Первым давал показания Люциус Малфой. С привычным изысканным достоинством стоял он перед членами Визенгамота и спокойным, приятным, самоуверенным баритоном отвечал на заданные вопросы. Спустя десять минут он вернулся на свою скамью, и настала очередь Гермионы.
Она поднялась и пока грациозно шла к предложенному месту, Люциус видел, как светло-лавандовый шёлк мантии красивыми складками очерчивал её тело. Даже если бы захотел, Малфой не смог бы оторвать глаз от этого зрелища. Министр задавал Гермионе какие-то вопросы, она что-то отвечала, однако Люциус ничего не слышал. Всё его внимание было сосредоточено на музыке её мелодичного голоса, на изящных изгибах, на красоте тонкого лица. Конечно, он скучал по ней, но только сейчас в полной мере осознал, как сильно ему не хватало Гермионы.
Казалось странным, что во время суда над убийцей Нарциссы все мысли Малфоя занимала другая женщина… Было ли это аморально? Наверное, да. Должен ли он был прекратить о ней думать? Скорей всего. Мог ли он не думать о ней? Наверное, мог… Вопрос состоял лишь в том, хотел ли он прекратить думать об этой женщине? И ответ был однозначен: абсолютно точно — нет!
Не отрывая взгляда, Люциус следил, как Гермиона возвращается на своё место. За время судебного заседания она ни разу так и не взглянула на него.
«Неважно, — твёрдо решил Малфой. — Ей придётся посмотреть на меня. У неё просто не будет другого выбора».
После дачи свидетельских показаний суду оставалось только вынести приговор. Всё прошло согласно ожиданиям: Антонин Долохов был признан виновным по всем пунктам и приговорён к пожизненному заключению в Азкабане. Всё закончилось. Кровоточащие раны закрылись, хотя болеть и не перестали. Мертвых уже было не вернуть, но, по крайней мере, справедливое возмездие настигло убийцу.
Стоило Брустверу объявить об окончании судебного разбирательства и закрытии дела, как Драко, поспешно попрощавшись, умчался к Астории. Люциус невольно покачал головой, кинув напоследок насмешливый взгляд, и хмыкнул.
«Кто бы мог подумать, что Малфои так легко приручаются?»
Он вышел из зала суда и остановился неподалёку от дверей, не спуская с них глаз и решив во что бы то ни было дождаться строптивицу. Наконец, попрощавшись со всеми, Гермиона выскользнула в коридор. Она сразу же заметила Люциуса, но, легко кивнув ему, молча устремилась министерскими коридорами в сторону рабочего кабинета.
— Ну, уж нет! Так дело не пойдёт! — пробормотал Малфой и двинулся следом, чувствуя, как в предвкушении триумфа восторженно колотится сердце.
«Охота официально открыта! Хищник готов заявить права на добычу».
Люциус был уверен, что Гермиона знает о преследовании, ведь он не отставал ни на шаг, буквально наступая ей на пятки. И всё же упрямая ведьма не останавливалась. Но ему это даже нравилось: он на самом деле наслаждался погоней.
Тонкий аромат духов сводил с ума. С каждым шагом кудри неукротимо подпрыгивали, мелькая перед глазами. Плавные, текучие движения её тела возбуждали, разжигая палящий огонь в паху. К тому же Малфой мог поклясться, что спустя несколько минут после начала преследования почувствовал запах её возбуждения. А может быть, он просто напросто сам был невероятно возбуждён.
— Довольно! Поиграли, и хватит! — прорычал Люциус, в конце концов теряя терпение.
С этими словами он схватил Гермиону за талию и затащил в первую же попавшуюся на глаза пустую комнату. Она лишь невнятно пискнула что-то, но сопротивляться не стала.
Захлопнув дверь, наложив запирающее и заглушающее заклинания, Малфой сосредоточил всё внимание на хрупкой ведьме, заключённой в крепкие объятья. Прижимаясь грудью к её спине, он всем телом чувствовал, как тяжело дышит и лихорадочно дрожит Гермиона.
Зарывшись лицом в каштановые кудри, Люциус с наслаждением вдохнул её запах, до сих пор не веря, что она так близка.
— Почему ты убегаешь, глупышка? Ты же прекрасно знаешь, что это бесполезно? — мурлыкнул он в маленькое ушко спустя минуту.
— Ты обещал оставить меня в покое, Люциус. Почему же не сдержал слова? — выдохнула Гермиона.
