Крис уже планировал съезжать из родительского дома, когда были опубликованы первые кадры с HR8832/B. Семья не обратила на них особого внимания. Порша, тинейджер-отличница, тогда как раз заинтересовалась политикой и страшно на всех сердилась, что ей не разрешили поехать в Чикаго – протестовать на инаугурации Континентального Содружества. Родители отдалились друг от друга и жили каждый в своем мирке – отцовский состоял из столярничания и пресвитерианской церкви, мать запоздало окунулась в богему – собрания интеллектуалов и индийские платья, спиритические сеансы и афганские шали.
Конечно, они восхищались изображениями с HR8832/B, однако ничего толком не поняли. Как и большинство окружающих, они не представляли себе, как далеко от них находится планета, что означает «она обращается вокруг другой звезды», какую еще ценность, помимо чисто абстрактной, представляют собой морские виды и почему все вообще так носятся с этим местом, куда и отправиться-то нельзя.
Крис изо всех сил пытался им объяснить – в нем пробудилось еще одно журналистское качество. Как красота, так и значение получаемых изображений были попросту безмерны. Тысячелетия, которые потратило человечество на борьбу с невежеством, именно в них достигли кульминации. Они искупили суд инквизиторов над Галилеем и костер Джордано Бруно. Они подобны драгоценной жемчужине, обнаруженной на руинах рабства и войн.
Увы, сенсация оказалась совсем недолгой. Затем медийный пузырь лопнул, а торговцы сувенирами, собрав свою прибыль, переключились на другие темы. С тех пор прошло десять лет. БЭК-эффект так и не удалось толком объяснить или воспроизвести, Порши уже не было, а первая попытка Криса написать книгу закончилась катастрофически. Правду никто не хотел покупать. Даже в Кроссбэнке, хуже того, даже в Слепом Озере постоянная внутренняя грызня относительно изображений и их интерпретации почти заслонила собой науку.
И тем не менее он здесь. Лишенный иллюзий, утративший ориентацию, затрахавшийся и оттраханный – но у него есть еще один шанс найти жемчужину и показать ее людям. Поделиться с ними той красотой и тем значением, которые в свое время буквально доводили его до слез.
Крис поднял взгляд на Себастьяна Фогеля.
– Что для вас означает это место?
– Я попал сюда так же, как и вы, – с улыбкой пожал плечами Себастьян. – Мне позвонили из «Восточного обозрения», я поговорил со своим агентом и подписал конт- ракт.
– Это понятно. Неужели вы видите лишь шанс опубликоваться?
– Не сказал бы. Быть может, я не столь сентиментален по этому поводу, как Элейн, однако значение того, что здесь происходит, я осознаю. Со времен Коперника любое существенное астрономическое открытие влияет на то, как человечество воспринимает себя и свое место во Все- ленной.
– Дело ведь не только в результате, но и в самом процессе. Галилей, будь у него достаточно терпения, мог бы объяснить устройство телескопа практически кому угодно. Однако даже те, кто непосредственно работает с БЭК-кольцами, не в состоянии ответить, как именно они добиваются результата.
– Вы задаетесь вопросом, что на самом деле важнее – то, что мы видим, или то, как мы видим, – кивнул Себастьян. – Любопытная точка зрения. Не стоит ли вам поговорить с инженерами Ока? Они могут оказаться более словоохотливыми, чем теоретики.
Потому что им плевать на то, что я открыл миру правду о Галлиано, подумал Крис. Потому что для них я – не Иуда.
И тем не менее идея была стоящей. После завтрака Крис позвонил Ари Вейнгарту и попросил свести его с кем-нибудь из Ока.
– Главного инженера зовут Чарли Гроган. Если хотите, я с ним свяжусь.
– Буду признателен, – сказал Крис. – Есть новости про карантин?
– Увы, никаких.
– Все еще без объяснений?
– Понимаю, что это не совсем обычно – но именно так. Я и сам прекрасно знаю, в каком состоянии все вокруг. У жены одного сотрудника в отделе кадров начались схватки в тот самый момент, когда в пятницу закрылись ворота. Можете себе представить, что бедолага сейчас чувст- вует.
