Ну уж нет. Москву переносить нельзя, сказали мудрые люди на совете. И приняли всем миром предложение строить каменный кремль на Боровицком холме, чтобы хоть как-то огородиться от огня.
Смелое, однако, решение для небольшого города! Да после недавнего нашествия чумы-губительницы да после пожара. Смелое.
Люди мудрые говорят: «Красота спасет мир». Митрополит Алексий предложил москвичам несколько иной вариант спасения: великое (для той ситуации) дело. Стали москвичи и подмосковичи, дома строючи, камень белый заготавливать, к Боровицкому холму свозить, да свои дома рубить, к зиме готовиться. И всю зиму они камень готовили, делу радовались. Даже чума, вновь нагрянувшая, не испугала их. Кто кого? Дело или чума? Хоронили люди людей в общих могилах, хоронили, а о камне не забывали, о деле не забывали. Надо сделать дело. Надо построить каменный кремль. Кто кого?
Чума не сладилась с людьми дела, отступила. И в 1366 году в Коломне сыграли веселую свадьбу Дмитрия Ивановича и Евдокии Дмитриевны.
Все было на свадьбе чинно, да ладно, да весело и торжественно. Победила Москва? Победила. Но побежденные не смирились с поражением. Надеялись они на что-то.
Перед самыми торжествами в княжеском дворце бесследно исчез прекрасной работы пояс, украшенный драгоценными камнями. Его подменили поясом похуже. В некоторых источниках говорится о том, что подмену не заметили. Конечно же, такого быть не может! Наверняка князь примерял до торжеств свадебную одежду, и он, и его приближенные видели пояс.
История этого замечательного произведения искусства, очень дорогого пояса, драгоценными каменьями изукрашенного, напрямую с «женской темой» нашей книги вроде бы не связана, но знать ее нужно даже любителям «чисто женской истории» человечества и Русского государства, потому что она является яркой иллюстрацией того напряженного времени, в котором жили в единой семье хорошая жена Евдокия и хороший муж Дмитрий.
Попробуем рассказать суть этой истории покороче.
Свадьба от подмены не пострадала. Краденый пояс искать не стали, казалось, забыли о нем. Но не забыли! Он вновь «засветится» в русской истории через полвека и послужит поводом к последней распре русских князей, о чем мы еще поговорим в свое время.
После веселой свадьбы великий князь с помощью бояр и митрополита всея Руси Алексия вершил великие дела, стараясь править мирно. Вдруг в 1373 году после смерти тысяцкого Василия Васильевича Вельяминова Дмитрий Иванович упразднил должность тысяцкого на Москве. Это был точно выверенный серьезный ход, который, говоря аналогиями XX–XXI веков, можно назвать государственным переворотом сверху. Хорошо известно, что тысяцкие в Москве имели огромную власть: административную, хозяйственную и даже военную. Это уникальное для страны положение, по всей вероятности, корнями своими уходит в то далекое прошлое, когда в окрестностях Боровицкого холма главенствовал уже знакомый нам Степан Иванович Кучка, которого многие специалисты по истории Москвы не зря называют не просто боярином, но даже тысяцким.
Юрий Долгорукий, посланный во Владимиро-Суздальское княжество еще в мальчишеском возрасте, прибыл в Москву со своим старшим другом и помощником Георгием Симоновичем, сыном варяга Шимона, после крещения в Киеве принявшего имя Симон. От этого Георгия, если верить летописным источникам, берет свое начало знаменитый род новых московских тысяцких – Вельяминовых.
Кстати сказать, ссора в 1147 году между Кучкой и Долгоруким могла вспыхнуть еще и потому, что боярину, а может быть даже тысяцкому, да еще и владельцу Красных (Красивых и, надо думать, очень богатых) сел в окрестностях Боровицкого холма, могло не понравиться то, что Юрий Владимирович приехал на встречу с союзниками вместе с новым тысяцким, то есть с новым владельцем и повелителем города. Кому понравится такая перспектива иметь в своем доме над собой же начальника, да с такими огромными полномочиями и правами!
История Москвы с 1147 года и до начала правления Ивана Даниловича Калиты освещена летописцами крайне слабо. Но, например, в 1356 году, во время недолгого правления Ивана II Ивановича, в Москве был убит при невыясненных обстоятельствах тысяцкий Алексей Петрович Хвост, не из рода Шимона-Вельяминовых, на которых тут же пало подозрение, и они, боясь расправы от разгоряченной толпы (москвичи стояли горой за Хвоста!), ночью бежали в Рязань.