Малфой прижал её к себе ещё сильней, нетерпеливо, но осторожно покусывая нежную кожу шеи и слегка вжимаясь бёдрами. Они оба тихо застонали от этого необходимого, до безумия желанного контакта. И, да, теперь Люциус был абсолютно уверен, что не ошибся, почувствовав её возбуждение.
— Почему? Да потому что я отчаянно хочу тебя, ты необходима мне. И ты столь же отчаянно хочешь меня. Я нужен тебе, Гермиона. Так объясни, почему я должен держаться подальше? Почему? Я не хочу… не могу… — вибрирующий шёпот коснулся её шеи.
Ловкие пальцы начали быстро расстёгивать пуговки мантии, и вскоре обе его ладони накрыли чувствительную грудь Гермионы. Она застонала снова и выгнулась, уступая его натиску и этим заставляя Малфоя почти урчать от наслаждения. Поощрённый столь явной отзывчивостью, Люциус коснулся губами шеи, оставляя влажную цепочку поцелуев на обнажённой коже. Одна из ладоней спустилась ниже, поглаживая выпуклый животик, вторая продолжала нежно сжимать грудь, мягко пощипывая и теребя сосок.
Увы, его удовольствие было недолгим. Внезапно Гермиона вырвалась из объятий. Отшатнувшись, она повернулась к Малфою и тяжело, словно перед решительным шагом, вздохнула.
— Ты спрашиваешь, почему, Люциус? Посмотри на меня, посмотри внимательно.
Она распахнула складки лавандовой мантии, полностью раскрывая себя перед ним.
— Я на пятом месяце беременности, Люциус! И ношу ребёнка от другого мужчины! Разве это не вызывает у тебя отвращения? Ты должен ненавидеть меня! Ты же Малфой, Мерлина ради! Разве можешь ты желать беременную, магглорождённую ведьму? Какая тебе в этом необходимость?
Заворожённо любуясь желанной ведьмой, Люциус замер. Живот её заметно подрос и округлился, а грудь стала ещё пышней и тяжелей. Беременность лишь сделала Гермиону ещё прекрасней в его глазах.
— Испытывать отвращение? Ненавидеть? — звук его сбитого дыхания наполнил комнату.
С хищным рычанием он сократил дистанцию между ними.
— Ну что же, позволь мне продемонстрировать, как сильно я тебя ненавижу.
Мгновенно он прижал Гермиону к стене, касаясь, целуя, покусывая, лаская языком каждый дюйм любимого тела. Он дышал ею. Упрямые, но нежные губы скользили везде. Сильные руки поглаживали, вспоминая бархатистость кожи. Люциус взял её штурмом, атаковав без предупреждения и ошеломив все её чувства. Контролируя каждый вздох, он предвосхищал любую попытку сопротивления и подавлял, не давая даже начаться. До тех пор, пока Гермиона в конце концов не сдалась, уступив водовороту нахлынувших ощущений и желаний.
Обняв шею Люциуса, она приоткрыла губы, впуская его и окончательно сдаваясь головокружительному натиску победителя. Обвив его талию ногами, прижимаясь всё сильней и сильней, Гермиона гортанно застонала, признавая полную и безоговорочную капитуляцию.
И тогда Люциус понял, что победил.
«Она моя! Навсегда. И теперь я уже никуда и никогда не отпущу ее… Баста!»
========== Глава 17 ==========
Вторник, 27 Сентября. Вечер. Кладбище
Солнце медленно тонуло за горизонтом, и ярко-красный закат заполнял кладбище неясными розоватыми тенями. На могиле Рона Уизли одиноко лежала женщина, чьи каштановые кудри разметались по тёмному мрамору, мягко переливаясь в усталых лучах заходящего солнца. Её изящное тело содрогалось от рыданий, а холодный камень жадно впитывал приглушённые стоны и всхлипывания.
Гермиона пришла сюда вскоре после страстной встречи с Люциусом. Тот попытался сразу отправиться с ней в Мэнор, но она сумела убедить его, что, несмотря на всё произошедшее, у неё по-прежнему оставалась работа, которую необходимо было закончить именно сегодня. После длительного спора Малфой ушёл, полный решимости забрать её позже, во второй половине дня. Однако стоило только ему покинуть кабинет, как Гермиона тут же бросилась на кладбище. Она чувствовала, что сейчас должна находиться там.
Зачем она пришла сюда? Что ей двигало? Желание вымолить прощение или глупая надежда получить хоть какой-нибудь знак, подтверждающий, что её решение приняли, а, возможно, даже благословили? Гермиона не знала. Но что бы она ни искала здесь, нашла всё то же, что и прежде: безжалостную, мертвенную тишину и холодное равнодушие каменных надгробий. Эти неизменность и бесчувственность сокрушили её. Она словно заново пережила боль потери, тяжким грузом придавившую к земле. Гермиона рыдала, пока у неё не перехватило горло, и не закончились слёзы, пока не ощутила себя полностью опустошённой. А потом просто лежала без сил, потеряв счёт времени, ощущая, как от холода мраморной плиты коченеет тело.
