— Чего случилось? — он зажег свечу.
— Меня хотели мышкой покормить, — тяжело дыша, ответила я.
— А кричать так зачем? Надо было спасибо сказать.
— Она живая была! — взвизгнула я.
— Видно Мурка решила, что ты плохо питаешься.
— Нет. Я ей забыла молока купить. Она мне и напомнила так своеобразно. Мол, она договор выполняет: мышей ловит, а молока нет, — я перевела дух. Нужно было подойти к кровати и перестелить ее, но я боялась.
— Чего спать не ложишься?
— Я в последний раз всю ночь не могла уснуть. Все время боялась, что мышь опять целоваться придет.
— Чего ты их так боишься? — он стряхнул одеяло. Стянул простынь. Я положила другую. Сняла пододеяльник.
— Не знаю. Но боюсь.
— Ложись, — накрывая кровать одеялом, сказал Гена.
— Я лучше немного посижу, — с опаской, я огляделась по сторонам.
— Ага, — он задул свечу. Схватил меня за талию и закинул на кровать.
— Что ты делаешь? — я испугалась не на шутку.
— Спать ложусь, — он лег рядом. — Буду тебя от мышей охранять.
— Не надо…
— Спи. Вставать через пару часов. Потом поспорим. — Накрываясь одеялом и обнимая меня, сказал он. Возражать я не посмела. Так вроде не страшно. Пусть он мышей отгоняет. Да, спокойно. Я закрыла глаза и вновь уснула. Через три часа нужно было вставать на работу.
Глава 11
Просыпаться в чьих-то крепких объятьях было непривычно. Вначале я и не поняла, кто держит меня за грудь. Сдержав порыв ударить наглеца, я приоткрыла глаза. Гена. Кошка. Мышь. Угу. Ясно. Зазвенел будильник. Его противный писк прошелся по моим нервам. Я всегда ненавидела будильники, поэтому просыпалась перед тем, как он зазвонит. И это было независимо от мелодии. В этот раз Гена отвлек меня. Будильник продолжал надрываться.
— Ты вставать собираешься? — не открывая глаз, спросил Гена.
— Как только ты меня отпустишь.
— Хм, а я и думаю, чего мне так приятно, — он отпустил меня. Я тут же выключила будильник. Умыться. Попить холодного чая. Завтракать не хотелось. Да и не чем было. Теперь только переодеться и на работу. Взяв вещи, я осторожно прошла в соседнюю комнату. Я положила вещи на спинку дивана. Сняла ночную рубашку и взяла футболку. День обещал быть жарким. Зачем я сделала шаг назад? Это получилось машинально. Нога наступила на что-то мягкое. Сердце упало вниз. Я скосила глаза, подпрыгнула и закричала. Отвращение волной прошлось по телу.
— Чего ты орешь? — заглядывая в комнату, спросил Гена.
— Вчерашняя мышь, — я показала на дохлый комок, что лежал на полу. Видимо, мышка пыталась убежать к себе, но померла по дороге. — Гадость.
— А по мне так ничего, — хмыкнул он, смотря почему-то на меня. Футболку-то я так и не надела.
— Нашел чем любоваться.
— Ну это лучше, чем дохлой мышью, — он ушел. Вернулся с куском старой газеты и подобрал дохлую мышь.
— Спасибо. — Я пошла мыть ногу. Надевать брюки ее не помыв, я брезговала. Пока на терраске отмывала ногу, Гена выкинул мышь. Сполоснул руки около уличного умывальника.
Начинался новый день. Странно он начался. Но я надеялась, что он все-таки будет удачным. Холодная ладонь коснулась ягодиц. Тонкая ткань трусов не защитила от этого льда. Я замерла.
— Убрал свою лапу. За мышь спасибо, остальное — лишние, — тихо сказала я, едва сдерживая злость.
— Да ладно тебе.
— Мы не договаривались, что вместе с регистрацией и койкой, ты получаешь и меня в придачу, — я развернулась и посмотрела на него.
— Всегда в пункт договора можно добавить новые пункты, — ответил Гена, прищурив глаза.
— Нет. Мы чужие люди. Живем, как соседи. На этом все, — твердо сказала я.
— Как скажешь. От мышей тебя больше не защищать?
— Нет. Сама справлюсь, — я тяжело сглотнула. Мне было не по себе от его взгляда.
— Хорошо. На работу опоздаешь, соседка.
