отныне главный менеджер отеля.
Когда Соколова вышла, Наталья Владимировна долго сидела в задумчивости. История закончилась хорошо, сотрудница проявила отвагу и сообразительность. Все вернулось на свои рельсы, в отеле порядок… Тогда что же беспокоит ее? Что-то, что она заметила тогда в номере спасенной старушки. Неужели это Антошин, который успокаивал девушку? «Господи, какая ерунда!» – одернула себя Северцева.
Это было три года назад. Ни разу Наталья Владимировна не пожалела, что доверила Саше такой пост. Даже тогда, когда со всей очевидностью стало ясно, что между ее мужем и главным менеджером возникли «чувства».
Глава 2
Пока Александра Соколова гадала, чего же ждать от внесенного в «черный список» Лучикова, на четвертом этаже в кабинете Северцевой начался разговор.
– Я повторю, что рада видеть вас в нашем отеле, – с улыбкой произнесла Наталья Владимировна. – Надеюсь, пребывание у нас доставит вам удовольствие.
Гости заулыбались. Северцева выдержала паузу и добавила:
– А цель, с которой вы прибыли сюда, надеюсь, не будет достигнута.
Тут все громко рассмеялись.
– Спасибо за любезное приглашение и за открытость, – первым взял слово Тед Карон, английский которого Наталья понимала отлично, – мы со своей стороны обещаем полную конфиденциальность и деликатность.
– Вы поймите, ничего личного в наших намерениях нет, – проникновенно сказал второй господин, – мы здесь только потому, что за последний год на ваш отель поступило множество жалоб из Ассоциации независимых отельеров. Это солидная организация, мы не можем не прислушаться к мнению ее сотрудников.
– Меня не удивляют жалобы с этой стороны, – заметила Северцева, – они неоднократно предлагали нам к ней присоединиться. Мы так же неоднократно отклоняли это предложение. Мы независимый отель. И дело не в том, что нам не нравится политика Ассоциации, а в том, что мы хотим сохранить свой бренд. «Гранд-Норд» – это русская история. Это семейная история.
– Мы все понимаем, но суть претензий Ассоциации не в том, что вы отвергаете корпоративность.
– А в чем же?
– В том, что вы пользуетесь недозволенными приемами при привлечении клиентов. Вы демпингуете и, вероятно, завышаете показатели. У вас агрессивная реклама, она наносит вред репутации конкурентов.
– Предъявляя обвинения, вы должны позаботиться о доказательствах, вам не кажется? Отель имеет право защищать себя, и если вы станете распространять такие слухи, мы будем вынуждены принять меры, – сухо произнесла Северцева.
– Поймите, мы не хотим конфликта!
– Вы хотите найти у нас недостатки, потом понизить «звездность» отеля, потом перевести его в разряд «деловых» гостиниц, а потом присоединить к Ассоциации и установить свои порядки, – усмехнулась Северцева. – Я знаю, как это происходит. Все это будет сопровождаться агрессивной пропагандистской кампанией. Если мы и в этом случае не согласимся стать членом Ассоциации, нам уже не подняться.
– Что вы! – воскликнул второй собеседник. – Мы будем объективны. Мы лишь выполним поручение, данное нам Ассоциацией. И надеемся, что никаких причин предпринимать какие-либо запретительные меры не найдется.
– Господа, я полностью доверяю вам. Вы можете приступать к вашим обязанностям. Я уже отдала распоряжения, чтобы вам не чинили каких-либо препятствий. – Северцева на мгновение замолчала, а потом уже совсем другим, теплым и мягким голосом добавила: – И все же, несмотря ни на что, позвольте считать вас нашими гостями. Позвольте сделать все, что мы делаем для дорогих и уважаемых гостей.
Она встала, давая понять, что встреча закончена.
Комиссия разбрелась по своим номерам. Северцева посмотрела на листочек, лежащий на столе. «Вот и отлично – на каждый этаж по проверяющему. Ну а как они службы будут делить – это их дело! – подумала она и посмотрела на часы. – Отлично, я успею немного подремать, а потом займусь самым главным».