— Довольно, — над головой неожиданно прозвучал знакомый баритон, и сильные руки подняли её с могилы.
— Люциус, — прошептала Гермиона, изо всех сил прильнув к нему.
«Вот он — тёплый, настоящий, живой!»
Эта близость в тот же миг наполнила её жизнь смыслом. Сейчас, крепко прижатая к его груди, она обрела утешение и покой, которых так долго и, казалось, безнадёжно ждала. Больше не имело смысла спорить с собой и бороться с ним. Гермионе было хорошо сейчас. Вдыхая исходящий от Люциуса аромат дорогого одеколона и оживая под защитой его объятий, она только позволила сердцу успокоиться, как вдруг услышала ещё один знакомый голос:
— Убери руки, Малфой, — и сразу же почувствовала, что Люциус ещё крепче прижимает её к себе.
— Гарри, что ты здесь делаешь?
Обернувшись, Гермиона увидела, что её буквально насквозь прожигают зелёные, горящие праведной яростью глаза Гарри Поттера.
— Я везде тебя искал. Думал, может, тебе после суда нужна поддержка друга, но теперь вижу, что ты уже нашла и поддержку, и… друга. Ты ведь говорила, что между вами всё кончено!
Взгляд его полыхал осуждением, а голос поднимался всё выше, по мере того как росло разочарование.
— Я прекрасно помню, что говорила, Гарри, — прошептала Гермиона.
Она отчаянно пыталась подобрать слова, чтобы объяснить происходящее. Слова, которые помогли бы другу понять её.
— Гарри, я…
Спокойный голос прервал её.
— Думаю, твои опасения неуместны, а присутствие совершенно излишне, Поттер. Предлагаю тебе поступить разумно: попрощаться и оставить подругу в покое. Как ты мог заметить, о миссис Уизли есть кому позаботиться.
Гарри сжал кулаки и с явным неодобрением, ядом сочившимся из каждого слова, произнёс:
— Что ты творишь, Гермиона? Совсем с ума сошла?
Она лишь медленно покачала головой и прошептала:
— Прости меня, Гарри. Давай поговорим позже. А сейчас я очень устала, — и снова уткнулась лицом в грудь Люциуса.
В следующую же секунду она почувствовала, как их затягивает воронка аппарации.
Среда, 28 сентября. Раннее утро. Малфой-Мэнор
Люциус Малфой открыл глаза и увидел на подушке перед собой пышную гриву вьющихся каштановых локонов. Мягкое соблазнительное тело мирно покоилось в его объятьях: Гермиона всё ещё спала.
Вчера она была настолько вымотана переживаниями, что уснула прежде, чем эльф принёс чай. Единственное, что Люциус смог сделать — подарить ей тепло и покой, прижав к груди и согрев собственным телом. Конечно, он-то надеялся совсем на другую близость этой ночью… Зато сейчас она лежала рядом, в его объятиях, и Малфой был полон оптимизма. Он надеялся, что Гермиона проснётся отдохнувшей, полной сил и желания. Тихий вздох объявил о её пробуждении, спустя минуту глаза цвета дикого мёда нашли его, и она ласково улыбнулась.
Люциус мягко протянул:
— Доброе утро, — после чего продолжил наблюдать за Гермионой, отчётливо вспоминая то злополучное утро двухмесячной давности, когда они расстались.
Она улыбнулась еще радостней и ответила:
— Доброе утро, — нежно проследив кончиками пальцев линию его подбородка.
Дальнейшего приглашения не потребовалось. Переполненный желанием, он накинулся с поцелуями на губы Гермионы, и она ответила с той же страстью, запустив пальцы в ухоженные, гладкие волосы и прижимаясь к нему всем телом. В нетерпении Люциус резким движением скинул шёлковые простыни, укрывавшие их.
— Наконец-то, ведьма, наконец-то! — выдохнул он.
Его губы и руки ласкали податливое тело, не оставляя без внимания ни дюйма бархатистой кожи.
— Как ты могла столь долго мучить меня? Ведь всё это время я с ума сходил, желая быть с тобой рядом!
В ответ она лишь простонала что-то, пытаясь ещё сильней вжаться в него, стать единым целым.
