Ветеранам войны в Персидском заливе
Эллин ли, иудей,
Ты, у руля, ветру смотрящий в лицо,
Вспомни о Флебе – был видным и рослым, как ты.
Пролог
К тому времени как мы оба поняли, что мне придется его покинуть, трудно было отличить вспышки молний от разрядов энергетического оружия Невидимых.
Гигантский бело-синий сполох через все небо превратил нижний край клочковатых облаков в перевернутый негатив рельефа и высветил в дожде размах окрестного разрушения: остов далекого здания, выскобленный каким-то прежним катаклизмом, переплетенные балки покоробленных пилонов у края кратера, проломленные трубопроводы и туннели в самóм кратере и громадный искореженный сухопутный дредноут, наполовину погрузившийся в мутную лужу на дне ямы. Сполох угас, оставив лишь мимолетную зрительную память – и тусклые отблески пламени внутри дредноута.
Квилан еще крепче сжал мне руку:
– Уороси, тебе нужно уходить. Немедленно.
Вспышка послабее осветила под корпусом боевой машины голову и торс Квилана, наполовину увязшего в грязи, затянутой пленкой топлива.
Я сделала вид, что проверяю датчики шлема. Корабельный флайер возвращался в одиночку. Дисплей сообщал, что крупных аппаратов сопровождения нет, как нет и переговоров на открытом канале связи, – это не сулило ничего хорошего. Не будет большегруза, не будет спасательной команды. Ближний тактический обзор местности тоже не радовал. Пульсирующие трудночитаемые диаграммы, отрисованные без особой точности, сами по себе служили дурным знаком: похоже, мы прямо на пути прорыва Невидимых и нас скоро сомнут. Минут через десять. Или через пятнадцать. Или пять. Так вот все ненадежно. Но я, как сумела, изобразила улыбку и постаралась ответить спокойно.
– Пока не прилетит флайер, надежнее укрытия не сыскать, – тихо сказала я. – Ни мне, ни тебе.
Я переступила по глинистому склону, чтобы найти опору поудобнее. Воздух сотрясла серия гулких ударов. Я присела на корточки над Квиланом, прикрыла его незащищенную голову. По склону барабанили обломки, что-то тяжело плюхнулось в грязь. Я глянула на уровень воды в кратере; волна лизнула заостренный передок дредноута и лениво откатились. По крайней мере, вода больше не прибывала.
– Уороси, – проговорил Квилан. – С этой хренью на закорках мне отсюда не выбраться. Прошу тебя. Я не корчу из себя героя и тебе не советую. Уходи. Немедленно.
– Время еще есть, – ответила я. – Мы тебя отсюда вытащим. Тебе вечно невтерпеж…
Над нами снова полыхнул свет, выхватывая из тьмы каждую каплю секущего дождя.
– А тебе…
Остаток его фразы проглотила очередная канонада гулких ударов; раскатистый грохот раздирал воздух на части.
– Бурная ночка, – сказала я, снова пригибаясь к нему. У меня звенело в ушах. В следующем высверке сполохов я заметила боль в глазах Квилана. – Даже погода против нас. Гром этот проклятый…
– Это не гром.
– Да нет же, гром! Вон! А вот и молния, – добавила я, пригибаясь к нему еще ближе.
– Уходи. Быстрее, Уороси, – прошептал он. – Это глупо.
– Мне… – начала я, но ружье соскользнуло с моего плеча, приклад ударил Квилана в лоб.
– Ой, – вырвалось у него.
– Прости.
Я снова закинула оружие через плечо.
– Ну, я сам виноват, нефиг было шлем терять.
– Зато ты захватил наземный дредноут, – хлопнула я по одной из гусениц над нами.
Он хохотнул, поморщился и с натянутой улыбкой коснулся одного из направляющих колес:
– Забавно. Даже не знаю, наш это или их.
– Да, в общем-то, я тоже, – сказала я, глянув на распоротый корпус машины.
Внутри все еще горело; синие и желтые язычки пламени пробивались в дыру на месте главной башни.