Ученые до последнего времени не могли точно ответить на вопрос, откуда исходит родословная Алексея Петровича (от Кучковичей или от какого-то иного корня), но сам факт существования этого клана тысяцких, выходцев, по всей видимости, из Москвы, в противовес другому клану – Вельяминовых, говорит о том, что сторонников старых порядков, вечевых, которые, скорее всего, и отстаивали Кучка и Хвост, в окрестностях Боровицкого холма было много.
После гибели Алексея Петровича (М.Н. Тихомиров называет этот акт своего рода этапом борьбы старого, вечевого мира с новым, единодержавным) позиции «вечевиков» ослабли, их время быстро уходило. Этим воспользовались потомки варяга Шимона. Кроткий Иван II Иванович выждал, пока страсти на Москве утихнут, и вернул Вельяминовым место тысяцкого. Им стал Василий Васильевич. Он получил огромные возможности богатеть, усиливать свои позиции, влиять на политику московского князя.
Во время свадьбы Дмитрия Ивановича и Евдокии Дмитриевны именно Василий Васильевич Вельяминов (!) подменил драгоценный пояс князя и передал его своему сыну Николаю, человеку очень хитрому, женатому на старшей сестре великого князя. Была ли подмена пояса актом этакой мальчишеской тяги к мелкому хулиганству? Не-ет! Наверняка сильный тысяцкий мечтал о большем, о, если так можно сказать, карьерном росте своего рода. Но куда уже выше расти роду тысяцких? Только в князья, на вершину власти.
Дмитрий Иванович опередил их. Он отменил должность тысяцких, но только после смерти всевластного Василия Васильевича, который оставил двух сыновей: несдержанного и взрывного Ивана и спокойного хитрого Николая! Некоторые ученые считают, что Иван некоторое время мог занимать должность тысяцкого, но сколько дней, недель, месяцев – не уточняют. Так или иначе, но вдруг Иван Васильевич вместе с Некоматом Сурожамином, греком, торговавшим в Суроже и имеющим авторитет в Орде, бежит в Тверь, которая вела с Москвой жесткую борьбу за главенство над Русской землей.
Дальше – больше. В 1375 году Некомат привозит из Орды ярлык на великое княжение… князю Тверскому, Михаилу Александровичу! В народе говорят: не мытьем, так катаньем. Не удалось влиять на политику великого князя на должности тысяцкого, так будем делать это с помощью Орды. Не понравился нам Дмитрий, поставим Михаила. Разонравится Михаил, найдем другого князя. Они будут драться между собой, нам же и хорошо. Вдруг поймаем момент, да и сами власть возьмем. Хотя бы как Мамай в Орде. А там, глядишь, можно и о большем подумать.
Неплохая перспектива. Не такие уж и призрачные планы для сильных людей типа ордынского Мамая, но не для Ивана Васильевича Вельяминова с его подручным! Потому что на Москве правили Дмитрий Иванович и митрополит Алексий с боярами.
В 1379 году, в разгар подготовки к войне с ордынским темником Мамаем, Ивана Васильевича поймали в Серпухове, привезли его в Москву и приговорили к смерти, обвинив его в том, что он год назад послал своего попа в город на Боровицком холме с мешком «злых, лютых зелий» с целью отравить Дмитрия Ивановича. 30 августа того же года, в 4 часа дня, на Кучковом поле Ивана Васильевича Вельяминова при большом стечении народа «казнили мечом». Москвичи плакали. Это зафиксировано в летописях. И это странно. Чего бы плакать горожанам на казни государственного преступника, предателя, да вспоминать его благородство и величие?! Но – плакали!
А значит, не так уж крепко трон стоял великокняжеский за год до Куликовской битвы, о чем с пафосом говорят все слишком уж патриотически настроенные писатели, значит, в самый ответственный для страны момент за стосорокалетний период ордынского присутствия в Восточной Европе у Дмитрия Ивановича дела были не шибко хорошие. А значит, ошибись в тот момент он или митрополит Алексий, и полетело бы все вверх дном. Нет, с данной зависимостью от Орды Русская земля разобралась бы не сегодня, так завтра, и вряд ли страной в те века могли управлять не Рюриковичи – они были еще очень сильны. И Москва была очень сильна. Но назвать очень сильным семейство Дмитрия Ивановича (да и его самого!) в 1367–1380 годах язык не поворачивается, особенно если вспомнить противостояние великокняжеской московской власти с тысяцкими, с тверскими и другими князьями.
