– Совсем интересно.
– Что? – не понял Гордеев.
– Оказывается, вы очень интересный гражданин.
– Собираешься лепить горбатого, начальник?
Капитан вскинул брови:
– Знакомый сленг. Сколько отсидели?
– Год четыре месяца.
– За что?
– Гулял с корешами, выпили, потом стали драться. Кто кого, не помню. Все свалили на меня.
– Такой беззащитный?
– Такой глупый. Был.
– Теперь поумнел?
– По-моему, не очень. Раз в ментуре, значит, опять влип. Опять дурак.
– Проверим… – Офицер полистал принесенные бумаги, что-то отметил в одном пункте. – Прописаны во Владимирской области? С какой целью сюда приехали?
– На заработки.
– Давно?
– Две недели назад.
– К кому?
Артур молчал.
– У кого работали?
– Какая разница? У хороших людей.
Полицейский взял полиэтиленовый пакет с деньгами, со всех сторон рассмотрел его.
– Деньги ваши?
– Мои.
– Откуда?
– Заработал.
– Сколько?
– Было сто тысяч. Не знаю, сколько осталось. Что-то ушло на жратву, что-то на гостиницу.
– За две недели сто тысяч?
– А чего? Нормально вкалывал, нормально платили.
– Кто платил?
Артур молчал, глядя на темное окно.
– Фамилия тех, у кого «вкалывал»? – повторил Муромов.
Артур тоскливо посмотрел на него, попросил:
– Слышь, начальник. Возьми деньги себе, меня отпусти. Клянусь, влип.
Капитан откинулся на спинку стула.
– Что ты сказал?
– Не хочу больше на кичман. После новой ходки вряд ли оттуда выберусь. Если этого мало, заработаю, в зубах принесу. Клянусь.
– Знаешь, как это называется?
– Знаю.
– И знаешь, сколько за это светит?
– Тебе сколько лет, капитан? Лет тридцать пять? И уже четыре звездочки на погонах. А я кто? Никто. Жил без бати, школу кое-как закончил, мать в упор не видел, девок всех подряд лохматил, выпивал, дрался, пока не проснулся на нарах. Теперь вот опять светит. Войди в положение, начальник.
– На жалость давишь?
– Не давлю. По-человечески прошу. Сломаешь сейчас жизнь – до конца дней мучиться будешь. Поэтому порви бумаги, возьми бабло, я сделаю ручкой, и до следующих встреч. Ты ж нормальный человек, капитан.
Муромов помолчал, барабаня пальцами по столу, спросил:
– У кого деньги скеросинил?
– У Нинки.
– Кто такая?
– Никто!.. Дрофа!.. Соседка Савостиных, у которых работал.
– Любовница?
– Не приведи господь. Поругался с Савостиным… обиделся, короче… завернул к Нинке. Она угостила… – Артур подыскивал слова, вспоминая случившееся. – Ну, покалякали, все вроде по-человечески… А потом она спать, а я даже не заметил, как деньги оказались в кармане.
– Так уж и не заметил?
– Вот крест, начальник. Нинка пьяная, я тоже приблизительно… Стала махать этой котлетой… ну, пачкой бабла… вроде того, чтоб похвастаться. Меня вот и заело!
Капитан помолчал, сложил бумаги, глянул на настенные часы.
– Ладно, поздно уже. Продолжим завтра.
– А мне куда?
– Привычное дело, в обезьянник, – усмехнулся Муромов, нажал на кнопку вызова. – Дежурного в десятый кабинет!
На улице было совсем темно. По пути к автомобилю полицейский вынул из кармана мобильный телефон, нашел нужный номер.
– Нина Петровна, привет. Муромов. Не отвлекаю? Ну нашелся твой дружок. Как какой? Тот самый, что тиснул у тебя сто тысяч. Сидит в каталажке, ждет нашего с тобой решения. Давай завтра часикам к девяти подгребай, прямиком в мой кабинет. Будем соображать, в какую сторону повернуть дело. Ты что, Нинель? Не дай бог! Никому ни слова. А Савостиной тем более. Это наш клиент, нужно с ним как следует поработать.
Антонина какое-то время наблюдала из окна своей комнаты за мужем, который во дворе таскал за собой шланг, поливая газон, любовно подбирал упавшие на землю созревшие яблоки и бросал их в корзину, потом прикрыла окно и достала из сумки мобильник.