— А ты что думал? — я вернулась в комнату, чтоб одеться.
— Ничего, — спокойно ответил он. — Тема закрыта. Ты сказала нет, я понял. Десять раз одно и то же обсуждать не будем.
— Договорились, — сумка, кошелек. Отдала деньги на материал для крыши. И ушла на работу.
Постепенно за дневной суетой я забыла об утреннем инциденте. Жаркий душный день. Многие поехали на дачи и в деревни. Меня же поставили на три маршрута не городских, «дачных». И вот я собирала плату в переполненном автобусе, уворачиваясь от лопат, мучаясь от вони, что образовывалась из помеси духов, дезодорантов, пота и бензина, который проникал в салон. Отвратительная работа. Отвратительный день. Он не заладился с самого начала. И также продолжался.
В конце маршрута был поселок на берегу озера. Это было местная зона отдыха. Безработные, студенты и те кто был в отпуске поехали туда вместе с дачниками. Ехать в дороге нужно было около часа. Некоторые, особо нетерпеливые, пить начинали уже в автобусе. Я делала замечания, меня посылали. Красота, а не работа. Сколько я нервов потратила, на эти споры! В итоге, в перерыв никак не могла отойти. Меня просто трясло. Как раз в этот момент и подошел Олежа, который оказался здесь проездом.
Он был именно не Олег, а Олежа, потому что так было модно и необычно. Он сам по себе был «модным» и всячески это подчеркивал. Модная прическа, модная одежка. На ногтях виден маникюр. Казалось, что он из какого-то другого мира. Но нет, из моего города. Просто очень любил следить за собой. Общаться с ним было легко. Даже успокаиваться начала. Мне всегда нравились такие люди, с которыми когда общаешься, то забываешь о своих проблемах.
Я и не заметила, как закончился перерыв. Он удивился, узнав, что у меня нет телефона. Предложил свой старый отдать. Мол, всегда договориться можно где подзарядить. Я отказывалась, но он настоял. В итоге мы договорились встретиться послезавтра в городе. Рассчитывала ли я на что-то? Нет. Просто хотела пообщаться с интересным человеком.
Жара дурманила. Я возвращалась домой. Опять пришлось идти пешком две остановки. Но это ничего страшного. Погода хорошая. Завтра выходной. Пойдем делать Гене регистрацию. Надо будет грядки прополоть. Посмотреть созрела ли клубника. Ягоды уже висели крупные, но еще зеленые. Может за день они хоть немного подрумянились?
Одно время ягоды видеть не могла, особенно когда мы в урожайный год набрали пять ведер. А теперь опять соскучилась по ее вкусу. Или это было от авитаминоза? Мой рацион не отличался особым разнообразием.
Удар по голове. Я замечталась и не услышала, что ко мне кто-то подошел сзади. А может просто не придала значения. Толчок в сторону, и одновременно сорвали сумку сплеча. Я же покатилась в канаву, глубокую и заросшую крапивой. Все произошло за считаные секунды. Шум в голове. Руки и лицо горят огнем. Сумка полетела следом за мной в канаву. И торопливый бег в сторону.
Страшно и обидно. Я так испугалась, что побоялась посмотреть на напавшего. Надо было выбираться из вонючей канавы со стоячей водой. Я вначале села. Перед глазами все плыло. Дрожащими руками открыла сумку. Кошелька не было. Благо паспорт оставил. Слезы. Обидно. Пока выбиралась — обожгла все руки крапивой. Досталось и лицу. Выползла. Ноги дрожали. Но я была не в сказке, где могла прилететь фея и, взмахнув палочкой, отправить меня домой. И принц на мерседесе поблизости не проезжал. А было бы здорово, чтоб меня такую бедную и несчастную кто-нибудь довез до дома. Только пришлось идти самой. Все время сама. Одна. Устала. Может это было последней каплей? Пришло осознание одиночества и ненужности. Ведь это правда, я никому не нужна. Вот осталась бы я в этой канаве, никто бы искать не стал. Я плакала. Шла и плакала. Не обращала внимания на комаров, что пытались меня укусить, не обращала внимания на порвавшуюся балетку, что волочилась следом за мной по земле и все время пыталась соскочить, а ее упрямо поправляла. Можно было бы и босиком пойти, но мне эта мысль пришла уже около дома. Я прошла в покосившуюся калитку, закинула балетки в траву и села на крыльцо. Сил больше ни на что не было. Хоть здесь помирай.
