— Четырнадцать сто. Дальше пришлось экстренно снижаться, когда вы сознание потеряли. Но думаю больше я не поднялся бы. На «Миге» смогу, а этот тяжёлый для этого.
— Но это невозможно, — сказал один из гражданских, что слушал нас, пока мы у самолёта раздевались, снимая комбинезоны, а комдив ещё и унты. — Не-воз-мож-но!
— По крайней мере мы выяснили что тут дело не в машинах, — сказал комдив, и кивнул на меня. — Вот он это невозможное совершает. А сейчас самолёт заправить и отправить в небо, проверим на какую высоту поднимет его собственный экипаж. А Крайнова к врачам, пусть хоть вытряхнут его, но скажут, что с ним не так и в чём тут дело. Что-то же должно быть?
Ночью меня сдёрнули с койки. Тревога, немцы летят. Я тут же стал суматошно одеваться, и когда закончил, следом за остальными выбежав из здания общежития, вскочил в отъезжающую «полуторку». На подножках все места были заняты, меня в кузов затащили, благо задний борт был открыт. А водитель погнал машину в сторону стоянок, где механики уже ожидали лётчиков. Вчера день всё же тяжёл был, и не полёт, а встреча с так называемыми коллегами-врачами сказывалась. Убил бы гадов, да не поймут. В общем, до вечера измывались, меня даже рентгеном просветили, дважды пытались, но я не дался, и ничего не нашли, сказали, что здоровье идеальное, даже нога более-менее. Правда кость хрупковата. Я всё же смог амулетом подправить снимок и были видны повреждения кости, чего на самом деле уже не было. А то раскрыли бы. Ладно отбился, да вот отдохнуть не дали. Всего пять часов проспал. Как от медиков пришёл, это часов в восемь было, похватал поздний завтрак, мне оставили, и сразу спать. А в час ночи разбудили.
На стоянке уже Иванов был, его голос не спутаешь, команды отдавал. Снова налёт, немцы шли общей группой. Высотники и просто бомбардировщики. Распределил тот роли так, те берут основную группу бомбардировщиков, благо высота позволяет, десять тысяч метров. Выше те подняться не могут, это их потолок, а я работаю как всегда по высотникам. Первыми поднимаются две эскадрильи, третья в ожидании, и поднимается в воздух чуть позже. Мы разбежались по машинам, и стали выкатывать аппараты на взлётную полосу. Я взлетел после первой эскадрильи перед второй. Поднимаясь на высоту, не кругами, летел в сторону немцев и шёл упорно в верх, держась от звеньев других машин подальше. Кроме нас то тут, то там также были видны наши истребители. От города, перекрытого аэростатами заграждения, мы держались подальше. И вот так поднимаясь я размышлял. Вчерашний мой экспромт в кабинете комкора пока остался без последствий, служу, летаю, но как говорится ещё не вечер, всяко может быть. Как говорят в Советском Союзе, неприкасаемых не бывает. Так что рано или поздно за эту историю мне ещё попадёт. Пока не знаю как, но отыграются. Сейчас может и не тронут, понимают мою ценность, но никто не помешает это сделать, когда я уже не буду нужен, то есть, после войны. Пусть попробуют.
Вот такие мысли и крутились у меня в голове, когда я поднялся до тринадцати тысяч и продолжал набирать высоту. Маски на лице не было, потом спущу воздух из баллонов, а так она только мешает, амулет справляется с этой работой лучше. А вот и немцы, три группы по десять бомбардировщиков «Хейнкель-111» в модификации высотников, но больше чем на десять тысяч те не поднимаются. А выше и чуть в стороне летело восемь «Юнкрс-86», а в сторонке, заметно отстав, два разведчика следовали, той же модели. Все высотники шли на четырнадцати километрах. Думаю, разведчиков отправили чтобы отследить, если вдруг нападения на них последуют, и зафиксировать это. То есть, если нападут на ту восьмёрку. Думаю, будут делать снимки специальной фотоплёнкой для ночной съёмки. В этот раз никого отпускать я не собирался, высотники вернутся не должны, и сейчас ночь, это не днём, когда с «мессерами» дерёшься. Приходилось магию использовать по немцам, в которых в данный момент стреляешь. А то не поймут, разом вспыхнули все и на землю рухнули. Маскировался я. А тут никто не мешает мне повеселится.
Я подошёл к замыкающему высотнику, и тот задёргался, ночь как по заказу светла, и видимо немцам передали их товарищи с разведчиков, которые меня рассмотрели. Да поздно. Я расстрелял кабину и вращаясь самолёт стал падать. Сообщить об этом деле я не мог, рацию мне так и не поставили, хотя заявку я дал. После этого обстреливая другие высотники, я «руками» сломал им крылья и вращаясь, оставшаяся семёрка стала падать вниз. Мне они не интересны и время на них тратить я не хотел, а развернулся к разведчикам, которые ещё не поняли, что произошло, и сблизившись с одним на километр, второй за дальностью этого действия был, в пяти километрах, убил пилота и трёх наблюдателей, просто задушил, и взял управление разведчиком на себя. Такой модификации этого высотника у меня не было, а я планировал его заполучать, причём в двух экземплярах. Я для того те восемь так быстро и сбил, чтобы управляя обеими трофеями, это новый опыт, совершить посадку, также и «Миг» посадить, потом тела немцев прочь, самолёты в хранилище, и вылетаю на базу. План такой был, именно поэтому тех восьмерых уничтожил как можно быстрее, для экономии времени.
Никак найти место, где бы сесть без свидетелей, я не находил, и летел пока на высоте. Я не про площадку говорил, это не проблема, просто в воздухе довольно много было наших истребителей, никак не ожидал что у Москвы столько «ночников» базируется. Однако уведя трофеи в сторону, я стал спускаться. Дальше посадил одновременно оба разведчика, друг за другом, и сам сел, а то над ними круги нарезал. Как я и планировал, тела немцев раздел, все трофеи в кабины, а сами самолёты в хранилище. Немцев тут бросил обнажёнными. Вернувшись в свой истребитель, я поднялся в воздушнее пространство и набирая высоту подлетел к Москве, там виднелись пожары, значит, кто-то прорвался, и уже через пятнадцать минут заходил на посадку. И да, боезапаса у меня не осталось, всё расстрелял. А когда я подгонял машину к капониру, то меня там встретил улыбающийся Никита. Помогая вылезти из кабины, тот тараторил:
— Я час назад приехал, товарищ майор. Как раз, когда вы на взлёт пошли, вещи забросил и быстрее готовить встречу. Сколько сбили?
— Семерых, трое ушли, суки. Всего десять высотников было, восемь бомбардировщиков и два разведчика, последние в стороне шли.
— Ого. Подтвердить трудно будет.
— Мне главное сколько немцев не вернулось к себе на аэродром, а запишут на меня или нет, не важно.
Закончив снимать снаряжение, я вручил по традиции Никите апельсин, он их получает только после боевых вылетов, не часто, если что, и направился в сторону штаба. Туда подтягивались другие лётчики, пока машины спешно заправляли и пополняли боекомплекты. Шли все, что прилетели раньше или только что. Я доложил о семи сбитых и довольно точно указал на карте их места падения, а дежурный занёс в журнал, ну и рапорт писать начал. Вряд ли мне их подтвердят, так что я особо не переживал, и в рапорте написал то что хотел. Чуть позже удалось узнать, что из нашего полка не вернулось четверо, и третья эскадрилья ещё в воздухе, однако то что немцев сбили больше двух десятков, вроде информация прошла. «Хейнкели», не смотря на их оборонительное вооружение, валили наши вполне неплохо. Два тарана было. Ещё с час мы в готовности просидели в кабинах истребителей, потом тревогу отменили, и мы направились досыпать, больше налётов не было. Всего одна волна, видимо пробная.
Два дня ни налётов ничего такого не происходило, я карты учил, сдавал по ним тесты, дважды на увольнительную заявку подавал, по семейным обстоятельствам, да не дали. Командир второй эскадрильи теперь не поможет, из боевого вылета не вернулся. Ни самолёта, ни его не нашли. Может в водоём упал? Не знаю. Записали пропавшим без вести. А вот сбитых мне так и не засчитали, всё пошло на общий счёт полка. В полку Бадина, где я служил, комиссар был ни рыба — ни мясо, и всех это устраивало, а тут у нас в полку Иванова комиссар боевой, сам летает, двух сбитых на счету имеет, бойкий. Я эти два дня прячусь от него, достал со вступлением в партию. Точнее в кандидаты в члены партии. Комдив и его подручные медики или те же конструкторы мной к счастью тоже не интересуются, видимо всё что необходимо те получили, и просто всё списали на чертовщину. Догадайтесь кого назначили главным чёртом? А вообще шутки-шутками, но мне тут под Москвой, а мы стояли в двенадцати километрах от окраины, не особо нравилось. У Бадина я был сам себе хозяин, что хотел то и делал. Вон, купался, рыбачил или готовился сдавать на диплом врача, да так и не закончил. Бадину на это плевать было. А тут шагу не ступи, то нельзя, это запрещено. Заперты на аэродроме, просто бесили. Поэтому если я карты не штудировал, то спал под своим истребителем.
