В последний раз она приезжала в Милан в феврале вместе с мужем – они провели несколько дней в совещаниях, в деловых завтраках, но были и вечера, когда они просто сидели на диване и болтали. Сейчас она хотела бы пережить заново эти мгновения, взглянуть в глаза Эдуардо и спросить его: «Есть что-то, чего я о тебе не знаю?». В этот момент наконец-то растаял противный ком в горле, который мешал ей расплакаться - этот ком возник, когда она обнаружила секрет мужа в ящике письменного стола. Урсула зарыдала, оплакивая свой брак, мужчину, которого она любила, чья смерть оставила в ее жизни невосполнимую пустоту. Она не услышала дверной звонок, не услышала звавший ее голос. И только, когда кто-то прикоснулся к ее плечу, Урсула увидела свою подругу Дамиану, которая наклонилась, чтобы ее обнять.
2.
Только вечером Урсула присоединилась к Дамиане на кухне.
- Как ты себя чувствуешь? – спросила подруга, ставя на стол тарелки со спагетти в соусе песто.
- Лучше… я не могла заплакать много дней.
Они уселись за стол, и Дамиана спросила:
- Помнишь, когда мы были девчонками, наши мамы не позволяли нам гулять с подружками?
- Они говорили: плачьте, плачьте, ваши глаза станут красивее. И никогда не объясняли нам, почему не разрешали. Говорили, нет, и все. Точка.
- Да, сейчас кажется невозможным, чтобы родители вели себя подобным образом, - сделала вывод Дамиана.
В отличии от Урсулы, тоненькой миниатюрной брюнетки с изящными чертами лица, Дамиана была высокой, крупной блондинкой с густой шевелюрой. Две подруги отличались не только внешностью, но и характером. Урсула была молчаливой и сдержанной, а Дамиана – темпераментной и шумной. Они появились на свет с разницей в месяц, и вместе учились ползать, ходить, говорить.
Женщины съели спагетти под томатным соусом с базиликом, Урсуле очень понравилось.
- Я правильно поступила, вернувшись домой, - признала она.
- Даже если эта квартира – просто запасной аэродром, потому что последние тридцать лет твоей жизни ты провела в Торре, где и был твой дом.
- И у меня пятеро прекрасных детей. Но только здесь я могу быть самой собой, мне нужно собраться со всеми силами, чтобы разобраться с проблемами, которые меня ждут в Торре.
- Я уверена, все будет хорошо.- попыталась успокоить подругу Дамиана. – Помнишь, о чем мы мечтали в юности?
- О том, что у каждой будет муж. Девочкой ты хотела выйти замуж за мороженщика, потому что твоя мама никогда тебе не покупала это лакомство, и ты ела мороженое только у нас, - напомнила подруге Урсула.
- А ты хотела выйти замуж за поэта, потому что обожала Монталя, и все его стихи помнила наизусть. И муж у тебя все-таки появился, а вот у меня… давай лучше не будем. Я терпела поражения, одно за другим, и все-таки, я тешу себя иллюзиями, что когда-нибудь встречу мужчину всей моей жизни, - призналась подруге Дамиана.
Урсула знала обо всех несчастливых любовных историях подруги, в том числе и о ее романе с женатым нотариусом, который обещал развестись, чтобы быть с ней, и все-таки остался с женой, но, чтобы хоть как-то загладить вину перед Дамианой, он подарил ей бутик на виа Боргоспессо.
- И вот мы вернулись к тому, откуда начинали: две одинокие пятидесятилетние женщины, наедающиеся спагетти, - пошутила Дамиана.
Был поздний вечер, и они уже устали. Подруги поднялись из-за стола, и Дамиана пообещала, что с завтрашнего дня ее домработница займется и кухней подруги.
- Ты сможешь заснуть одна? Или переночуешь у меня? – волновалась Дамиана.
- Я постучусь к тебе завтра утром, и именно я принесу нам позавтракать, - ответила Урсула, обняв подругу. Часы показывали десять вечера. В этот час, в Торре дель Греко, семья заканчивает ужинать. Урсула набрала номер домашнего телефона. Трубку подняла старушка Титина, которая спешно поздоровалась, и пробурчала:
- Подождите, я позову Розарию.
Она всегда так волновалась, когда приходилось говорить по телефону, и предпочитала передавать трубку второй служанке. Урсула услышала, как та зовет Розарию, и как Розария бормочет: «вот глухая, как старый колокол». Две горничные так и проводили свои дни в перепалках, во взаимной критике, но были неразлучны, как два попугайчика.