– Доброе утро, – сказала, не сводя глаз с мужа во дворе. – Товарищ капитан, это Савостина. Антонина Савостина. Ничего, что я беспокою? Вы вчера звонили по поводу нашего работника. Да, Артура Гордеева. Новостей никаких? У нас тоже. Нет, не звонил и не появлялся. Товарищ капитан, у меня просьба. У меня муж немолодой уже, часто болеет… Да, сердце… Поэтому лучше его не беспокоить. Если какие-то новости, звоните мне. Спасибо, что понимаете. Я отблагодарю, товарищ офицер, не беспокойтесь.
Она спрятала телефон обратно, поправила перед зеркалом волосы, покинула комнату, стала спускаться вниз.
Михаил повернулся к ней, принялся торопливо сворачивать шланг.
– Подожди, вместе пойдем!
– Одна пройдусь, – отмахнулась Антонина. – Голова болит.
– Перенервничала, что ли?
– Наверное. Или вчера выпила лишнее.
– Я рабочих на стройке караоке отпустил, пока Артур не объявится! – уже в спину ей крикнул Михаил. – Должен же парень объявиться?
Антонина не ответила, отмахнулась, вышла со двора и направилась в сторону своего кафе. Увидела выезжающую из ворот Нину, поспешила к ней.
Та, бодрая, накрашенная, выглянула из окна машины, крикнула:
– Ну, чего? Никаких новостей?
– Мне нет. А тебе? – ответила Антонина.
– Были б, первая узнала!
– А куда в такую рань?
– Как это? За товаром. Через час народ пойдет, а торговать нечем.
Нинка захлопнула дверцу, круто и ловко развернулась, понеслась к трассе. Антонина постояла какое-то время, глядя ей вслед, и зашагала дальше.
Машин возле кафе было немного. Кто-то завтракал на веранде, кто-то крепко спал в машине, высунул из кабины ноги. А кто-то играл в шашки на траве.
Утреннюю свежесть убаюкивала заунывная восточная музыка.
Помещение для караоке стояло незаконченным, рабочих возле него не было, только Хамид старательно работал метлой, приводя площадку в порядок.
Увидел хозяйку, приостановил работу.
– Доброе утро, Антонина Григорьевна!.. Какие новости?
– А какие тебе нужны?
– Хорошие, – улыбнулся азиат. – Например, про Артура. Не вернулся еще?
– Еще не вернулся.
– Думаете, когда?
– Думаю, скоро.
– Очень жалко, если не вернется. Стройка стоит, работа тоже не идет, людей хозяин отпустил. Хорошее дело может не получиться.
– Получится, Хамид. Все получится, – улыбнулась Антонина и попросила: – Ты свою музыку выключи. Дай что-нибудь другое.
– Не нравится? – искренне удивился Хамид.
– Сильно печальная, плакать хочется. – Антонина чему-то рассмеялась и скрылась в кафе.
Нина быстро и уверенно прошагала по коридору второго этажа отделения полиции, с ходу постучала в нужную дверь.
– Войдите! – послышалось из кабинета.
Вошла, улыбнулась широко и обворожительно.
– Здраа-асте!
– Здрасте, Нина Петровна. – Муромов был не один, с сотрудником.
– Вижу, помешала?
– Присядьте на минуту.
Нинка выбрала подходящий стул, уселась вальяжно, раскованно, понимая собственную привлекательность и глядя на мужчин с интересом и женским вызовом.
Сотрудник ушел, капитан покинул стол, расположился напротив посетительницы.
– Ну что, подруга? В твоих руках жизнь. Молодая, сильная, даже симпатичная. Но наглая.
– Где он?
– Отдыхает.
– Могу на него глянуть?
– Зачем? Сначала поговорим.
– Давай. – Нинка, устроившись поудобнее, спросила: – Какие предложения?
– Пока никаких. Есть соображения. – Капитан взял со стола жвачку, кинул подушечку в рот. – Но сначала вопрос. Только начистоту. Он тебе нравится?
Нинка подумала, пожала плечами:
– Временами… Точнее, местами.
– Жалко будет, если потеряешь?
– Хочешь посадить?
– Если посажу, то только с твоего согласия.
Нинка снова задумалась:
– А какой интерес, если посадим?
– Молодец. Это как раз мое первое соображение. Посадить не проблема, а вот зачем?
– Согласна, навара никакого. Голый. Что с него возьмешь?