— Пойдем, я тебе воды нагрел, — из дома вышел Гена. Я даже ответить ему ничего не смогла. Просто сидела, смотрела в одну точку. Он сел рядом. Закурил. Протянул мне сигарету. Почему бы нет. Мне уже все равно. Горький дым обжег язык. Дым проник в легкие. Закашлялась.
— Как ты можешь такую гадость курить постоянно? — спросила я.
— Очнулась. А курю, потому что привычка, — он отобрал у меня сигарету. — Иди мыться, потом ужинать. Дальше — посмотрим.
Меня шатало. Вода в терраске. Теплая и мягкая. Мыло смыло вонь. Даже мою рубашку повесил. Заботливый какой. В доме пахло дымом и спиралями от комаров. Я съела несколько ложек гречневой каши и расплакалась. Гена сел рядом и обнял меня за плечи.
— Что случилось, подруга?
— Подруга? — переспросила я.
— А кто же? Подруга дней моих суровых.
— Ограбили.
— И чести девичий лишили?
— Только ограбили и в канаву выкинули, — замотала я головой.
— Много взяли?
— Пятьсот рублей.
— Ника, ну и чего ты слезы льешь? Копейки ведь. Ты жива, здорова, а остальное заработаем.
— По голове ударили.
— Дай посмотрю, — его пальцы зарылись в мою шевелюру. — Вроде шишек не чувствую. Несильно тебя приложили. Больше напугали.
— Напугали, — согласилась я. — А еще устала. Понимаешь? Я так устала. Больше не могу.
— Бывает. У каждого человека бывает срыв.
— У меня ничего не получается. Вся жизнь…
— Прекрати. Все у тебя нормально. Просто срыв.
— Я никому не нужна. Это страшно.
— Мы с тобой в одной лодки подруга, а ты говоришь, что одна, — возразил он.
— Но…
— Все нормально будет. Сейчас ляжем с тобой спать. Завтра утром будет новый день. Старые беды забудутся. Вон, завтра крышу крыть будем.
— Надо завтра в город съездить.
— Так одно другому не мешает. Давай накрывайся, а я рядом лягу, — он подтолкнул меня.
— Не надо…
— Тебе сегодня ночью страшно будет. Кошмары будут мучить, а я буду рядом, — спокойно ответил он. Это «будет» было произнесено так уверенно, что я поверила ему. Даже не осталось сомнений. Он был островом в бушующем море. За него можно было зацепиться. Особенно сейчас, когда так страшно.
— Только не приставать.
— Не буду, — он усмехнулся.
— Ген, а зачем тебе все это нужно? Ты ведь можешь и не успокаивать. Мы ведь с тобой соседи.
— У тебя кровать мягче и одеяло лучше, — ответил он, ложась рядом. — Обычная выгода. Расчет.
— А я думала, жалко меня, — сказала я. Не знаю почему я сказала эти слова. Может потому что так и хотелось, чтоб он меня пожалел?
— Тебе пять лет и ты разбила коленки? Чего мне тебя жалеть? Ты чего руки чешешь?
— В крапиву упала. Болит все. Чешется.
— Сейчас вылечим, — он встал и зажег свечу. Питьевая сода, вода.
— Что ты делаешь?
— Лечу тебя. А то завтра будешь вся ободранная и расчесанная. Вот теперь вижу, что тебя сильно обожгло. Чего дергаешься? — накладывая кашицу из соды, спросил он.
— Холодно.
— Зато легче будет. Ты меня лечила, теперь я долг отдаю.
— Так вроде это было за то, что ты меня спас, — тихо сказала я. — Тогда могла утонуть.
— Так я на будущее. Вот опять мне плохо станет, будешь меня таблетками кормить и температуру мерить. Сода снимет зуд.
— Значит, совсем не жалко?
— Жалеть детей надо. Они глупые, несмышленые. Ты же вон какая деваха. Голова на плечах есть. Она нужна не только чтоб еду жевать, но и думать. Ты ведь сама во всем виновата. Не надо так людям доверять.
— Даже тебе?
— Ника, вот скажи, что ты обо мне знаешь? Ничего. Только то, что я тебе рассказал. А ведь мог и обмануть. Может я на жалость твою давил? Я мог в тюрьме сидеть за убийство и только освободиться. Мог квартиру в карты проиграть, — сказал он. Потом взял вату и стал смывать кашицу из соды. — Чего улыбаешься?