Влюбленные потерялись друг в друге, и комнату наполнила музыка низкого шёпота Люциуса и тихих стонов Гермионы.
— Такая вкусная… Такая сочная, — тихо бормотал он, касаясь тонкой, полупрозрачной кожи губами. — Хочу попробовать тебя на вкус… Откройся, Гермиона, позволь вкусить твоей сладости. Ты вызываешь во мне неутолимый голод… Я жажду тебя… Доверься мне, милая… Откройся для меня…
Его рот настойчиво продвигался всё ниже, лаская желанное тело. И его мягкие уговоры возымели успех: Гермиона раскрыла для него бёдра. Однако во всех её движениях чувствовалась необычная неуверенность, а щёки покрыл нежный румянец. В замешательстве Люциус взглянул на неё, и застенчивое выражение карих глаз всё ему объяснило. Ведьма была молода, и, видимо, покойный муж не успел осилить этот конкретный навык. Издав низкий смешок, он прошептал:
— Не волнуйся, мой маленький книжный червь. Я научу тебя всему.
Горящим взглядом Люциус медленно обласкал тело Гермионы, и она ощутила, как обнажённую кожу опаляет огонь неукротимого желания.
— Всему, — повторил он, — что знаю сам… — и склонился между стройных бёдер.
У неё перехватило дыхание, и она покорилась неистовому напору…
Практическое занятие оказалось довольно продолжительным, хотя чему тут удивляться: Гермиона всегда тянулась к новым знаниям, а Люциуса отличала готовность делиться опытом.
Позже, чрезвычайно довольный и удовлетворённый, наслаждаясь приятной истомой, он подумал, что утро действительно закончилось… идеально. Голос Гермионы, мягкий и расслабленный после интимной близости, вырвал его из полудрёмы:
— Хм, в комнате что-то изменилось… Цвет… Ты поменял цвет?
— Я решил заново покрасить стены.
Люциус лениво накручивал на палец упругий локон шоколадного цвета.
— Да, теперь я вижу, — Гермиона внимательно изучила комнату и, обернувшись, посмотрела на него сияющими, словно нагретый на солнце янтарь, глазами.
— Для слизеринца ты выбрал странную цветовую палитру.
— Хотелось вокруг чего-то янтарного и шоколадного… — в бездонных серых омутах мерцали тёплые опаловые крапинки, когда он тихо признался: — Я так скучал по тебе…
У Гермионы перехватило дыхание. Не в силах оторвать взгляда от губ, произнёсших это откровение, она, как заворожённая, медленно склонялась всё ниже и ниже…
Увы, в следующую секунду где-то в поместье пробили часы, и она, придя в себя, вскрикнула:
— Который час? Чёрт! Я опаздываю! О, Мерлин, я жутко опаздываю на работу! Мне пора бежать!
Она попыталась выскочить из постели, однако Люциус, тут же заключивший её в крепкие объятья, не позволил этого сделать.
— Ш-ш-ш, ты никуда не опоздала. Отдыхай, Гермиона. На работе тебя никто не ждёт. Ни сегодня, ни следующие четыре дня. Вчера я взял на себя смелость отправить в Министерство сову. Так что, дорогая, до понедельника можешь наслаждаться столь необходимым в твоём положении отдыхом.
На губах его заиграла самодовольная усмешка.
— Прошу прощения… ЧТО ты сделал?
Внезапно изменившийся тон голоса и подозрительный взгляд не предвещали ничего хорошего, и Малфой нахмурился.
— Это невероятно! Кто тебе разрешил совать свой длинный аристократичный нос в мою работу, Люциус? Отвечай! Потому что я точно знаю, что я тебе такого права не давала… — возмущённо выкрикивая всю эту чепуху, Гермиона одновременно старалась вывернуться из сильных рук.
Не обращая внимания на её попытки освободиться, Малфой всё крепче прижимал бунтарку к себе, пока та совершенно не выбилась из сил и не затихла.
— Ш-ш-ш… Что я сделал плохого, Гермиона?.. Ты устала, ослабла и в таком состоянии просто не способна работать полноценно. Вот я и организовал для тебя небольшой отпуск. Именно так поступают любящие и заботливые мужчины, не так ли? — бормотал он, одновременно нежно целуя и покусывая кожу шеи. — И, кроме того, разве мог я отказаться от возможности безраздельно владеть тобой целых пять дней, милая? Прости, но это оказалось сильней меня.
Прерывисто вздохнув, Гермиона сдалась и склонила голову, предоставляя ему больший простор для ласк.
— Никогда больше так не делай, — пробормотала она, без особой, впрочем, убеждённости.