– Наводящий вопрос. Ведет себя хлопчик нормально? Не выпивает, не безобразничает? Не таскает телок?
– Вроде ничего такого не замечала. Ровный как шпала. А вот Савостина, по-моему, на него глаз положила.
– А он?
– Он?.. По-моему, по барабану.
– Что такое муж Савостиной? – спросил капитан.
– Алконавт. Либо пьет, либо кается перед Тонькой. Любит ее, идиот, до осатанения.
– Старше жены?
– В этом как раз и проблема. Машинка от переживаний почти не работает.
Муромов подумал, цокнул языком.
– В чужое болото лезть себе дороже, – почесал он затылок. Потом достал из ящика стола пакет с деньгами. – Здесь семьдесят три тысячи.
– Сучонок. Неплохо погулял. Двадцать семь успел спустить. Как думаешь, сколько можно с Савостиной срубить? Если пол-лимона?
– Не-е, Нинок, – поднял руки Муромов. – Не втягивай меня в эту бодягу. Разбирайся сама. Пареньку и без того годика три-четыре светит.
– Сколько? – вскинула брови Нинка. – Чего так круто?
– Во-первых, рецидив. Он же только недавно освободился.
– Иди ты?!
– Ты иди, а я посижу, – засмеялся Муромов. – Почти полтора года.
– Е-мое… А я, дура, губы раскатала. Чуть было не втюхалась. – Нинка внимательно посмотрела на мента, попросила: – Давай не будем сажать. Хороший мужичок. Может, выправится.
– Решай, – развел руками капитан. – По старой дружбе дело пока могу придержать. Оно еще не пошло на регистрацию.
– Придержи. Если Антонину нагну на что-то серьезное, скажу тебе.
Капитан раздраженно глянул на нее, повторно предупредил:
– Сказал же, бабки с этого дела брать не буду! – Он принялся быстро собирать бумаги. – Ладно, свободна.
– А эти? – Нинка попыталась дотянуться до пакета с деньгами. – Это ж мои.
Он отвел ее руку.
– Аккуратно, пожалуйста. Это вещдок! Остается в отделении, – поднялся, глянул на часы. – Беседа окончена, у начальника через пять минут планерка.
– А мне с Артуром как поговорить?
– Сейчас дам команду. – Муромов вернулся к столу, взял какие-то бумаги, предупредил: – Только так… Поменьше языком мельтеши.
– Паш, ты чего? Когда такое бывало? Я ж как тот железный забор – двадцать в длину, три в вышину. Глухо.
– Я предупредил, – капитан нажал кнопку вызова. – Дежурный, приведите в десятый кабинет задержанного Гордеева. – Он подмигнул приятельнице. – Тут вам никто мешать не будет. Поворкуйте.
В «обезьяннике» Артур сидел не один. По углам расположились два мужика бомжеватого вида, три гастарбайтера и один щеголевато одетый парень чуть за двадцать. Когда в коридоре появился лейтенант, щеголь первым покинул скамейку, нервно вцепился в решетки.
– Товарищ лейтенант! Я сын Георгия Петровича Остапчука. Он банкир. Соедините меня с ним. Пожалуйста, я все объясню. Это ошибка. Недоразумение. Посмотрите на меня, разве я похож на кого-нибудь из этих?
Сотрудник молча отомкнул клетку, с силой оттолкнул парня.
– Отошел.
– Но я ведь прошу только позвонить отцу. Товарищ лейтенант!..
– Отошел, сказал! – лейтенант снова оттолкнул его. Махнул Артуру: – Гордеев?
– Гордеев, – неуверенно кивнул Артур, поднимаясь. – Так точно.
– На выход.
Запер за ним дверь, и они вместе зашагали по лестнице на второй этаж.
При виде Артура Нинка не выразила никаких эмоций: смотрела на исхудавшего и мятого парня спокойно, с бабьим неуважением, не сразу указала на стул.
– Ну, садись, кавалер.
Лейтенант ушел, плотно закрыв за собой дверь. Гордеев остался стоять, слегка раскачиваясь с пятки на носок.
– В ментуре служишь?
– По совместительству, – ухмыльнулась Нинка и повторила: – Сядь, говорю!
Артур нехотя выполнил приказ.
– Ну?
– Подкову гну. Будешь рогом переть, вообще разговор не получится.
– С тобой разговор?
– Со мной. Считай, теперь я тут главная.
