Вновь открыв книгу, Мило прочёл:
«Указ № 574 381-Ю: На территории Скукотищи смех возбраняется. Улыбаться дозволено только в четверг после дождичка. Нарушители привлекаются к ответственности».
– Ладно, – сказал Мило. – Смеяться вам нельзя, думать тоже… Чем же вы тут занимаетесь?
– Да кое-чем, только чтобы ничем, и вообще всем, лишь бы чего не вышло, – объяснил следующий. – У нас уйма дел и очень плотный распорядок дня:
В 8:00 – подъём и утренняя зевота,
с 8:00 до 9:00 – витание в облаках,
с 9:00 до 9:30 – первый утренний мёртвый час,
с 9:30 до 10:30 – безделье и ничегонеделание,
с 10:30 до 11:30 – второй утренний мёртвый час,
с 11:30 до 12:00 – ожидание полдника,
с 13:00 до 14:00 – зевание по сторонам и подсчёт ворон,
с 14:00 до 14:30 – первый полуденный мёртвый час,
с 14:30 до 15:30 – откладывание на завтра того, что можно сделать сегодня,
с 15:30 до 16:00 – второй полуденный мёртвый час,
с 16:00 до 17:00 – предобеденное лежание на диване и плеванье в потолок,
с 18:00 до 19:00 – битьё баклуш,
с 19:00 до 20:00 – вечерний мёртвый час,
а потом до отбоя в 21:00 – свободное время, которое мы убиваем.
– Сам видишь, полениться да полодырничать, посачковать да резину потянуть, стенку подпереть да в носу поковырять – даже на это у нас времени не хватает, а если ещё отвлекаться на думанье и смех, мы вообще не успеем чего-нибудь не сделать.
– Вы хотите сказать: «что-нибудь сделать», – поправил Мило.
– Да нет же! – сердито воскликнул кто-то. – Нам обязательно нужно что-нибудь именно не сделать! А ты нам только мешаешь.
– Видите ли, – примирительно продолжил кто-то ещё, – ежедневно соблюдать такой жёсткий распорядок ротозейства – очень трудно и утомительно. Поэтому раз в неделю у нас бывает выходной, когда мы не делаем всё, что хотим. Сегодня как раз такой день. Давайте проведём его вместе!
«Почему бы и нет, – подумал Мило. – Дело привычное».
– А скажите-ка, – он зевнул, почти уже засыпая, – здесь что, все-все занимаются тем, что делают ничего?
– Все! Все! – ответили разом два ротозея. – Кроме… – и голоса их задрожали, – кроме ужасного часового. Он тут бродит, вынюхивает, не тратит ли кто время попусту. Очень неприятный тип.
– Часовой? А он кто?.. – начал было Мило, но его перебили испуганные вопли:
– Часовой! Часовой!
– Лёгок на помине!
– Вон он!
– Просыпайся кто может!
– Спасайся кто может!
Ротозеи с криком разбегались во все стороны и исчезали, а по дороге, вздымая пыль и захлёбываясь лаем, мчался пёс.
– Р-р-р-г-р-я-ф! – рявкнул пёс, всеми четырьмя лапами затормозив перед автомобильчиком. Бока у него ходили ходуном, он громко пыхтел.
Мило вытаращил глаза. Перед ним стоял большущий барбос: голова, хвост и лапы – самые обыкновенные, собачьи, зато вместо туловища – часы, а точнее – будильник, и будильник этот тикал.
– Чего это ты тут делаешь? – прорычал часовой пёс.
– Да ничего, просто убиваю время. – Мило развёл руками. – Видишь ли…
– Что? – взревел пёс так, что даже будильник сорвался в звон. – Ты убиваешь время? Тратить, транжирить, терять – это ужасно, а уж убивать… – И он содрогнулся от отвращения. – И всё же, – продолжил пёс, – как ты попал в Скукотищу? Куда ты направлялся?
– Я хотел добраться до Словаренции, а тут почему-то застрял. Может, ты мне поможешь?
– Я? Тебе? Сам себе помогай, – пролаял пёс, выключая звонок будильника задней левой лапой. – Надеюсь, ты ещё помнишь, как тут очутился?
– Ну, кажется, я только на минутку зазевался и не подумал…
– На целую минуту! – вскричал пёс, и будильник снова затрезвонил. – Стало быть, тебе немедленно нужно кое-что сделать. Ты понял – что именно?
– Не совсем, но сейчас пойму, – проговорил Мило, чувствуя себя ужасно глупо.