Северцева открыла дверь в глубине кабинета. За дверью находилась ее комната отдыха. Северцева оборудовала ее еще тогда, когда все начиналось, она не имела возможности ни на минуту отлучиться из отеля и у нее не было тут собственных апартаментов, которые есть теперь. Хотя если уж по справедливости, то начиналось все не десять лет назад, когда на фасаде появилась вывеска «Гранд-Норд», а гораздо раньше. Как во всякой жизни, все начиналось в детстве.
Воспоминания Натальи о детстве всегда носили сезонный характер. Когда в воздухе появлялся запах подсыхающей палой листвы и арбузных корок, она вспоминала август. Любой август ее детства был месяцем суматохи и пенок с кипящего варенья. В августе Наташа Северцева первой из детей дома возвращалась с дачи в Москву – бабушка и тетя, с которыми она жила, варили варенье. И делали это только в городской квартире.
– Конечно, можно еще на даче пожить. Но много ли наваришь на этой малюсенькой электрической плитке! – сетовала бабушка.
– Зачем нам столько варенья? – удивлялась Наташа.
– Вот зима будет – сама увидишь. И с блинчиками, и с кашей, и в пирожки. Варенья много не бывает, – отвечали ей.
Впрочем, Наташа не возражала против раннего возвращения в город. Никогда не было у нее столько свободы, как в эти дни.
Город был тихим, пустынным. В старых дворах деревянных особняков центра Москвы, в арках доходных домов и на бульварах уже металась желтая листва, но в воздухе еще пахло летом. Наташу манили дальние улицы – от Сухаревской-Самотечной, где стоял их дом, она доходила до Зарядья, до Ордынки, до Пятницкой. Она не любила Каланчевку – суета трех вокзалов навевала печаль расставаний. Но широкий проспект Мира, оживленная Покровка и бульвары стали местами ее частых прогулок.
– На обед без опозданий! – строго говорили ей бабушка с теткой. И Наташа никогда не опаздывала. Она понимала: послушание – залог доверия и свободы. К тому же она любила этих двух женщин, которые воспитывали ее с четырех лет.
В их доме всегда витал дух трагедии. Трагедии неясной, загадочной. Например, о Наташином отце никогда не говорили. Наташа никогда его не видела. Вопросы о нем оставались без ответов. А вот мама была красивая и очень веселая. Такая веселая, что бабушка даже сердилась. Наташа жалела маму. Бабушка казалась строгой, даже неприятной, мама же была легкой и беззаботной. Но мамина беззаботность обернулась перешептываниями по углам, слезами бабушки. Мама пропала из Наташиной жизни. В тот последний день – Наташа хорошо помнила его – мама долго сидела у ее кроватки, что-то говорила и мешала заснуть. Из маминых слов девочка запомнила только фразу: «Вот ты вырастешь, поймешь сама». И мама исчезла. Никто больше не вставал поздно, нарушая строгий бабушкин распорядок. Никто не хохотал, не ставил пластинку с песней про белый теплоход, море и набегавшую волну. Никто не красил глаза перед зеркалом, забавно высунув язык…
– А где мама? – однажды спросила Наташа.
Бабушка вместо ответа приказала доесть суп и идти в детскую. Наташа обиделась и вообще не стала есть.
– Хорошо, не хочешь, не надо. Наверное, суп не очень вкусный, – вдруг смягчилась бабушка, – можешь сегодня не спать днем. Просто полежи, отдохни, а потом мы с тобой на бульвар пойдем.
Наташа сползла со стула, но вместо детской прошла в комнату, где стоял большой шкаф. Там висели мамины платья, и Наташа иногда зарывалась в них, вдыхала запах маминых духов и рассказывала платьям о своей жизни. Большей частью вспоминались обиды и огорчения.
А жизнь шла дальше. Мама иногда заглядывала к ним домой среди недели, но совсем ненадолго. Наташа сразу бросалась обнимать ее, устраивалась у нее на коленях. Но рядом всегда была бабушка и смотрела очень строго. Мама смущалась и быстро убегала.
– Может, мы с тобой как-нибудь погулять сходим? – однажды спросила она Наташу.
– Конечно! – обрадовалась та.
