История тотемов – русских и мировых – неисчерпаемый кладезь знаний о далеком прошлом, охватывающем отрезок времени, несоизмеримый с письменной историей. В учебниках и научных книгах обычно описывается история, занимающая 2 тысячи лет новой эры и 3 тысячи лет до новой эры, итого – 5 тысяч лет. Это всего лишь жизнь 150 поколений, если считать по демографическому канону: 3 поколения в столетие. Не так уж и много с учетом того, что сюда умещается вся история мировых цивилизаций, начиная с расщепления арийской этнокультурной общности и становления древнейших государств Индостана, Китая, Двуречья, Малой Азии и Египта. Тотемная же история неизмеримо богаче и шире: 40 тысяч лет (условно) существования человечества, включая и современный этап его развития, – это 1200 поколений. Так не будем обеднять собственную историю! Тем более что тотемное прошлое не исчезло бесследно. Оно живет в современных символах, государственной и сословной геральдике, обрядах, традициях и, наконец, во многих фамилиях, названиях рек, озер, древних городов, селений и просто заповедных мест. По ним-то и удается расшифровать пути древних миграций и восстановить мысленные контуры заветной страны Лебедии, которую – в честь древних русских тотемов – с неменьшим правом можно было бы назвать и Соколией, и Оленией, и Медведией, и еще какой-то волшебной страной, что не отыскать ни на одной карте!
В новейшем – небезынтересном, хотя и спорном – переложении на современный литературный язык «Слова о полку Игореве» («Молодая гвардия». 1995. № 1. Перевод В. Молоканова) лебеди и соколы напрямую истолковываются как тотемы. Прав или не прав переводчик, по-новому объясняя значение древнерусских слов и восстанавливая якобы имеющиеся пропуски, – это лишь одна сторона медали. Другая же такова: скрытый смысл или подтекст угаданы правильно. Дословно знаменитый фрагмент из зачина древнерусской поэмы – в отличие от канонических версий – переведен так:
Конечно, понятие «тотем», заимствованное из языка одного из индейских племен, выглядит более чем инородным даже в контексте современного перевода. Однако автору оригинальной интерпретации никак нельзя отказать в достаточной аргументированности. Термин «тотем» возникает в поэтическом переложении знаменитой фразы о вещем Бояне, помнящем «первых времен усобицы». В древнерусском тексте стоит «усобицъ», но смысл в ту пору данное слово имело двоякий: во-первых, «распря», во-вторых, «особь». В древнерусских текстах можно встретить слово «усобичный» – «родственный», «единоплеменный». Из лексического гнезда однокоренных слов с основами «усоб-особ» вышла целая смысловая цепочка: «особо», «особый», «особенный», «обособленный», «особь», «особа» («лицо»). В сочетании с древнейшим смыслом, означающим «родственность» и «единоплеменность», а также будучи спроецированным на социальные, родо-племенные отношения, слово «усобицы» и позволяет истолковать его как «тотемы»: особый род – это и есть тотем.
Но вернемся к Гиперборее. О ней имеется немало прямых и косвенных свидетельств, сохранившихся в разных языках, мифах и фольклоре. Одно из них – история рождения Персея Гиперборейского. «Водитель народа» не просто так отправился в Гиперборею (там его, кстати, обучили летать с помощью крылатых сандалий) – он возвращался на родину предков, где на северной оконечности Ойкумены обитала горгона Медуза (существует, кстати, обоснованная версия о том, что способность горгоны Медузы обращать все живое в камень означает не что иное, как способность превращать живых существ в лёд). Персей – сын Зевса. В виде золотого дождя сошел владыка богов на лоно прекрасной Данаи, и у нее родился герой Эллады – Персей. Не станем повторять традиционную версию, заглянем чуть глубже.
Сначала обратимся к сказке. У царевны родился чудесный сын, его вместе с матерью недруги закупорили в бочку и бросили в море. Спрашивается: о ком идет речь? 99 процентов русских читателей немедленно ответят: Пушкин, «Сказка о царе Салтане», написанная на основе русского фольклора. Между тем речь идет совсем о другом. У Пушкина родила царица, а вопрос относится к царевне. Царевна эта – Даная, дочь аргосского царя, запертая им в темницу. Но туда проник Зевс, обратившись в солнечные лучи, и от этого света Даная родила будущего героя Эллады Персея – победителя горгоны Медузы. Сходный миф обнаруживается и в недрах совершенно иной, неиндоевропейской культуры. В китайских народных поверьях излюбленным образом является Данай Фужень – богиня, помогающая при родах. Образ этот проистекает из цикла сказаний о великой богине Гуань-инь. По преданиям, Данай Фужень родилась от луча света, исходящего из пальца Гуань-инь и попавшего в утробу матери. В русле развиваемой здесь концепции моногенеза всех народов мира, их языков и культур представляется совсем не случайным сходство сюжетов (рождение от луча света) и имен – Даная и Данай (дословно «большая бабушка») Фужень.