Искореженный дредноут не то скатился, не то сполз в кратер, сохранив гусеницы с одной стороны корпуса. На противоположной стороне сорванная гусеничная лента распласталась на склоне; плоские металлические сегменты напоминали ступени исковерканного эскалатора, ведущие почти до зазубренного края ямы. Из корпуса выступали крупные направляющие колеса: одни поддерживали огромные шарниры на верхней части, другие прокатывались по гусеницам внизу. Квилана зажало на нижнем уровне, по пояс втиснуло в грязь.
Наши товарищи погибли. Остались только мы с Квиланом, ну и пилот легкого флайера, который за нами возвращался. Корабль был всего в паре сотен километров у нас над головами, но помочь не мог.
Я пыталась вытащить Квилана, игнорируя глухие стоны, но его зажало накрепко. Весь энергозапас моего антиграва ушел на бесплодные попытки переместить сегменты гусениц, между которыми застрял Квилан. Оставалось лишь проклинать наше суперское оружие самоновейшего поколения, которое отлично убивало нам подобных и рассекало броню, но не могло разрезать толстый слой металла.
Рядом что-то громко затрещало; из дыры на месте башни вылетали искры, взметаясь и опадая в дожде. Земля сотрясалась от взрывов в искореженном корпусе машины.
– Боеприпасы вот-вот рванут, – с натугой произнес Квилан. – Уходи.
– Нет. Когда разворотило башню, боезапас тоже накрылся.
– Это вряд ли. Сейчас как жахнет… Убирайся.
– Нет. Мне и тут хорошо.
– Чего?
– Мне и тут хорошо.
– Не дури.
– А я и не дурю. И не гони меня отсюда.
– Ох, да нафига ты мне сдалась! Ведешь себя как дура.
– И не обзывайся! И не разводи меня на ругань.
– Никто и не разводит. Я тебя прошу вести себя разумно.
– Так я и веду себя разумно.
– Не очень-то похоже. Ты должна спастись.
– А ты должен не отчаиваться раньше времени.
– Не отчаиваться? Моя любимая, моя боевая подруга ведет себя как последняя дура, а я… – Глаза Квилана распахнулись. – Наверху! – прошептал он, указав мне за спину.
– Что? – извернулась я, передернув ружье, и замерла.
На краю кратера пехотинец Невидимых разглядывал останки наземного дредноута. Шлем оставлял открытыми глаза бойца – значит не слишком сложный. Я всмотрелась сквозь дождь. Солдата подсвечивало пламя горящего дредноута, мы же оставались преимущественно в тени. Он держал винтовку одной рукой, а не обеими. Я не шевелилась.
Затем он поднес к глазам какой-то предмет, сканируя местность. Замер, глядя прямо на нас. Как только он опустил устройство ночного видения и потянулся поднять оружие в боевую позицию, я вскинула ружье и выстрелила. Он исчез во вспышке света; еще одна вспышка озарила небеса в вышине. Тело, лишенное головы и руки, кувыркаясь, покатилось к нам по склону.
– Надо же, ты, оказывается, меткач, – заметил Квилан.
– Всегда и была, любимый, – ответила я, потрепав его по плечу. – Просто не хвасталась, чтобы тебя лишний раз не смущать.
– Уороси, – сказал он, снова взяв мою руку. – Он сюда явился не в одиночку. Тебе самое время слинять.
– Я…
Корпус наземного дредноута и кратер содрогнулись; что-то внутри взорвалось, из дыры на месте башни вылетела раскаленная шрапнель. Квилан задохнулся от боли. Склон заливали грязевые оползни, труп Невидимого соскользнул еще ближе. В бронированной перчатке мертвец все еще сжимал оружие. Я снова сверилась с дисплеем шлема: флайер почти долетел до нас. Мой возлюбленный прав – пора уходить.
Я обернулась попрощаться.
– Дай мне винтовку этого гада. – Квилан мотнул головой на труп. – Может, заберу на тот свет еще парочку.
– Ладно. – Я подтянулась вверх по склону, высвободила оружие покойника из грязи и обломков.
– Глянь, нет ли при нем еще чего-нибудь! – крикнул Квилан. – Гранат, чего угодно!
Я соскользнула к нему и, не рассчитав, угодила ногами в воду.
– Все, что было. – Я протянула ему винтовку.