— Ты мог мне и соврать. Но сейчас сидишь рядом и лечишь меня. А не нож к горлу подставил, чтоб отобрать последние копейки.
— Тоже верно. Легче?
— Немного.
— Больше не чеши, — он вновь задул свечу и лег рядом. — Надо будет тебя в следующий раз встретить. У тебя прям страсть какая-то приключения находить.
Я хотела ему возразить, но уснула.
Глава 12
Было приятно сидеть на ступеньках и смотреть, как начинается новый день. Жара только давала о себе знать. Еще не ушла утренняя прохлада, в тени так и вовсе хотелось накинуть чту-то на плечи, но солнце начало прогревать воздух. Стоило выйти из тени, так сразу становилось жарко.
Старый дом. Я провела рукой по посеревшим от времени доскам. Сколько всего он видел? Тут ведь не передать словами. Он помнил дедушку и бабушку, когда они были еще молодыми. Видел, как рос мой отец. Помнил меня маленькой. Мне всегда нравились эти ступеньки. Нравилось смотреть как мимо проходила детвора на речку, а дед Степаныч в валенках и телогрейке, которые он не снимал круглый год, шел рыбу ловить. Эта часть город всегда была больше похожа на деревню. Даже выражение было, что в мы ехали в город, то и есть, в центр. А сейчас все выглядело заброшенным. Как будто жизнь уходила из этих мест. Это чувствовал дом. Он умирал. Медленно и болезненно. Разве могут дома жить без людей?
— Все мечтаешь? — Гена пришел с колонки, принеся два ведра холодной воды.
— Думаю, что с домом потом делать. Нельзя, чтоб он опять пустовал. Вот уеду я, а он будет один стоять и пустовать.
— А ты не уезжай, — наливая воду в умывальник, ответил Гена.
— И чего мне здесь делать? Работать за копейки и шишки собирать? — спросила я, наблюдая, как он умывается, не обращая внимания на холодную воду.
— Если тебе так везет, то думаешь шишки тебя в другом месте обходить будут?
— Ты заболеть не боишься? — больно он активно в холодной воде полоскался.
— Нет. Закаливания вещь хорошая.
— Тогда тебе тут только и жить. Я к горячей воде привыкла.
— В чем проблема? Достроим комнату. Проведем воду. Здесь у многих вода в дом заведена. Сделаем все удобства.
— Это когда будет.
— А ты хочешь все и сразу? Так никогда не бывает, моя хорошая. Да и ценить начинаешь все это, когда или теряешь, или все делаешь с самого начала. Готовое воспринимаешь как данность.
— Но это тяжело.
— Ника, хватит ныть. Только и слышу, что плохо, тяжело. Зря судьбу гневишь. У тебя не все так плохо, как кажется. Люди из таких проблем выбираются, что тебе не снилось. Не сдаются. А ты ноешь. Да и смысл ныть? Или ты так ко мне внимание привлекаешь?
— Ничего я не привлекаю, — сразу испортилось настроение.
— А что ты делаешь? Напрашиваешься на жалость, — он сел рядом. Закурил. — А я тебе уже говорил, что жалеть не буду. Жалость она человека слабым делает. Хочешь помочь, так протяни руку, подтолкни, а не вытирай сопли. Иначе я тебя жалеть буду, а ты меня. Так и будем с тобой слезы вытирать друг другу. Достанем бутылочку и будем с тобой о своей судьбине горевать. Хотя это время могли бы на дела потратить. Например, я начну крыльцо разбирать, а ты крапиву дергай. К дому пройти невозможно Все заросло.
— Я думала мы после того, как в город съездим, тогда начнем домом заниматься.
— Твоя контора во сколько открывается? В десять утра. А сейчас шесть. Мы столько дел сделаем за это время. Так что не ленись. Вперед и с песнями.
— Петь обязательно? — я хмуро посмотрела на него.
— Нет, но желательно, — он бодро поднялся и пошел за топором. Мне же только оставалось пойти за рукавичками, чтоб не обжечь руки об крапиву.
Через два часа я уже начала жалеть, что пригласила пожить Гену. Вроде дом был мой, а командовал чужой человек. Я почувствовала себя рабыней на сахарных плантациях. Только соберусь сеть, чтоб передохнуть, как он тут же начинал меня поднимать, то шутками, то приказами, то на совесть давил. И я велась. Нет бы его послать, так вставала и делала. Ведь правильно говорил, что кроме нас некому было привести дом в порядок.