Каждый человек делает в истории себя самого. Дмитрий Иванович, оказавшийся в сложнейшей ситуации, делал то же: то есть самого себя. И следует признать, что сделал он это великолепно, не допустив ни одной серьезной ошибки. В этом самотворчестве ему, конечно же, помогали митрополит Алексий, двоюродный брат Владимир Андреевич (Храбрый), и другие люди мудрые, и судьба, и – главное для нашей темы! – хорошая жена Евдокия Дмитриевна.
Во второй половине ХХ века автор данных строк неоднократно слышал от мужчин, занимающих на социальной лестнице ступени пониже, чем ту, на которую судьба вознесла победителя в Куликовской битве, такую фразу: «Чтобы много и продуктивно работать в любой сфере деятельности и отдаваться делу целиком, нужно иметь надежные тылы, то есть семью, жену, детей». Эта мысль верна для всех времен и стран. Она, естественно, не означает, что женщине «в тылу», то есть в семье, отводится роль домохозяйки (хотя многие мужчины нашего времени тихонько мечтают о подобном раскладе), нет. Она означает лишь то, что человек, работающий на пределе сил и возможностей в сфере своей деятельности, в семье, в «тылу», должен находить душевное отдохновение. Здесь, заметьте, сказано «человек», а не мужчина или женщина.
Сферу деятельности Дмитрия Ивановича мы ниже очертим. Но перед этим мы должны сказать о том, что у княгини Евдокии, кроме «тыла», «семьи», были и другие заботы. Хотелось ей того или нет, но и она, будучи супругой «человека государственного», являлась «человеком государственным», «женщиной государственной», да, кроме этого, еще и владелицей немалого имущества и организатором (!) огромного княжеского хозяйства. Это тоже нужно «держать» в уме, чтобы понять, как трудно ей было быть безукоризненной со всех точек зрения женой Дмитрия Ивановича, повелителем его «тыла». Нельзя забывать еще и о том, что дочь Дмитрия Константиновича была человеком религиозным в высоком смысле этого слова.
Как ей удавалось совмещать столь сложные функции в столь сложном жизненном поле?
Проследим хронологию дел мужа, чтобы понять и по достоинству оценить дело жены.
1371 год. Тверской князь Михаил получил от хана ярлык на великое княжение. Дмитрий Иванович не поехал во Владимир слушать грамоту хана, вступил с войском в Переяславль-Залесский. Жители Владимира тоже не признали тверичанина великим князем. Посол хана, передав ярлык Михаилу, приехал в Москву по приглашению Дмитрия. Хозяин щедро одарил гостя, пировал с ним (а значит, рядом была-пировала жена Дмитрия).
После этого сын Ивана Красного отправляется в Орду, получает ярлык на великое княжение (дипломатическая победа), заключает, вернувшись домой, договор с Новгородом (еще одна победа).
Московский воевода Дмитрий Михайлович Волынский разгромил при Скорошецеве войско рязанского князя Олега (началась подготовка войска к серьезным победам).
В 1373 году под Любутском состоялось примирение Дмитрия и литовского князя Ольгерда, не сумевшего одолеть Москву.
Много энергии тратит Дмитрий для организации, так сказать, «антитеррористической борьбы» против ушкуйников-новгородцев, продолжавших грабить селения вдоль побережий Волги и Камы.
В 1374 году, после избиения ордынцев в Нижнем Новгороде, князь Дмитрий «размирился» с Мамаем.
В 1375 году князь осадил Тверь, через месяц заключил с ней договор.
В 1376 году он, опасаясь нашествия Мамая, вывел войско к Оке, готовый драться с сильным врагом.
В 1377 году московско-нижегородское войско ходило в Поволжье – ханы Осана и Мухмат-Салтан покорились Дмитрию.
В том же году у русских произошла осечка на реке Пьяне, где их побили, и крепко, ордынцы. Этим хотела воспользоваться Мордва, пришла на Русь грабить, но нижегородский князь Дмитрий Константинович жестоко наказал их, в следующем году он сам ходил в Мордву. Грабил, взял много пленных, знатных из них казнили в Нижнем Новгороде. Татары напали на город, ограбили, сожгли, влились в войско мурзы Бегига. Русские разгромили их на реке Воже. Война с Мамаем, с Ордой уже шла вовсю.
В 1379 году князь Серпуховской Владимир Андреевич отбил у Литвы Стародуб и Трубчевск.