Вчера Крис проинтервьюировал в спортзале трех сменных работников, и единственное, о чем они могли говорить, – это карантин. Покинутые семьи, некормленые собаки, пропущенные приемы у врача. «Могли бы хотя бы аудиосвязь организовать! – кипятился один электрик. – Что им стоит-то? Боятся, что нам фугас по телефону подкинут? Самые разные слухи идут, и неудивительно, раз информации никакой. Может, там уже война вовсю!»
Крис был целиком с ним согласен. Временный карантин из соображений безопасности – одно дело, но почти неделя без какой-либо информации снаружи или наружу уже граничила с безумием. Скоро все неминуемо придут к выводу, что в мире действительно произошло нечто крайне серь- езное.
Быть может, так оно и было. Но это ничего не объясняло. Пусть даже война, какую угрозу представляет при этом интернет или видеотелефония? Почему под карантином находится не только население Слепого Озера, но и линии связи?
Кто и что скрывает? И от кого?
Следовало хотя бы час потратить перед ужином, чтобы привести записи в порядок. Он уже начал представлять себе, как могла бы выглядеть законченная статья – пусть не на все двадцать тысяч слов, как в договоре с «ВО», но и вряд ли намного меньше. Даже сформулировал основную мысль: под человеческой способностью к безразличию могут скрываться любые чудеса. В сонной культуре UMa47/E мысль эта отразится, словно в далеком зеркале.
Такая работа пойдет ему на пользу и, быть может, восстановит пошатнувшуюся веру в себя.
Или же завтра он проснется в привычном тумане отвращения к себе самому, осознавая, что десяток наскоро записанных интервью, сдобренных неоправданными амбициями, никого не обманут. Возможно и такое. Скорее всего, вполне вероятно…
Подняв взгляд от экрана персонального сервера, он обнаружил над собой Элейн.
– Крис!
– Я занят.
– У южных ворот что-то происходит.
– Что именно?
– Откуда я знаю? По дороге медленно приближается что-то большое. Похоже на беспилотное транспортное средство. Его видно с холма за «Плазой». На эту твою штуку можно писать видео?
– Да, но…
– Тогда и ее захвати. Пойдем!
Происходящее было, очевидно, довольно необычным, и на холме уже собралась кучка зрителей. Крис видел и прильнувшие к стеклам лица в окнах южной башни «Хаббл-Плазы».
– А Себастьяну ты сказала?
Элейн наморщила нос.
– Понятия не имею, где он. Да и вряд ли он заинтересовался бы. Разве что там, на дороге, сам Мессия.
Дорога в Слепое Озеро вилась вдали под плотным покровом низких туч. Действительно, что-то приближалось по ней к запертым воротам. Крис подумал, что Элейн, похоже, не ошиблась: больше всего оно напоминало тяжелый девятиосный беспилотный грузовик, таких роботов армия использовала во время турецкого кризиса пять лет назад. Грузовик был выкрашен в черный цвет и лишен опознавательных знаков; во всяком случае, на расстоянии Крис не мог их разобрать. С прежней скоростью – примерно двадцать километров в час – до ворот ему оставалось минут десять, не меньше.
Крис снял короткое видео.
– Ты в хорошей форме? – спросила его Элейн. – Я собираюсь пробежаться отсюда до ворот, посмотреть, что будет, когда он подъедет.
– А не опасно? – возразил Крис. И холодно тоже. За последний час температура упала на несколько градусов, а он был без куртки.
– Пора уже отрастить яйца, – поддела его Элейн. – Не похоже, что грузовик вооружен.
– Пусть не вооружен, зато бронирован. Кто-то подготовился к неприятностям.
– Тем более надо там быть. Эй, что это?..
Взвыли сирены. Мимо с огромной скоростью пронеслись к югу две машины секьюрити Слепого Озера.
Для своего возраста Элейн оказалась очень подвижной. Крис едва за ней угнался.
Восемь
В среду Маргерит рано закончила работу и отправилась в школу, чтобы встретиться с мистером Флейшером, классным руководителем Тессы.