- Я хочу поговорить с донной Маргаритой, - сказала Урсула, поприветствовав Розарию.
- Синьора ушла отдыхать, она очень устала. Все остальные еще за столом, и у них все хорошо. Хотите, позову синьорино Саверио?
Саверио уже взял трубку:
- Мамочка, как дела?
- Все хорошо, спасибо. Я в растерянности, а так все хорошо. А вы, ребята?
- Приходи в себя сколько нужно. Здесь все под контролем, - уверил Урсулу сын.
- Ты золото. Я люблю вас. Сейчас пойду спать.
Уже в кровати Урсула, против обыкновения, не стала читать. Она выключила свет, и пожелала сразу же заснуть. Потом подумала о Титине, которая всегда звала на помощь Розарию, и вспомнила, как первый раз приехала в Торре, когда они с Эдуардо были помолвлены, и до свадьбы оставались считанные недели. Это были сумасшедшие дни – бесчисленные встречи с друзьями и родными, ежедневные поездки в Неаполь за покупками в самых элегантных магазинах, прогулки по виа Караччиоло, Позилипо, поездки в Эрколано, в Казерту. Темпераментность семьи Сольяно перевернула жизнь Урсулы верх дном, и ей приходилось прятаться в каком-нибудь укромном уголке, чтобы хоть немного прийти в себя.
Как-то она укрылась на кухонном балконе, между горшками с тимьяном и базиликом. Через какое-то время на балкон вошли две служанки, болтавшие между собой:
- Дон Эдуардо просто покорен этой северянкой. Интересно, надолго у них? – спрашивала Титина.
- Они же женятся! - отвечала Розария.
- Синьорина Урсула слишком отличается от нас. Она из Милана, а там холодно, и зимой даже идет снег. И люди там холодные, вот и она никогда не смеется, и говорит мало и тихо. Даже я, не такая глухая тетеря, как ты, не могу расслышать, что она говорит.
- Ты права, она тихоня, зато красавица. Что знает эта бедняжка о наших кораллах, о нашем Везувии, о наших традициях? Она даже обращается к нам на «вы», а донну Маргариту зовет «синьорой». Она должна звать ее мамой! Мамой!
- Она скромная, застенчивая, и богатство семьи Сольяно ее просто пугает. Кто знает, как им приходится на своем севере, когда выпадает снег, - говорила Розария.
- Прячатся в пещерах, - пошутила Титина, и обе служанки разразились смехом.
В этот момент Урсула решила выйти из своего укрытия, и сказала служанкам:
- А летом мы вьем гнезда на деревьях.
Она тихонько вышла из кухни, оставив сплетниц с раскрытым ртом.
Сейчас же, засыпая, Урсула тихонько пробормотала самой себе:
- Как же мне хорошо, в моей пещере, и пусть в Торре никогда не бывает снега…
3.
- Ты знаешь, что домработницы Сольяно обозвали меня пещерной женщиной, когда я впервые приехала в Торре? – смеясь, рассказывала Урсула подруге.
В восемь утра подруги завтракали на балконе в квартире Дамианы, в то время как домработница Дамианы наводила порядок в квартире Урсулы, как подруги условились заранее. Урсула проснулась рано и вышла на улицу, чтобы купить хрустщие круассаны в булочной на виа Ламбро – Урсула решила не предаваться унынию из-за смерти супруга и проблем, которые он ей оставил.
- Пещерной женщиной? Мне кажется, тебе просто польстили, - заметила Дамиана, откусывая кусочек булочки с апельсиновым вареньем.
- Они не со зла, просто я была чужачкой, пришедшей с Севера, из другого мира, с другой культурой. После свадьбы, когда меня лучше узнали, они зауважали и даже полюбили меня. А потом, когда я начала рожать одного ребенка за другим, я стала одной из них. Моя свекровь любит меня даже больше своих дочерей. Сейчас именно у меня в руках пульт управления – после смерти Эдуардо я несу ответственность за семью, за наших служащих, и это право я зарабатывала каждый день в течение этих тридцати лет. И у меня нет выхода: мне нужно стать настоящей коралларой, если я хочу как можно лучше управлять предприятием и семьей. Понимаешь, Дамиана?