Итак, что же общего между русской сказкой и древнегреческим (а также китайским) мифом? Общая сюжетная основа – объясняют специалисты – бродячий сюжет. Но сюжеты бродили не сами по себе, а по той причине, что бродили люди и народы, их распространявшие. Когда-то был единый пранарод с единым праязыком и едиными праверованиями. Единый очаг культуры находился на севере Евразии. Затем начались дифференциация и расселение народов, растянувшиеся на тысячелетия. Одни впоследствии оказались в Индостане или Иранском нагорье, другие остановились в ареале от Волги до Одера (Одры), от Черноморско-Кавказских степей до Прибалтики и Волхова (это были предки славян), третьи двинулись на Балканы через Малую Азию и с севера, основав по берегам Средиземного, Эгейского и Адриатического морей древнегреческие колонии и полисы.
Былое же время, когда они тесно соприкасались, и отразилось в дошедших до нас сильно измененных преданиях о Данае или славянской Дане – жене Солнца (она же Дева – божество, олицетворяющее не только Солнце, но и воду). О Дане современным потомкам древних индоевропейцев известно больше по именам великих славянских рек – Дон, Данапр (Днепр), Донец, Данувий (Дунай). Но не только в гидронимах сохранилась память о Дане. Спустя тысячелетия в местах ее былого почитания, на Дунае, старуха Изергиль поведала молодому Максиму Горькому легенду об огненосном Данко и его горящем сердце, которое «пылало так ярко, как солнце, и ярче солнца».
Русь гиперборейская
Не приходится сомневаться, что древняя Гиперборея имеет непосредственное отношение к древнейшей истории России, а русский народ и его язык напрямую связаны с исчезнувшей гиперборейской цивилизацией. Неспроста ведь Мишель Нострадамус в своих «Центуриях» именовал россиян не иначе как «народом гиперборейским». Быть может, рефрен русских сказок о Подсолнечном царстве, что расположено за тридевять земель, – смутные воспоминания о стародавних временах, когда наши предки соприкасались с гиперборейцами и сами были гиперборейцами. Имеются и более детальные описания Подсолнечного царства. Так, в былине-сказке из сборника П.Н. Рыбникова рассказывается о том, как герой на летающем деревянном орле посещает Подсолнечное царство:
Другое свидетельство, зафиксированное многими авторами, в том числе Н.М. Карамзиным, А.Н. Афанасьевым и А.А. Коринфским, касается легендарного Лукоморья. Оказывается, это не сказочная страна, невесть где расположенная, а древнее Северное царство, где люди на два месяца впадают в зимнюю спячку, чтобы проснуться к возвращению весеннего Солнца.
И совсем уж невероятную картину рисовали русские поморы, издревле промышлявшие на самой крупной островной территории России – Новой Земле, по-северному – Матке (откуда и поэтическое название пролива – Маточкин Шар). Еще в XIX веке среди стариков живы были сказания о новоземельских ледяных городах, церквях и замках. Вот один из записанных рассказов очевидца (!): «Посреди Матки ‹…› города есть, не нашим земным городам чета. Церкви в эфтом городу ледяные, дома тоже. А живут там на просторе, в таком захолустье, куда живой душе не добраться, все охотнички да ловцы, что на Матке [исчезли]… Видел я, братцы, великое чудо. Быд-то висит посреди Матки гора ледяная, а на эфтой горе всё церкви да церкви, и сколько эфтих церквей, поди, не сосчитать, – одна другой выше, одна другой краше. Колоколенки – словно стеклянные, тонкие да прозрачные такие. И только я стою, вдруг со всех эфтих колоколен звон поднялся. Я обмер да скорее назад».
Продолжение темы неожиданным образом обнаруживается в преданиях российских саамов (лопарей) – древнейшей коренной народности Европейского Севера. О лопарской легенде поведал Василий Иванович Немирович-Данченко (1845–1936) – некогда весьма популярный и плодовитый писатель, чье собрание сочинений насчитывало 50 томов. Он еще в конце XIX века пешком исходил чуть ли не всю Русскую Лапландию, написал об увиденном несколько сочувственных книг, одну даже детскую, «для народа и школ», с трогательным названием «Лопь белоглазая». По саамской версии, древний народ, что раньше обитал на Севере, погрузился на дно океана и там продолжает жизнь. Под водою как и наверху: те же горы, леса, бродят звери, летают птицы. «Чудь подземная» (точнее было бы сказать, «подводная») – так собирательно назван исчезнувший народ – пасет под водой не только оленей, но и моржей, тюленей, разводит вместо коров дельфинов, отбиваясь от нападения акул с помощью огромных железных луков и каменных стрел. Своеобразная полярная версия известной легенды о Невидимом граде Китеже, с той лишь разницей, что речь идет о целом народе, погрузившемся вместе со своими городами в пучину Ледовитого океана и продолжающем там прежнюю жизнь.
В русских народных преданиях живет также память о «дивьих народах», обитающих под землей на краю света. Известны разные версии этой легенды, одна даже вошла в канонический сборник сказок Афанасьева, хотя к сказке в собственном смысле данного слова имеет отношение самое незначительное. В русском народном сознании древний сюжет о подземных жителях смешался с библейскими «Гогами и Магогами» и Александром Македонским: он-то якобы и загнал свирепых ворогов в глубь земли. Но они живы до сих пор и вырвутся на свободу перед самой кончиной мира.