– На этой неделе много дел. Прививки надо сделать… – вмешалась бабушка.
– Можно в субботу? – робко предложила Наташа.
– В субботу у тебя бассейн.
– Мама может меня отвезти в бассейн. Правда? – Наташа посмотрела на мать, но та промолчала.
– Мы придумаем что-нибудь, – прощаясь, шепнула мама.
Но в субботу мама не приехала, да и на следующей неделе тоже не появилась. Наташа все ждала, что бабушка и тетя расскажут ей, что с мамой случилось, но те молчали. Наташина жизнь превратилась в ожидание – сначала мамы, потом правды-истины, которая все объяснит и облегчит жизнь без родителей.
А потом из шкафа исчезли мамины платья. Кто и когда их увез, Наташа так и не узнала.
– Бабушка, мама приезжала? А чего со мной не повидалась? – отважилась спросить она через несколько дней.
– С чего это ты взяла? – удивилась бабушка.
Наташа не ответила, но поняла, что была права. В самом деле, кто, кроме мамы, мог забрать ее платья? Теперь даже плакать и жаловаться было некому.
В детский сад Наташа не ходила, а в школе стала одиночкой – ни с кем не враждовала, ни с кем не дружила. Когда Наташа была в пятом классе, бабушка как бы невзначай рассказала, что мама переехала к своему новому мужу, какое-то время жила в районе Белорусского вокзала, а сейчас им дали квартиру где-то далеко, в Строгине.
– Почему вы мне раньше ничего не рассказывали? – спросила Наташа.
– Так лучше было. Ты была мала для того, чтобы понять некоторые вещи.
Наташа запомнила непререкаемый тон, с которым это было сказано. И тогда впервые шевельнулось у нее чувство если не обиды, то сожаления, что бабушка, столь добрая к ней, так строга к маме.
Было и еще одно чувство, которое не давало покоя Наташе Северцевой. Оно возникало в пятницу вечером. Этакое наваждение выходного дня.
– Ну что ты куксишься? – недоумевала бабушка, глядя, как Наташа уныло листает учебник. – И зачем за уроки сейчас садишься? Впереди два выходных дня, успеешь. Отдохни.
Вот в том-то и дело – впереди было два выходных дня. Все чаще Наташа проводила их в одиночестве. Маленькую ее часто водили на мультфильмы, в музеи или в «Шоколадницу» есть блинчики. Но шло время, и старенькие родственницы – бабушка и ее младшая сестра, которую Наташа звала тетей Полиной, – все чаще оставались дома. Наташа в субботу и воскресенье пыталась занять себя сама. Одноклассники, знала она, весело и разнообразно проводят выходные с родителями. И только ее жизнь подчинялась неизбежному наступлению старости. Наташа не сразу осознала эту разницу в образе жизни. Она любила бабушку и тетю, жалела их, никогда не предъявляла к ним претензий, не винила в произошедшем. Она в конце концов признала виноватой мать, бросившей ее на двух пожилых женщин. Но иногда девочке казалось, что она сама стареет, не успев вырасти.
…Однажды Наташа вернулась из школы и застала в доме маляров.
– Ремонт, – горделиво объявили ей тетя с бабушкой. – Скоро к тебе молодые люди будут захаживать, а у нас вон выключатели на рваных веревочках!
– Да какие молодые люди! – отмахнулась Наташа, испуганная перспективой долгосрочного беспорядка.
Но бабушка и тетя ее не слышали. Они удивительным образом преобразились и помолодели, поменяв привычные темные платья и шали на синие спортивные костюмы с надписью «Динамо». Они вдруг стали легко двигаться, без оханья взбираться на табуретки и стремянку. Они сдергивали шторы молодыми энергичными движениями, не готовили, на ходу перекусывая бутербродами, и шутили с молодыми малярами. С удивлением наблюдая эти метаморфозы, Наташа с еще большим удивлением обнаружила, что в их доме огромное количество старинных вещей. Картины, статуэтки, книги, фотоальбомы – все то, что еще вчера лежало на своих местах как приклеенное и оттого казалось мертвым, теперь вдруг зажило своей жизнью. Более того, все эти привычные предметы стали объектами внимания: