Владимир не мог прийти в себя от радости и удивления.
– Как я мечтал о встрече с вами, Софья Сергеевна, – сказал он.
Начальник госпиталя разместил их в своем кабинете, распорядившись подать завтрак на двоих прямо в кабинет.
Долго Софья рассказывала Владимиру обо всех изменениях в их жизни, потом устроила ему экзамен на знание языков, которым обучала его в детстве, и они, переходя с одного языка на другой, беседовали, забыв о времени и всем на свете, не заметив даже, что им уже подали обед.
Прощаясь, окрыленный и явно смущенный Владимир протянул Софье небольшой пакетик.
Развернув его, Софья ахнула от восхищения. В нем оказался тончайший оренбургский пуховый платок.
– Примите от меня в подарок, – попросил он. – Я его выменял на тушенку и возил везде с собой, на груди. Но при ранении на него, к сожалению, попало несколько капель крови. Простите, ради Бога! – смущенно сказал он.
Софья со слезами на глазах поцеловала подарок и сказала:
– Это самый дорогой подарок в моей жизни! Я буду носить его не снимая.
Она обняла Владимира и попросила беречь себя и писать как можно чаще.
Матери Владимир попросил передать валенки, которые ему достала медсестра госпиталя Валя по его просьбе, и письмо.
Обратно Софья долетела удачно.
Когда Вера Ивановна получила подарок от сына и рассказ о встрече с ним, она сказала Софье:
– Я ведь мать, Сонечка, и все понимаю. Мой сын влюблен в вас с самого детства. Он никогда не женится, потому что будет искать женщину, подобную вам, и вряд ли найдет. Я всю жизнь ужасно ревновала своего сына к вам, но мы с Семеном, глубоко уважая вас, старались не подавать вида. Я знала, что если постараюсь отдалить от вас сына, то потеряю его навсегда.
– Ну что вы, Вера Ивановна, Володенька мне всегда был как сын и не более того.
– Но вы для него никогда не были просто мамой, а эталоном женщины, которую он может полюбить.
В этот вечер женщины долго говорили о Владимире, жизни и скорой победе, строили планы на будущее…
Глава 7
Пришедший в себя мужчина, спасенный женщинами у проруби, наконец-то смог назвать себя.
Дорохин Вячеслав Владимирович. Возраст – 35 лет.
Ногу потерял в первые дни войны, добираясь в Ленинград из Белоруссии, где отдыхал в санатории. Добирались в толпе беженцев из охваченных уже пожарищем городов и сел. Столько горя и смертей пережил он за это время, что вместе с двумя парнями, такими же отдыхавшими в санатории, постоянно лез в схватки с попадавшимися небольшими группами немцев.
Однажды они ворвались в их штаб, оставленный при небольшом поселке. Завязалась неравная схватка, его подстрелили при отходе, и мальчишки из оставленного села спрятали его в подвале старой мельницы. Пока нашли взрослых жителей, у Вячеслава началась гангрена, ногу пришлось ампутировать в самых антисанитарных условиях. Кое-как отходили, но даже потеряв ногу, он добирался домой в Ленинград.
За год блокады Вячеслав потерял мать и брата, остался один на всем белом свете.
Такую грустную историю поведал им этот человек.
– Я так мечтал умереть, – печально сказал он. – Зачем вы столько сил потратили на такого ничтожного человека, как я.
Сказав это, он вдруг заплакал, как ребенок. Отвернувшись, уткнулся в подушку.
Но то добро, которое жило в сердцах спасших его людей, не могло не оставить следа в его душе. И потому, поправляясь, Вячеслав старался быть полезным этим людям.
Он целыми днями возился с детьми: Сашенькой, Виталиком и совсем еще маленьким Валериком и помогал женщинам по дому.
Софья, озабоченная его судьбой, устроила его сторожем на завод.
Там ночами он мастерил для детей игрушки, перешивал свою одежду мальчикам.
Вячеслав так искусно шил детские вещи без машинки, на руках, что удивленная Софья как-то спросила его, откуда у него это умение и такой удивительный вкус.
– Так, я же модельер-технолог по профессии, – ответил он.
– У мальчишек совсем холодные, уже рваные ботиночки, – заметил он грустно. – Мне бы найти где-нибудь старые валенки, я бы им такие «бурочки» сшил, – мечтательно заявил он.
– Если удастся, в выходные схожу на толкучку, поменяю свой новый костюм на валенки, если получится.
Софья вышла из комнаты, где они разговаривали, и долго копалась в кладовке. Появилась она раскрасневшаяся и довольная, неся пару громадных старых валенок.
– Вот! – сказала она, – валенки есть, но они протертые, от нашего дворника остались.
Вячеслав забрал валенки к себе домой и не появлялся две недели. Женщины уже решили, что парню явно не до них и детей.
Но когда через две недели Вячеслав представил результат своего труда в виде двух пар замечательных детских сапожек, или «бурочек», как он их называл, обшитых кожей, которую он добыл, распоров свои ботинки, весь женский состав квартиры ахнул.
Это были не просто валеночки, а произведение искусства.
– Жаль, – сказал Слава, как его теперь называли в доме, – нет хороших вещей, я бы для мальчишек из них сшил пальтишки и шапочки. Я бы им такие наряды закатил, весь свет удивился бы.
И он показал рисунки одежды, которую он придумал для малышей.
Софья, взглянув на это чудо, сказала:
– Пошли!
Она привела его в комнату своего отца и распахнула шкаф, где хранились вещи адмирала Арсеньева.
– Берите все, – разрешила Софья, – кроме двух этих мундиров: парадного и последнего, в котором папа был в тот роковой для него день. Я свято относилась к его вещам, но сейчас, я думаю, даже просто уверена, папа мое решение одобрил бы.
И Вячеслав стал обшивать всех домочадцев квартиры, стараясь быть им нужным всегда.
Мальчики так полюбили дядю Славу, что даже стали называть его папой.
Софья радовалась, что Вячеслав Владимирович оказался таким талантливым человеком, а он для нее старался особенно.
К женскому дню Софья получила от него презент: удивительные кожаные на меху сапожки, расшитые необыкновенной строчкой. Когда она появилась в них на службе, начальник спросил:
– Откуда такое чудо?
– Из сапог моего папочки, сшитые талантливейшим модельером.
И она поведала историю Вячеслава Алексею Георгиевичу.
– Будет работать в нашем ателье, – принял решение Алексей Георгиевич.
Так изменилась судьба инвалида, желавшего уйти из жизни, заводского сторожа Вячеслава Владимировича Дорохина.
Впоследствии он стал известнейшим и очень востребованным модельером Ленинграда.
Глава 8
В конце 1943 года Софья была озабочена здоровьем своего друга – Елены Анатольевны.
Елена была так слаба, что почти не поднималась с постели. За ней по очереди ухаживали Вера Ивановна, тоже еле поднимавшаяся с кровати, но тем не менее дежурившая у постели Елены днем. Ночами ее сменяли Нина и Мария.
Мария уже сама ходила за водой и пайками, готовила все тот же суп из соленой воблы, старалась кормить бабушку. Но Елена почти совсем ничего не ела.
Софья выхлопотала консультацию врача-профессора, но тот лишь развел руками.
– Нужны хорошие продукты. У нее полное истощение организма.
– Ей бы сейчас куриного бульончика хотя бы по ложечке в день, – с горечью произнес он.
В ход пошло обручальное кольцо родителей Софьи.
Борис Абрамович сумел выменять на него сухой яичный порошок и три килограмма муки.
Из этого богатства готовили бульон с клецками.
Однажды вечером Софья пришла домой значительно раньше обычного.
Она тут же разогрела бульон и села кормить Елену. Той в этот вечер стало легче, и она слушала рассказ Софьи о делах на фронте, о письмах Аркадия и Владимира, о награждении орденом Ленина и присвоении звания Героя Советского Союза майору Ивану Рябову и улыбалась.
Все домочадцы, видя такое улучшение в самочувствии Елены, собрались у ее постели. Даже дети сидели и слушали разговор взрослых.
Софья поила бульоном Елену, поправляла ей подушки и после этого сказала, что нельзя так сильно перегружать больную, послав всех спать. Она и сама задремала у ее постели.
Проснулась она от того, что больная положила свою руку ей на руку.
– Что, Леночка? – спросила еще не пришедшая в себя от дремы Софья. – Что болит?
Елена посмотрела на нее каким-то особенным, добрым и лучистым взглядом.
Она приподнялась на постели и тихо проговорила:
– Спасибо тебе за все! Прости, если… – и, не договорив, упала на подушки.
Ее рука так и осталась в руке Софьи.
Разбудив всех взрослых в доме, Софья послала Нину за священником. Еще раньше Елена просила, чтобы ее обязательно отпевали в церкви. Договорились со священником отпеть умершую через два дня.
Таким образом, Софья выполнила просьбу Елены, хотя ей это могло стоить не только работы, но и свободы.
Почти перед самым Новым, 1944 годом все население коммуналки по предложению Софьи и Вячеслава Владимировича готовилось устроить для детей новогоднюю елку.
Дядя Слава сумел каким-то чудом выменять маленькую елочку на сшитые им детские ботиночки.
Софья достала старинные елочные игрушки, и елку украшали все вместе, но без детей. Готовили им сюрприз.
Еще Софья Сергеевна подготовила целый концерт, в котором участвовали и дети, и взрослые.
31 декабря на кухне наметилось оживление. Из остатков муки пекли пирог с мороженым картофелем, доставшимся в обмен на пластинки.
Когда все собрались в комнатах Софьи и приготовились к встрече Нового года, раздался стук в дверь, и открывшая дверь Вера Ивановна, обычно очень тихо говорившая, закричала:
– Софья Сергеевна, к вам пришли!
Первое, что увидела Софья, выскочив в коридор, был букет роз, торчащий из-за двери.
Потом появился и хозяин этого чуда, Аркадий. Он обнял Софью и вручил ей букет, поздравляя ее и всех присутствующих с наступающим Новым годом.
Но главное, он привез еду. Несколько банок американских сосисок и ветчины, хлеб и шоколад для детей. У него нашлась и фляжка со спиртом, который он разлил по железным кружкам.
– Фронтовые сто грамм!
Но, к сожалению, отпроситься у начальства он смог лишь на одни сутки.
Но зато какими счастливыми были эти сутки!
Провожали Аркадия всей квартирой.
Аркадий сказал, что не позднее февраля блокада будет полностью прорвана.
Это случилось 27 января 1944 г.
Глава 9
Несколько дней из жизни Софьи Сергеевны
24 февраля 1942 г.
Софья никогда не была кисейной барышней. Она не падала в обмороки, не бежала от малейших жизненных трудностей, не пряталась от них за спинами других людей, не бросала друзей и близких в трудную годину.
Дочь боевого адмирала, она шла по жизни прямо и честно, смотря в глаза людям. Но боль подчас совершенно чужого, незнакомого ей человека могла лишить ее сна и покоя.
Боль за судьбы жителей ее родного города, огромной страны не утихала в ее сердце с момента начала войны, усилилась еще больше в период блокады Ленинграда, которую она переживала вместе со всеми.
На годовщину Красной армии она в составе группы командования посетила несколько позиций ополченцев. Увиденное произвело на нее самое удручающее впечатление, точнее, просто потрясло ее.
Эти люди, истинные патриоты своей Родины, не обмундированные должным образом, практически не вооруженные ничем, кроме бутылок с зажигательной смесью, не задумываясь, отдавали свои жизни, защищая свой город и находясь в самых ужасных условиях.
Штабеля убитых, сотни раненых, совершенно истощенных, но не сдающихся солдат стояли перед ее глазами, не позволяя забыть о себе и буквально разрывая ее сердце от боли и сострадания.
Вернувшись в Смольный и поднимаясь по лестнице в свой кабинет, она почувствовала резкий укол в сердце и потеряла сознание.
Очнулась она в медпункте. Возле нее сидели врач Ольга Николаевна и непосредственный ее начальник Алексей Георгиевич.
От стыда за свою слабость Софья не могла смотреть на них.
Хорошо знавший ее принципиальность в отношении к себе, Алексей Георгиевич прекрасно понимал ее чувства. Поэтому, не углубляясь в услышанные относительно ее болезни диагнозы, он строго по-военному обратился к Софье:
– Сейчас вас отвезут домой, Софья Сергеевна. Как я понимаю, в госпиталь ложиться вы не захотите. Или все-таки полечимся как следует? – задал он ей вопрос.