- Как никто другой, - ответила подруга, которая уже закончила завтракать. – Я уверена, что ты примешь самое лучшее решение. Сейчас же пойдем со мной в магазин, я покажу тебе летнюю коллекцию, она действительно стоит внимания. Жаль, что я мало продам, кризис затронул и моих клиентов, которые боятся демонстрировать свое богатство. А на обед мы съедим по бутерброду в Гранд Отель де Милан, после обеда пойдем в кино – все равно в бутике остается моя продавщица, которая продает платья гораздо лучше меня.
Дамиана увидела, что глаза Урсулы полны слез.
- Бедная моя подружка, как же у тебя болит сердце… Хочешь, я останусь с тобой?
- Мне нужно немного побыть одной. Давай увидимся в баре в час. Сейчас я пойду к себе, - прошептала Урсула. – Спасибо за все.
Домработница Дамианы, индианка по имени Кики, уже заканчивала уборку и уходила. Урсула свернулась в кресле, включила проигрыватель – Пятую симфонию Бетховена. Она подумала об ужасной смерти Эдуардо, спросила себя, какими были последние мгновения его жизни. Урсула спросила себя, почему ее муж никогда не лечился, если у него были проблемы с сердцем, почему не обращал внимания на свою болезнь, почему не поговорил хотя бы с ней, не говоря уже об остальной семье.
Он так наказывал себя из-за внебрачного ребенка? Или глупо решил, что сильнее болезни? Урсула вспомнила их совместный отпуск на Сардинии, когда она была беременна их первенцем. Как-то они вышли в море на маленькой весельной барке. Эдуардо стал ловить рыбу, Урсула ждала его на берегу - его долго не было, и Урсула начала волноваться. Вдруг лодка перевернулась, и Эдуардо скрылся под водой. Урсула страшно испугалась, она думала, что потеряла его, она кинулась к Эдуардо, вышедшему из воды и стала бить его кулачками в грудь. Эдуардо крепко обнял ее, ласково прошептав: «Никогда не бойся за меня. Я же бессмертный, знаешь?»
Урсула улыбнулась воспоминанию, закрыла глаза и стала слушать любимую симфонию – музыка успокоила ее и придала сил. Она распахнула окна, надела светлый хлопковый костюм, висевший в шкафу несколько лет, и вышла. Урсула села в метро – вышла на площади Сан Бабила, и свернула на корсо Маттеотти. Ноги сами привели ее к ювелирному магазину, где она какое-то время работала в юности. Она остановилась, глядя на драгоценности в витрине. Владельцы магазина давно поменялись, однако качество осталось неизменным. Урсула дошла до маленького бара на углу виа Верри, где всегда быстро обедала в перерыв. Она вспомнила, как постепенно подружилась с Тонино, молоденьким официантом-неаполитанцем, который всегда дарил Урсуле шоколадку, когда она пила кофе, и приговаривал: «Когда у меня появится невеста, я приду к твоему патрону покупать кольца на свадьбу, ты замолвишь за меня словечко, и он сделает мне хорошую скидку». Днем бар всегда был переполнен.
Как-то Тонино попросил у Урсулы разрешения подсадить за ее столик еще одного клиента. Так она познакомилась с Эдуардо. Урсуле не исполнилось еще и двадцати, она закончила педагогический колледж два года назад. Надеясь выиграть престижный конкурс, девушка работала у ювелира на корсо Маттеотти.
4.
Магазинчик Либеро Лураги располагался во дворе палаццо на виа Мельзо, на двери висела надпись: «Мастер-сапожник». Либеро был анархистом, как и его отец, много читал, участвовал в различных собраниях и совещаниях, и по возможности помогал товарищам в беде. Он уже много лет не мечтал изменить мир, и всегда говорил о себе: «Бедный, но честный», приводя в порядок подошвы и носы обуви большими мозолистыми руками, темными от смолы. Редко когда он тачал новую обувь, гораздо чаще приводил в порядок поношенные туфли и ботинки, которые презрительно называл «промышленной ерундой», годной только на несколько сезонов. Либеро считал, что по-настоящему элегантных индивидуумов можно распознать по вручную изготовленной обуви, которая, к тому же, служит всю жизнь.
«Мы живем в одноразовом обществе», - горестно заключал он, и успокаивался, в который раз перечитывая Бакунина и Малатеста, вспоминая немногие моменты славы «этих нищих чертей», как их величала его супруга Дилетта. В действительности Либеро никогда не был женат на Дилетте Конфорти, пусть даже и считал ее супругой: она и их дочь составляли собой его горячо любимую семью. Союз с Дилеттой однажды серьезно грозил распасться: в этот день они выбирали имя для новорожденной дочки.
- Назовем ее Непокорная, как дочь профессора Молинари, - объявил он, думая о товарище-анархисте.
- Ее будут звать Анна, как мою маму, - решила Дилетта.
- Я не хочу имен ни святош, ни мучеников!
Дилетта пригрозила, что уйдет от него, и так как Либеро хорошо знал характер своей супружницы, знал, что она так и сделает, они пришли к компромиссу: девочку назвали Урсулой, и даже если есть какая-то святая с таким именем, ну и пускай, все равно это не традиционное христианское имя, решил Либеро.
Урсула стала светом его очей. Своими огромными руками, так контрастирующими с его хрупким телосложением, Либеро самолично сшил девочке первые ботиночки синего цвета - из кожи козленка. Когда девочка попросила белые туфельки для первого причастия, Либеро расплакался – его женщины обманули его, ведь, в противоречие его анархическим принципам, они посещали церковь. После запоминающейся ссоры со своей гражданской женой, он опустил ставни своего магазинчика, повесил вывеску ЗАКРЫТ ИЗ-ЗА ТРАУРА, и ушел, оставив жену и дочь одних. Он поехал в Венецию – к другу-анархисту, доценту философии в Ка Фоскари, и в душевном разговоре излил всю свою боль и разочарование.
- Меня не крестили, я не посещал церковь, я живу невенчанным, но это не мешало мне быть опорой и честным мужем для моей женщины. А сейчас я узнаю, что она поддалась речам попов – что мою девочку крестят, и она даже пройдет первое причастие. Где же свобода духа и взглядов?
- Твоя свобода заканчивается там, где начинается свобода Дилетты. Которая, будучи католичкой, во многом разделяет твои взгляды на жизнь, и именно поэтому никогда не просила тебя жениться на ней. Но сейчас у вас дочка, которая пойдет в школу, которая будет работать и учиться в католической стране. Ты хочешь, чтобы ее унижали из-за того, что она некрещеная? Подумай, Либеро. Наша анархическая вера уже давно – утопия.
Друг признался, что женился на благородной венецианке, которая очень дружна с патриархом города, и его жена не пропускает ни одной торжественной церемонии в соборе Сан Марко. Либеро Лураги остановился у друга, жившем во дворце жены на Канале Гранде. Он ел за их столом, накрытым льняной скатертью, пользовался столовыми приборами из серебра, благосклонно позволял себя обслуживать вышколенным слугам.
Через три дня он вернулся домой, снова открыл свой магазинчик, и устроил себе лежбище за шкафами с кожей. На следующий день Урсула, придя к отцу, обняла его и сказала: «Папа, мы очень по тебе скучаем. Если вернешься домой, я не пойду ни на какое первое причастие». Либеро обнял дочку в ответ, и понял, что его кровиночка дороже какой-то там политической веры, тем более уже никто не хочет сражаться за лучший мир, даже его венецианский друг.
- Как мама?
- Все время плачет. Но молчит. Ты же знаешь, она не сдается. Хотя сегодня сказала: «Уж лучше бы ты никогда не ходила в церковь, раз это причиняет такую боль твоему отцу».
- Я был неправ. Ты можешь делать все, что считаешь нужным. Давай поспешим сейчас к маме. Знаешь, я тоже по вам очень скучал.
С тех самых пор прошло много дней, и сейчас Урсула превратилась в красивую девушку, верившую, что будущее полно удивительных возможностей.
Утром Либеро отправился в магазинчик, включил электропечку, тщетно пытаясь справиться с декабрьскими холодами. Он хотел закончить все заказы до Рождества, потому что после праздников они поедут с Дилеттой в Марсель – участвовать в собрании анархистов, Либеро продолжал культивировать свои идеалы, а его подруга разделяла и из любви к нему, а не из-за убеждений. Она никогда не была во Франции, и ей нравилась идея провести несколько дней в Марселе. Урсула с радостью думала о том, что останется дома одна - она хотела подготовиться к новому конкурсу, и рассчитывала на компанию Дамианы, которая, хоть и получила учительский диплом, как и Урсула, все-таки отказалась от идеи стать учительницей и сейчас работала помощницей нотариуса в студии на пьяцца Сант’Эразмо.