Он осмотрел ее, сказал:
– Сойдет. – Потом упер приклад в плечо, неловко повернул верхнюю часть туловища, стараясь занять позицию для стрельбы. – А теперь вали отсюда, иначе я сам тебя пристрелю! – выкрикнул он, перекрикивая новые взрывы, раздиравшие искореженный корпус дредноута.
Я потянулась к Квилану, поцеловала его:
– Увидимся на небесах.
Он с нежностью взглянул на меня, что-то проговорил, но тут снова загремели взрывы. Когда эхо наконец утихло, а в небе запульсировали новые сполохи, я попросила, чтобы он повторил. В визоре требовательно замигал сигнал, извещая, что флайер у нас над головами.
– Не торопись, – негромко произнес Квилан и улыбнулся. – Живи, Уороси. Живи за меня. За нас обоих. Пообещай.
– Обещаю.
Он мотнул головой на склон кратера.
– Удачи тебе, Уороси.
Я хотела пожелать ему удачи или просто попрощаться, но не смогла вымолвить ни слова – в последний раз беспомощно поглядела на мужа, затем отвернулась и полезла наверх, оскальзываясь в грязи, все дальше и дальше, мимо тела убитого мной Невидимого, вдоль корпуса горящего дредноута, под стволами задней башни, а новые взрывы взметали к сочащемуся дождем небу пылающие обломки, с плеском обрушивали их в прибывавшую воду.
Стенки кратера были скользкими от грязи и топлива, я оскальзывалась, съезжала вниз и почти уверилась, что не выберусь из этой жуткой ямы, пока, потянувшись, не ухватилась за широкую гусеничную ленту дредноута. Она обрекла на гибель моего возлюбленного, но спасла меня; по сочлененным сегментам гусеницы, как по лестнице, я едва ли не бегом взобралась на самый верх.
За краем кратера между развалин бушевало пламя, шквалами налетал дождь, в нашу сторону ползли приземистые боевые машины, за которыми прятались крошечные фигурки.
Флайер вылетел из облаков; я метнулась к нему, вскочила на борт, и мы тут же отбыли. Я хотела оглянуться, но дверца кабины захлопнулась, и меня вдавило в скученную внутри аппаратуру; суденышко, петляя и уворачиваясь от нацеленных на нас ракет и энерголучей, взмыло в небеса, к ожидавшему его кораблю «Зимняя буря».
1. Свет древних ошибок
На недвижной темной воде канала покоились барки; их четкие очертания расплывались из-за сугробов и заструг на палубах. Снег тяжелыми перинами устлал дороги, причалы, швартовые тумбы и подъемные мосты, обрисовал белым балконы, оконные рамы и водосточные трубы зданий, высившихся вдали от пристаней.
Кабе знал, что в этой части города почти всегда тихо, но сегодня все казалось еще тише, совершенно безмолвно. Ступая по нетронутой белизне, он слышал свои шаги – каждый отдавался хрустом. Кабе остановился, поднял голову, втянул в себя воздух. Тишина. Прежде он не замечал такого безмолвия в городе. Снег, понял он, приглушает и смягчает немногочисленные оставшиеся звуки. Вдобавок нынче вечером почти не было ветра, и канал, все еще не скованный льдом, был неподвижен и беззвучен: ни плеска волн, ни булькающих перехлестов.
Никакого освещения на причалах не было, огни не отражались в черной поверхности неподвижной воды, и чудилось, что барки словно бы парят в этом абсолютном небытии. Это тоже необычно. Свет выключен во всем городе, почти по всей этой стороне мира.
Кабе взглянул вверх. Снегопад утихал. По оси вращения, над центром города и еще более далекими горами, расходились облака, открывая самые яркие звезды; погода улучшалась. Над головой тускло сияла тонкая линия, появляясь и исчезая среди медленно плывущих туч, – свет дальней стороны. Никаких летательных аппаратов, никаких кораблей. Даже птицы словно бы замерли на незримых насестах в небесах.
И никакой музыки. Обыкновенно в городе Аквиме музыка лилась отовсюду, если прислушаться как следует (а Кабе обладал весьма чувствительным слухом). В этот вечер ее не было вовсе.