– Сей час? Да ведь это целый час, – возмутился пёс, теряя терпение. – Сам подумай: если ты заехал сюда не подумав, значит, надо думать, что ты выберешься отсюда, как только соберёшься с мыслями и начнёшь думать. – С этими словами он запрыгнул в автомобильчик. – Ты не против? Ужасно люблю кататься!
– В таком случае, – спросил Мило, – зачем вы повторяете одно и то же разными словами – разве не проще сказать одним словом? И смысла было бы больше.
– Чушь!
– Галиматья!
– Бред!
– Ересь!
– Чепуха! – Последнее слово они выкрикнули хором и продолжили: – Какое нам дело до смысла?
– Это нас не касается, – проворчал первый.
– Кроме того, – пояснил второй, – одно слово ничуть не хуже другого – так почему бы не использовать все разом?
– И не надо выбирать наилучшее, – добавил третий.
– Потому что одно – хорошо, а десять – в десять раз лучше, – грустно вздохнул четвёртый.
– Судя по всему, вы не знаете, кто мы такие, – усмехнулся пятый.
И они представились в том же порядке:
– Граф Орфографии.
– Казначей Значений.
– Премьер Пример.
– Полковник Толковник.
– Фон-Барон Фонетик.
Мило кивнул, но Тактик тихо заворчал, и тогда Полковник растолковал:
– Мы – тайные советники короля, в некотором смысле его кабинет.
– Кабинет, – подхватил Казначей, – имеет следующие значения: первое – комната для уединённых письменных занятий, рабочая комната; второе – шкаф с выдвижными ящиками, застеклённый шкафчик, горка, бюро или секретер, письменный стол со шкафами, ящиками и пр.; третье – совет министров, правительство.
– Из чего следует, – Полковник кивком головы поблагодарил Казначея, – что Словаренция есть прародина всех слов, и отсюда, из наших садов и огородов, они расходятся по всему свету.
– Разве слова растут в огородах? – робко удивился Мило.
– Где же им ещё расти, кроме садов и огородов! – обиделся Казначей. – Мы же не говорим о дикорастущих!
Вокруг тут же столпились зеваки, чтобы поглазеть на пришельца, который даже не знает, откуда берутся слова.
– Честно говоря, – признался Мило, ещё больше оробев, – я даже не подозревал, что слова вообще где-то растут.
– Но ведь деньги-то во саду ли, в огороде не родятся, правда? – ехидно заметил Фон-Барон.
– Правда. Это всем известно, – согласился Мило.
– Однако должно же там что-то расти. Почему бы в таком случае там не расти словам? – победно воскликнул Премьер.
Зеваки громко одобрили мудрый вывод Премьера и разошлись по своим делам.
– Посему, – продолжил Премьер, – единожды в неделю, согласно королевскому указу, на этой площади работает Рынок Слов. На него стекаются люди со всего света, чтобы пополнить запас слов, если им его не хватает, или продать излишки, которые им не нужны.
– А наше дело, – сказал Казначей, – наблюдать, чтобы на рынке торговали словами должными, поскольку не должно торговать словами, не имеющими значения или вовсе не существующими.
– Например, – подхватил Премьер, – вам продали слово грбдск – попробуйте-ка его пристроить к делу!
«Да уж, заковыристое словечко», – подумал Мило, которому и без этого надоели громоздкие слова, значения которых он не знал.
– Однако мы слов не выбираем, – продолжил Полковник, когда они направились к торговым рядам, – нам годится всякое, лишь бы оно значило всё, что ему угодно значить. Нам всё равно – умное оно или безумное.
– Ложное или сложное, – подхватил Казначей.
– Избранное или бранное, – продолжил Премьер.
– Ну, это проще простого, – ради вежливости вставил Мило.
– Чего там, – воскликнул Фон-Барон, – рылом в грязь мы… – но не успел сказать «не ударим», как споткнулся и ударился лицом в грязь.
– Зачем же так грубо? – пожурил его Граф.
– Я всего лишь сказал… – начал Фон-Барон, потирая ушибленный нос.
– Мы слышали, что вы сказали, – перебил его Премьер. – В следующий раз попрошу выбирать выражения.
И четверо захохотали, глядя, как пятый отирается от грязи.
– В другой раз, – посоветовал Казначей, – будьте внимательней, убедитесь, что ваши слова значат именно то, что вам нужно. Однако мы уже опаздываем – нам ещё надо успеть переодеться к королевскому пиру.
– Там мы, надеюсь, встретимся, – бросил Граф, обратившись к Мило, и, прежде чем тот успел ответить, все пятеро пустились через площадь всё той же рысцой.