В 1380 году великий князь Дмитрий Иванович собрал, экипировал, оснастил, вооружил сильное войско и осуществил с ним крупнейший за предыдущие 150 лет в истории Русской земли поход, финалом которого была победа на Куликовом поле.
Здесь нужно сделать остановку.
Дело в том, что над Восточной Европой, как было сказано в начале нашей книги, издревле витал амазонский дух, подогреваемый известными легендами, а позже – былинами да сказками о женщинах-воительницах, и, естественно, такое событие, как Куликовская битва, не могло пройти мимо тех, кто не только искренно верит в реальность геродотов и послегеродотовых рассказов об амазонках и им подобных, но и так же искренно считает, что женщины просто обязаны были активно участвовать во всех без исключения войнах, походах, битвах. В XIX веке, например, один «историк-самоучка» из Ростова Великого нашел свидетельства, доказывающие участие двух его землячек, княжны Дарьи и княжны Феодоры, в битве на поле Куликовом, а современные исследовательницы женской истории Отечества предположили, используя в слегка урезанном виде метод математической индукции, что во всех полках русского воинства могли быть такие переодетые в мужскую одежду воячки. А если могли, значит, были.
Тем более что Куликово поле находится в зоне, когда-то контролируемой, «управляемой женщинами», куда, надо думать, воинственную часть женской половины человечества манит, притягивает какой-то генофондный магнит.
Как бы то ни было, а княжнам Дарье и Феодоре и всем, кто мог участвовать в черных кольчугах в Куликовской битве, надо сказать чистосердечное спасибо от лица всех потомков. В конце концов, черные кольчуги – это не «белые колготы».
В «Задонщине» же, созданной, по-видимому, в 80-х годах XIV века, роль женщины ограничивается плачем.
Жена Микулы Васильевича Марья рано поутру плакала на забралах стен московских, так причитала: «О Дон, Дон, быстрая река, прорыла ты каменные годы и течешь в землю Половецкую. Принеси на своих волнах моего господина Микулу Васильевича ко мне!» Погиб Микула Васильевич, он же Николай Васильевич Вельяминов, с виду хороший человек, храбрый, поддерживающий во всем великого князя, но пояс, украденный отцом, почему-то так и не вернувший владельцу. Почему? Светлая ему память, однако, за ратный подвиг.
«И жена Тимофея Волуевича Федосья тоже плакала, так причитая: “Вот уже веселие мое поникло в славном городе Москве, и уже не увижу я своего государя Тимофея Волуевича живым!”»
А Андреева жена Марья да Михайлова жена Аксинья на рассвете причитали: «Вот уже для нас обеих солнце померкло в славном городе Москве, домчались к нам с быстрого Дона горестные вести, неся великую печаль: повержены наши удальцы с борзых коней на суженом месте, на поле Куликовом, на речке Непрядве!»
«Сказание о Мамаевом побоище» было написано чуть позже, но и там роль женщины ограничена и временем, и пространством, зато в нем есть важное для свидетельства поведения княгини Евдокии и речь ее.
В Кремле прощалась дружина Дмитрия Ивановича с соотечественниками, воины прощались с женами. Женщины не кричали, не плакали, вели себя с достоинством. Отдав «последнее целование», проводив мужей, которые выходили через Фроловские, Никольские и Константино-Еленинские ворота, они остались на площади. Княгиня Евдокия села на «урундуке» перед теремом, жены воинов окружили ее, и она, не сдержав слезы, но и не в крик и вой бабий, а сдержанно, насколько это было возможно, помолилась Богу, чтобы он не допустил второй Калки, второго такого позора для Русской земли и несчастья, после которого «до сих пор еще Русская земля уныла».
Вот и вся роль русских женщин по «Задонщине» и «Сказанию» в Куликовской битве. Опрометчивому в своих суждениях человеку эта роль может показаться маленькой и неубедительной, особенно человеку, не уходившему на фронт, на войну, на битву из семьи, из объятий любимой жены. «Жди меня, и я вернусь, только очень жди!» Это – вечные слова. Они будут жечь сердца воинов и их жен всегда, до тех пор, пока человек семейный не перестанет воевать. Кому легче? Воину, покидающему родной дом, жену, детей, или тем, кто остается? Кто остается в неизвестности, кто готов ждать всю жизнь, кто ждет всю жизнь – даже тогда, когда нет уже ни единого шанса дождаться? Кому легче?