И вот сегодня сбежав от комиссара, заранее узнав, что тот меня ищет, я устроился не в капонире, а за ним, тут заметить трудно, и дремал в полглаза. А ближе к трём часам дня услышал, как Никиту окликают, меня ищут. Это посыльный из штаба был.
— Я здесь, — зевая, обозначился я.
Пригнувшись, боец зашёл под масксеть, и сообщил:
— Товарищ майор, там за вами машина пришла. Ничего не говорят, только то что за вами.
— Кто такие? — насторожился я.
— В форме НКВД.
— Никита готовь самолёт, я в бега ухожу, — и увидев охреневшие лица обоих, захотел это, сказал. — Шутка. Сейчас иду.
Выбравшись из-под сети, та на уровне пояса натянута была, капонир-то с самолётом ниже, и края ямы плетнем оплетены, возвышаясь на полметра над землёй, а я за ним и прятался, привёл форму в порядок, у меня повседневная была, и подрабатывая тростью, направился к штабу. Там действительно у новенькой чёрной «эмки» стояло трое сотрудников, все командиры, старший в звании капитана. Глянув на меня, опознав. Он открыл дверь и пригласил садится, сказав, что всё узнаю на месте. Однако по моему требованию сначала показал документы, и только потом я сел в машину. Тот впереди рядом с водителем, а двое его помощников меня сзади с боков стиснули. Мы покинули территорию аэродрома и явно покатили за город. Долго ехали, я место это узнал, ближняя дача Сталина. На её территорию заехали. Потом тот же капитан и сопроводил к зданию, там забрали табельное оружие, оба ножа, ну и провели в кабинет Сталина. Тот там был не один, с Рокоссовским, которому я приветливо кивнул, после того как официально по уставу доложился.
— Вы догадываетесь, товарищ Крайнов почему мы вас вызвали?
— Догадок много, товарищ Сталин, на весь их перечёт и дня не хватит. Однако я думаю дело пойдёт об Англии и их хотелках.
— Хотелках? Хорошо сказано. Да, вы правы. Политическая ситуация такова, что мы очень сильно зависим от поставок ленд-лиза и отказаться от них пока не можем. Тем более союзники начали наращивать темп поставок. Англичане этим пользуются, и угрожают задержками или вообще приостановками доставки так необходимых нам грузов. Десять «Миг-Три» для англичан мы смогли выделить, но они требуют именно вас, товарищ Крайнов. Знают из газет кто такой этот лётчик с позывным Кот. Кстати, а почему Кот?
— Не знаю, товарищ Сталин, я вообще собачник, котов терпеть не могу, подлые существа. Меня так в первом вылете комполка Иванов назвал, и как-то закрепилось. А я у него всё забываю спросить о причинах выбора этого позывного. Разве что я при нём как-то сказал, что ночью вижу как кот, может в этом причина?.. Значит, выбора у меня нет, и отказаться от этого также нет никакой возможности?
Сталин только развёл руками. Я вздохнул и кивнул, давая своё согласие. Дальше уже пошли рабочие вопросы, которые мы тут же на месте решали. В Англию на судне уже отплыли отгруженные истребители, а также специалисты что их будут собирать и обслуживать. Боеприпасы для бортового вооружения, да и остальное что нужно для существования такой эскадрильи. Через четыре дня судно прибудет в Англию, пока разгрузят, пока доставят на аэродром и соберут, время ещё есть, однако вылететь желательно пораньше. Вылет через два дня. Сталин, узнав, что мне машина не важна, на которой подниматься, что «Миг», что «Спитфайр», пообещал ввернуть это при английском после, что я смогу и на их истребителе на четырнадцать тысяч метров подняться. Пусть проверяют, а я возможности их истребителей узнаю. «Харрикейны» англичане активно поставляют, а «Спиты» ещё нет, тянут. Это кстати одно из условий, сразу поставят сто машин если я отбуду к ним.
На этом меня отвезли обратно. В дороге я размышлял, почему в кабинете ещё и Рокоссовский был, взяли для молчаливой поддержки? Вряд ли. Думаю, тот там по своим надобностям находился на даче, и вот поприсутствовал, во многом помог советами, между прочим. А вот на упёртых англичан я злился. Не так их и бомбили, чтобы тут в позу вставать. Им высотник нужен, свой, вот и решили выведать секреты, как удаётся истребитель на такую высоту поднимать. В общем, я мысленно пообещал себе устроить англичанам весёлую жизнь. Нет, я на виду буду вести себя паинькой, который помогает союзникам и всё такое, а по ночам, когда никто не видит, буха-ха-ха-ха… Таких потерь они больше не понесут никогда.