Здание единственной в Слепом Озере школы было двухэтажным, длинным и находилось неподалеку от «Плазы». Его окружали игровые и спортивные площадки, а также огромная парковка. Подобно всем остальным зданиям Слепого Озера, школа была спроектирована очень грамотно, но без каких-либо отличительных черт – подобная школа могла бы обнаружиться где угодно. Она была очень похожа на школу в Кроссбэнке и встретила Маргерит, шагнувшую сквозь широкие двери, тем же самым запахом, которым пахли все известные ей школы: йогурта, деревянной стружки, дезинфицирующего средства, подросткового мускуса и работающих электроприборов.
Тесс в этом году пошла в восьмой класс, на шаг дальше от игры в классики и кукол Барби, и застыла теперь на самом пороге юности. Старшие классы для самой Маргерит были не слишком радостными, и ряды бледно-розовых шкафчиков вызвали в ней привычное чувство ожидания опасности, хотя школа пустовала – учеников распустили пораньше, чтобы учителя могли встретиться с родителями. Тесс, наверное, уже дома, читает или просто слушает, как гудят обогреватели. В родных стенах, подумала она не без зависти.
Маргерит постучала в полуоткрытую дверь комнаты 130 – класса мистера Флейшера. Тот жестом пригласил войти и встал, чтобы пожать ей руку.
Она не сомневалась, что мистер Флейшер – отличный учитель. Слепое Озеро было образцовым институтом федерального значения, и ключевым элементом заключаемых с сотрудниками контрактов являлся доступ к первоклассной школьной системе. Маргерит была уверена: у мистера Флейшера безупречный послужной список. Даже внешне он производил впечатление прекрасного учителя, во всяком случае, такого, которому без опасений можно доверять: высокий, с ласковым взглядом, одет безукоризненно, но при этом демократично, аккуратно подстриженная бородка и широкая улыбка. Рукопожатие его оказалось твердым, но не жестким.
– Добро пожаловать. – Столы и стулья в классе были детские, однако он принес откуда-то пару стульев для родителей. – Присаживайтесь.
Забавно, подумала Маргерит, почему от всего этого ей так неловко.
Флейшер бросил взгляд на свой листок.
– Приятно познакомиться. Вернее сказать, мы уже знакомы – нас представляли друг другу в первый день занятий. Вы ведь работаете в департаменте наблюдения и интерпретации?
– Сказать по правде, я его возглавляю.
Флейшер чуть приподнял брови.
– Вы ведь здесь с августа?
– Да, мы с Тесс приехали в августе.
– А ее отец – чуть раньше, не так ли?
– Верно.
– Вы живете отдельно?
– Мы в разводе, – отрезала Маргерит. Интересно, это паранойя или Рэй успел все обсудить и с Флейшером? Он всегда настаивал, что они «живут отдельно», будто это какое-то временное недоразумение. Вполне в духе Рэя – упомянуть, что Маргерит «работает в департаменте интерпретации», не признавая, что она им руководит. – У нас договор о совместном воспитании, но большую часть времени за Тесс отвечаю я.
– Понимаю.
Возможно, Рэй и об этом забыл упомянуть. В разговоре возникла пауза – Флейшер что-то добавил к своим за- писям.
– Извините, если создается впечатление, что я лезу не в свое дело. Просто мне нужно понять, как у Тесс обстоят дела дома. В школе у нее пока дела идут не лучшим образом – уверен, что вы в курсе. Ничего особо серьезного, однако отметки ниже, чем хотелось бы, и потом, кажется, она немного… не знаю, как лучше сказать… слегка невнимательна в классе.
– Переезд… – начала Маргерит.
– Безусловно, важный фактор. Тут у нас вроде военной базы. Семьи приезжают и опять уезжают, а дети это переносят не так легко. Кроме того, бывает, новичков недолюбливают. Я с таким сталкивался, увы, не раз. Но это не единственное, что беспокоит меня в случае Тесс. Я просмотрел ее личное дело из Кроссбэнка.
Вот оно, подумала Маргерит. Разворошили старые угли.
– Весной у Тесс были проблемы. Однако они уже позади.
– Это было во время бракоразводного процесса?
– Да.
– Она посещала психиатра, так?
– Да, доктора Лейнстера в Кроссбэнке.
– А сейчас врачи за ней наблюдают?