Представление о подземном царстве имеет древнейшие корни. И не только сказочные или мифологические. В преданиях о людях (или человекоподобных существах), обитающих в недрах Земли: Хозяйка Медной горы, Подземная чудь, Агартха – северная Шамбала. Сведения на сей счет сохранились и в русских летописях, где они излагаются как сами собой разумеющиеся факты. Так, в Начальной летописи под годом 1096-м (6604) Нестор воспроизводит свою беседу, надо полагать, с приезжим новгородцем:
Теперь же хочу поведать, о чем слышал 4 года назад и что рассказал мне Гюрята Рогович новгородец, говоря так: «Послал я отрока своего в Печору, к людям, которые дань дают Новгороду. И пришел отрок мой к ним, а оттуда пошел в землю Югорскую. Югра же – это люди, а язык их непонятен, и соседят они с самоядью в северных странах. Югра же сказала отроку моему: «Дивное мы нашли чудо, о котором не слыхали раньше, а началось это еще три года назад; есть горы, заходят они к заливу морскому, высота у них как до неба, и в горах тех стоит клик великий и говор, и секут гору, стремясь высечься из нее; и в горе той просечено оконце малое, и оттуда говорят, но не понять языка их, но показывают на железо и машут руками, прося железа; и если кто даст им нож ли или секиру, они взамен дают меха. Путь же до тех гор непроходим из-за пропастей, снега и леса, потому и не всегда доходим до них; идет он и дальше на север».
Сохранились в народной памяти также смутные воспоминания и о так называемой ледниковой эпохе, точнее о катастрофическом похолодании, постигшем Гиперборею. Выдающийся чешский поэт, историк и фольклорист Карел Яромир Эрбен (1811–1870) свидетельствует, что хрустальная или стеклянная гора славянских сказок есть не что иное, как образ ледяной горы, трансформировавшийся в сознании людей, а также при устной передаче от поколения к поколению (в чешском фольклоре известен и город Ледян – сродни русскому Леденцу, что значит «ледяной»). Чтобы убедиться в правомочности данного вывода, достаточно еще раз внимательно просмотреть волшебную русскую сказку «Хрустальная гора». Здесь тридесятое царство наполовину втягивается в хрустальную гору (что наглядно воспроизводит действие наступающего ледника). Но главное в другом: чтобы спасти гибнущее царство и заточенную в хрустальной горе царевну, герой, победив змея о двенадцати головах, «разрезал его туловище и на правой стороне нашел сундук; в сундуке – заяц, в зайце – утка, в утке – яйцо, в яйце – семечко, зажег и отнес к хрустальной горе – гора скоро растаяла». Растопить подобным образом, как нетрудно догадаться, можно только лед и никак не хрусталь (стекло).
В славянском фольклоре имеются и другие любопытные подробности, касающиеся стеклянной горы. На ее вершине растет чудесная яблоня с золотыми молодильными яблоками. Стережет ее беспощадный сокол (!), сметающий вниз всякого, кто пытается одолеть скользкие, как лед, склоны. Потому-то все подножие стеклянной горы сплошь усеяно человеческими костями. Герой одной карпатской сказки сумел перехитрить кровожадного сокола – носителя тотемной символики; с помощью рысьих когтей он незаметно поднялся на вершину и отсек хищному стражу волшебной горы ноги. Кровь пролилась вниз, и все жертвы безжалостной птицы ожили. Обо всем этом можно узнать из сборника «Повести и предания народов славянского племени» (СПб., 1840), изданного ныне совершенно забытым этнографом и историком Иваном Петровичем Боричевским (1810–1870). Русские исследователи фольклора справедливо усматривали в сказочной стеклянной (хрустальной) горе отголоски общеарийской мифологии – воспоминания о вселенской горе Меру.
В известной словацкой сказке о солнечном коне также подробно описывается полночная страна, где люди приспосабливались к ночной жизни среди гор и боролись с тьмой с помощью волшебного коня с солнцем во лбу. Как бы ни трансформировался сказочный сюжет за свою долгую жизнь – он неоспоримо свидетельствует об одном: далекие предки словаков и, надо полагать, предки всех славян знали о такой стране за полярным кругом, где царит долгая ночь и бушует нескончаемая буря.
Современное русское слово «буря» имеет древнеарийские корни: bhurati в древнеиндийском означало – «двигается», «вздрагивает», «барахтается». Но в достопамятную старину «буря» произносилась и писалась как «боуря» (с юсом малым на конце). Вот он и Борей – северный ветер, а значит, бореи – те, кто с бурей дружит (или спорит). Известен синоним «ураганного ветра», одного корня со словом «буря». Это – «бора»: так именуют ураган на море и турки, и итальянцы, и русские. Но, вопреки безапелляционному утверждению этимологов (и, в частности, такого авторитета, как М. Фасмер), в русский язык слово «бора» никак не могло попасть из турецкого, так как турки появились на берегах Черного и Средиземного морей сравнительно недавно и, скорее всего, сами заимствовали данное понятие у аборигенов.