Софья отрицательно покачала головой.
– Приказываю вам, Софья Сергеевна, отлежаться в домашних условиях двое суток и постараться привести в порядок свое здоровье, насколько это возможно.
Софья попробовала возразить, но начальник не терпящим возражения тоном продолжил:
– У нас прорва работы. Ваша шифровальная группа будет задействована во всех операциях. Нам нужны здоровые и выносливые люди. Кроме того, вы, очевидно, в курсе того, что приказы начальства не обсуждаются, а выполняются. Так что извольте выполнять!
Затем, обратившись к доктору, добавил:
– Ольга Николаевна, машина у подъезда. Проводите, пожалуйста, Софью Сергеевну домой и уложите ее в постель. Снабдите всем необходимым для ее быстрого восстановления, прежде всего медикаментами. Дополнительное питание уже в машине. Когда вернетесь, загляните ко мне с отчетом!
Он улыбнулся врачу, давая понять, что строгость его рассчитана только на Софью.
– Будет выполнено, товарищ полковник! – отчеканила с улыбкой Ольга Николаевна.
Вот при таких обстоятельствах, несмотря на нескончаемый поток все новых заданий, которые следовало выполнить срочно и грамотно, Софья Сергеевна получила два дня отпуска.
Зная беспокойный характер пациентки, доктор перед отъездом сделала больной укол успокоительного действия, и Софья Сергеевна уснула.
Возле ее постели тотчас устроилась обеспокоенная ее состоянием соседка и подруга Елена, чтобы наблюдать и, в случае необходимости, помочь, чем нужно, ночью, когда все болячки, как известно, обостряются.
Софья проснулась в пять утра. За окном господствовала непроглядная тьма. Воспоминания о том, что с нею произошло, терзали ее. Она считала себя чуть ли не дезертиром, возложившим на плечи других сотрудников свою работу и проблемы.
Но, проанализировав ситуацию, она подумала, что, располагая свободным временем, она может освободиться от одной занозы, сидевшей в ее сердце.
Поэтому, помучавшись еще около часа в постели, она тихо, стараясь не разбудить задремавшую подругу, поднялась и, пошатываясь от слабости, стала собираться в дорогу. Правда, за окном все еще стояла та самая, беспросветная тьма.
Однако ее ухищрения относительно Елены оказались напрасными, и соседка, ахнув, спросила:
– Куда это ты, моя милая, собралась ни свет ни заря?
Софья слабо улыбнулась, присела на кровать, обняла и поцеловала Елену.
– Понимаешь, друг мой, сидит у меня в сердце одна заноза. Вот хочу, пользуясь случаем, ее вытащить, тем более что сделать это нужно было давно, а у меня просто не было времени. А поскольку лежать колодой даже сутки я просто не смогу, попытаюсь решить эту проблему.
– Что за заноза? – спросила подруга. – Если не секрет, конечно!
– Не секрет! Уже больше года я не видела и ничего не слышала об Илье Максимовиче. Ты должна помнить его. Это наш часовщик.
– Да, я помню и его, и его папашу. Они всегда осматривали все приборы у нас в доме, и ты права, что-то Илюша пропал из поля зрения. А я тоже забыла о нем, – сказала Елена. – Но одну я тебя все равно не отпущу. Они же где-то у черта на куличках живут. И не думай даже!
– Пойми, Илья уже в возрасте, он одинок, возможно, беспомощен, с одной рукой-то. Меня это ужасно мучает. Я должна узнать, все ли у него в порядке.
– Значит, пойдем вместе, – твердо заявила Елена. – Это во-первых! Во-вторых, измеряем давление и принимаем лекарство! В-третьих, завтракаем! У меня остался вчерашний супчик из мороженой картошки. Ну и морковный чай.
За скудным завтраком Елена спросила:
– Слушай, а почему у них какая-то странная фамилия. Кстати, а как их кличут? Я что-то не могу припомнить.
– У них немецкая фамилия – Штерн. Они из обрусевших немцев. Еще их прадед был приглашен в Россию для обслуживания морских приборов. У папы на корабле вся аппаратура находилась под постоянным контролем Максима Ивановича.