– В Слепом Озере? Нет! – решительно мотнула головой Маргерит.
– А вы не рассматривали такую возможность? Здесь есть специалисты, способные оказать первоклассную помощь.
– Я не сомневаюсь. Но не чувствую необходимости в такой помощи.
Флейшер сделал паузу. Постучал карандашом по столу.
– В Кроссбэнке у Тесс случались галлюцинации, верно?
– Нет, мистер Флейшер, неверно! Тесс чувствовала себя одинокой и стала разговаривать сама с собой. Она придумала себе подружку, Зеркальную Девочку, и иной раз ей самой становилось нелегко отличить воображаемое от реального. Это проблема, да, но не галлюцинация. Тесс проверяли на височную эпилепсию и на добрый десяток других неврологических заболеваний. Все тесты дали отрицательный результат.
– Согласно личному делу ей поставили диагноз…
– Синдрома Аспергера, совершенно верно; ничего из ряда вон выходящего. У нее случается нервный тик, она поздно начала говорить и с трудом находит себе друзей. Да, она одинока; думаю, что проблемы в Кроссбэнке были отчасти вызваны именно одиночеством.
– По-моему, она одинока и здесь.
– Не спорю. Одинока и не знает, что делать. А что бы вы чувствовали на ее месте? Родители в разводе, недавний переезд плюс все обычные невзгоды, выпадающие на долю ребенка ее возраста. Я все это и без вас прекрасно вижу. Каждый день. В ее жестах, в глазах.
– Вам не кажется, что терапия могла бы здесь помочь?
– Поймите меня правильно, я не то чтобы против. Тесс сажали на риталин и кучу других лекарств, и ни одно не помогло. Совсем наоборот. Все это тоже должно быть в личном деле.
– Терапия не обязательно подразумевает лекарства. Иногда помогает просто беседа с врачом.
– Тесс беседы не помогли. Она лишь стала себя чувствовать еще более не такой, как все.
– Это она вам сказала?
– Я сама все прекрасно видела! – Маргерит почувствовала, что у нее вспотели ладони. Голос тоже повысился от напряжения. Опять заскулила, говорил в подобных случаях Рэй. – Мистер Флейшер, к чему вы клоните?
– Еще раз прошу прощения, если вам кажется, что я лезу не в свое дело. Я предпочитаю знать, что происходит с моими учениками дома, особенно если в школе у них не все в порядке. В моем понимании именно это и означает быть хорошим учителем. Я также отдаю себе отчет, что иной раз становлюсь похож на следователя.
– Я знаю, что Тесс не всегда справляется с письменными заданиями, но…
– Она приходит в класс, однако в иные дни она… не знаю, как это лучше описать… эмоционально где-то еще. Смотрит в окно. Не отвечает, когда я к ней обращаюсь. Что-то шепчет. Это не означает, что она отличается от других в худшую сторону или что с ней что-то серьезно не так, вот только чему-то ее научить в такой ситуации очень тяжело. Я просто хочу сказать, что мы могли бы попытаться как-то помочь…
– Здесь был Рэй? Так?
Мистер Флейшер изумленно моргнул.
– Я беседовал с вашим мужем… бывшим мужем… раз или два.
– И что он вам сказал? Что я за ней не слежу? Что она жалуется – ей со мной одиноко?
Флейшера выдали глаза. В точку! Ну и говнюк же ты, Рэй!
– Послушайте, – сказала Маргерит, – я понимаю ваше беспокойство и сама его разделяю, но вам также следует знать, что Рэй недоволен решением судьи относительно Тесс и уже не первый раз пытается меня подставить, изобразить все так, будто я плохая мать. Давайте я попробую догадаться, как все было: он пришел сюда и сказал, что, хотя ему совсем не хотелось бы затрагивать подобную тему, он беспокоится о Тесс, особенно после того, что случилось в Кроссбэнке, и не может ли быть, что она не получает той доли родительской заботы, которую заслуживает, тем более что она ему кое-что сказала по этому поводу… Я правильно передаю суть?
Флейшер вскинул вверх руки, обороняясь.
– Я не имею права продолжать разговор в подобном ключе. Могу лишь заверить – отцу Тесс я сказал ровно то же самое, что и вам.