Подавлено. Вот верное слово. Здесь все подавлено. Особый, гнетущий вечер («Сегодня вечером вы будете танцевать под светом древних ошибок!» – сказал в утреннем интервью Циллер с несколько неуместной живостью). Подавленное настроение словно бы объяло весь город, всю Плиту Ксаравве, все орбиталище Масак.
Снег придавал окружающему еще большее спокойствие. Кабе постоял немного, размышляя, чем вызвано это недвижное безмолвие. Он прежде не утруждал себя выявлением точной причины. Что-то в самой природе снега…
Он посмотрел на свои следы в снегу на дорожке вдоль канала. Три полоски следов. Он задумался, какие выводы сделал бы об этих следах человек – любой двуногий. Скорее всего, следам не придали бы значения. А даже если и полюбопытствовали бы, то Концентратор дал бы ответ: это следы нашего высокочтимого гостя, хомомданского посла Кабе Ишлоера.
Ах, как мало тайн осталось на свете! Оглядевшись, Кабе запрыгал в быстром танце, расшаркиваясь с изяществом, неожиданным для своего внушительного размера, потом еще раз огляделся и с удовлетворением заключил, что его никто не заметил. Какое-то время он изучал рисунок танца на снегу. Так-то лучше… О чем он думал? Ах да – снег и снежное безмолвие.
Так вот… Снег подавляет шум, хотя любые погодные явления всегда сопровождаются какими-либо звуками: ветер вздыхает или завывает, дождь стучит, шелестит или – ведь морось и туманный бус слишком невесомы, чтобы создавать шум, – едва уловимо булькает и звенит капелью. Однако снегопад в безветренную погоду словно бы шел наперекор законам природы, напоминал телеэкран с отключенным звуком, создавал ощущение глухоты. Вот в чем дело.
Кабе, довольный собой, затопал дальше – и тут с покатой крыши высокого дома сорвался широкий пласт снега и с глухим, но отчетливым хлопком ударился о землю. Кабе остановился, посмотрел на гряду белизны, созданную крошечной лавиной, последние снежинки которой еще кружили в воздухе, и рассмеялся.
Тихо, чтобы не нарушить безмолвия.
Впереди мелькнули какие-то огни – на большой барке, пришвартованной у четвертой пристани вдоль плавного изгиба канала. Оттуда же доносились еле уловимые звуки музыки – неприхотливой, легкой, но все же музыки. Предварительной, для затравки, как выразились бы некоторые. Это еще не сам концерт.
Концерт. Кабе задумался, почему его сегодня пригласили. Днем Э. Х. Терсоно, автономник Контакта, прислал Кабе официальное приглашение. Послание, написанное чернилами на бумаге, доставил небольшой дрон. Ну, не то чтобы дрон, скорее летающий подносик. Правда, Кабе и без того посещал музыкальные вечера у Терсоно в восьмой день каждого месяца. Официальное приглашение наверняка что-то означало. Неужели ему давали понять, что приход без приглашения – слишком самонадеянный поступок?
Странное дело: теоретически все, кому заблагорассудится, могли присутствовать на концерте – и вообще где угодно, опять же теоретически, – но поведение людей Культуры, особенно дронов, а тем более старых дронов, таких как Э. Х. Терсоно, все еще не переставало удивлять Кабе. Никаких законов, никаких писаных правил, но столько… нелепых ритуалов и церемоний, определенных манер, способов изъявления вежливости. И мода. Мода на все, от мелочей до важнейших, самых значительных событий.
Мелочь: приглашение, написанное на бумаге и доставленное на подносе. Означало ли это, что в моду входит физическая рассылка приглашений и даже повседневной информации вместо обычной связи через дома, бытовые устройства, дронов, терминалы или импланты? Нелепая, утомительная затея! Однако многим такая экстравагантная старомодность придется по вкусу на сезон-другой (ха! в лучшем случае!).
Значительное событие: жизнь и смерть по прихоти! К примеру, некие знаменитости решают прожить только одну жизнь и умереть навеки, а их примеру следуют миллиарды; затем формируется новый тренд – резервное копирование, полная регенерация тел или выращивание новых, перенос личностей в тела андроидов или на еще более причудливые носители, или… в общем, что угодно; воистину пределов не существовало, но суть вот в чем: если так поступали законодатели мод, то за ними следовали миллиарды просто потому, что это вошло в моду.