– Ну давай, – ухмыльнулся Артур, закинув ногу на ногу. – Только без морали.
– Ты мне никто, чтоб мораль читать. И про украденные бабки тоже пытать не буду.
– Про чего тогда?
– Про чего? – Нинка исподлобья внимательно посмотрела на него. – Про тебя, милый. Будем думать, как из этого веретена выкручиваться.
– Душа за меня болит, что ли?
– А представь!.. Было б тебе годков сорок, наплевать и забыть. Поздно переделывать. А тут совсем зеленый мурцовник. Жалко, если второй раз по шпалам погонят. Обратной дороги может и не быть.
– Судьба, – пожал плечами Гордеев.
– Слышь, давай без этого, ладно?! Я зачем сюда приперлась? Все побросала и приперлась. Зачем?
– Меня выручать, – нагловато усмехнулся Артур.
– Вот именно.
– Опять же не вижу твоего смысла!
– Человеческий смысл! Людской! – Нинка поднялась, подошла к нему. – Я с ментом почти все уже обговорила. Он готов закрыть дело и выпустить тебя. Теперь все дело в бабках. Нужно добыть их.
– Я вот добыл, теперь в ментуре.
– Слушай, кончай. Тут другая сумма. Серьезная.
– Какая?
– Скажу, плохо станет.
– Ну?
– Тебе лучше не знать! Нужно найти дуболома, кто мог бы отвалить такие деньги. Причем сегодня. Сейчас. Иначе завтра будет поздно.
– Даже не представляю. Нет таких.
Нинка с загадочным взглядом посмотрела на него:
– А если Савостину дернуть? Антонину.
– Не даст. С чего это вдруг? Во-первых, она мне никто. А во-вторых, я ушел от них.
Нинка встала, подошла ближе, заговорила потише:
– Во-первых, она тебе родня…
– Какая там родня?
– Молчи. Ни слова больше. Почти родня. А во-вторых… во-вторых, разве не замечал, как она шарит тебя глазами? Замечал или не замечал?
– Ну, замечал, – не сразу ответил Артур.
– И не просто шарит, а сожрать, проглотить готова! – продолжала наступать Нинка. – Разве тебе это ни о чем не говорит?
– У нее муж.
– Послушай, парень! Давай не будем, а? Не дети, сами все понимаем.
– Ну, не совсем же она дура, чтоб за меня деньги платить.
– Дура. Полная. Она втюханная. Понимаешь, втюханная. А в таком состоянии с бабой можно делать что угодно, не говоря уже про бабки! Эта ж корова потом гордиться будет, что спасла тебя от тюрьмы.
– Она в курсе, что я у тебя… это? – спросил Артур.
– В курсе. Я сказала.
– А Михаил?
– Не дай боже!.. Тот вообще за рубль в церкви повесится! – Нинка вернулась на место, сдула волосы с вспотевшего лба. – Значит, действуем так. Я сейчас еду к себе, нахожу Антонину, все ей излагаю.
– А мне чего делать?
– Ждать. Тебя куда засунули? В обезьянник?
– А куда ж еще?
– Вот там кукуй. А будет результат, капитан доложит и выпустит на все четыре стороны.
Нинка подошла к двери, резко открыла ее, приказала стоявшему в коридоре лейтенанту:
– Можете увести задержанного.
Нинка подрулила к «Бим-Бому», крикнула убиравшей грязную посуду на веранде Дильбар:
– Хозяйка у себя?
– Дома.
– А Михаил Иванович?
– Здесь. Позвать?
– Не нужно. – Нинка нажала на газ и понеслась по своей улице к дому Савостиных.
Антонина услышала шум подъехавшей машины, перестала развешивать на веревке постиранное белье, направилась к воротам.
Посигналили коротко и требовательно.
Открыла калитку, увидела выпрыгнувшую из кабины соседку, впустила во двор.
– Мишки нет? – спросила Нинка.
– В кафе.
– Слава богу, – перекрестилась Нинка, попросила: – Водички, только не холодной, чтоб горло не перехватило.
Антонина налила из графина, стоявшего на столе, передала Нинке. Та с удовольствием и до дна опорожнила стакан, пока Антонина следила за ней напряженным взглядом.
– Вот теперь все. Теперь буксы не горят. Можно передохнуть.
Антонина продолжала молча смотреть на Нинку.
– Чего молчишь? – спросила та.