Вернувшись в полк, я продолжил жить обычной жизнью. В воздух ни разу не поднимался, немцев просто не было, в Горьком тоже тихо, я им там посоветовал иногда работать под меня в эфире, как будто Кот у них, и сдав машину, мой «Миг» и Никита остаются тут, машину принял другой лётчик, я собрался. Мне парадную форму приготовили, чемоданчик, всем полком собирали, знали куда направляюсь, и вот так напутствовали. На машине отвезли на центральный аэродром, где стоял новенький «Ли-2», их недавно выпускать начали, три пробные машины, видимо этот из той партии. Тут ждали и англичане, пятеро, из посольства, и ещё кто-то, возможно разведка. Из наших был я, ещё двое лётчиков, трое представителей наркомата иностранных дел, и двое парней которых я сходу так опознать не мог, а по повадкам особисты. Из лётчиков нас трое было, инструктора. Англичане, увидев меня, оживились, подошли руки пожимали, говорили, как рады что я к ним отправляюсь. А уж как я рад, до зубовного скрежета.
А полетели мы к моему удивлению не куда-нибудь на юга, через Африку, а на север. Мурманск был нашей целью. Там с аэродрома нас на машинах, видимо со всего Мурманска собирали представительного вида, отвезли в порт, и посадили на английский эсминец, что уже через час, ближе к ночи, покинул бухту и на максимальном ходу направился в сторону Англии. Кроме нас на борту было ещё три десятка пассажиров, и советские работники, и англичане. Ещё полтора десятка моряков, их спасли с торпедированного грузового судна, домой возвращали. А мы с летунами заперлись в тесной каюте, нам даже офицерскую выделили, и банально дрыхли, отсыпаясь.
Само плаванье особенно не запомнилось, шли на максимальном ходу. Да так, что по корпусу изредка проходила дрожь, но зато мы смогли дойти до Англии достаточно быстро. Мы с парнями, а они оба были не боевыми лётчиками, а инструкторами из Качинского военного авиационного училища, больше гуляли по палубе, да спали. Ну я ещё зарядкой занимался. Не люблю, когда всё тело затекает, и деревянным становится. Также мы общались, те описывали свою работу, и я нашёл школу обучения лётного состава не просто в удручающем состоянии, а в ужасном. Некоторые, так называемые лётчики военного времени, выпускались с шестью часами налёта, просто топлива не было, тогда как у немцев, пока такой курсант, не налетает двести часов, причём именно на том аппарате на котором будет воевать, в разных условиях, днём, в темноте, в облаках, его просто не отправляют на фронт. Занимательный эпизод готов рассказать. Один довольно известный немецкий лётчик-«эксперт», сбитый над нашими территориями, не мной, вот как описывал общение со своим новым ведомым. Поясняя что делать в сложных условиях своему ведомому:
— Если мы встретим большую группу русских, сразу отрывайся от боя. Уходи со снижением, делай вид что сбит, беспорядочно падай, а у земли выводи машину и уходи к нашим. А я тут как-нибудь сам…
В противоположность, в советской авиации, когда молодые лётчики прибывают в полк, их закрепляют за ведущими, опытными лётчиками-фронтовиками. Те с налётом двадцать-двадцать пять часов, шесть это крайности, зачастую видя боевую машину в первый раз, так как их учили на «УТ-1» и «УТ-2», должны в полёте не отрываться от ведущего. Его задача прикрывать ведущего, буквально ценой своей жизни, что зачастую и бывало. Если тот отоврался, да ещё вернулся, трибунал гарантирован. Такие лётчики жили один-два боя, край пять-шесть. Редкие единицы воевали три-четыре месяца или полгода. Героями становились так совсем за редким исключением. Потому-то уже известные Герои, советские лётчики, все до одного довоенного обучения с немалым налётом. Также и в полках, те ведущие что имели немало сбитых, и которые именно сбивали, имея одноразового ведомого, так тоже были опытными, с ещё довоенной подготовкой. По сути, лётчики из училищ — это натуральное пушечное мясо, направляемое на фронт, что буквально завалить немцев трупами. И вот кто заботится о своём боевом пополнении лучше? Наши или немцы? И как объяснить если потери на фронтах три против одного, но чаще шесть-семь против одного? И счёт сбитых отнюдь не в нашу пользу. Вот так и получается, что у нас у лётчиков тоже есть своё пушечное мясо. И когда кто-нибудь начинает рассказывать, как наши лётчиками пачками сбивали немцев, не верьте. К сорок третьему ситуация не выправиться, мы лишь будем воевать с немцами на равных, но в небе немцы будут драться ожесточённо до конца войны, так что каждую победу наши летчики вырывали с кровью и болью.