Глава 2. Прегрешения
2016 год, Калининград, РФ
(дальнейший автор — Л и л я)
* * *
Прошло пять лет…
Многое с того дня переменилось. Многое… и многие. Причем, как в физическом плане, так и в духовном, моральном, нравственном.
* * *
Теплый май. Практически лето.
С трудом продрать очи после тяжелой ночи, прогоняя остатки беспокойного сна; натянуть на себя первое попавшееся из одежды — и силком вытолкнуть, плененное мутным сознанием, непослушное тело за дверь.
Едва ли не на ощупь добраться до остановки, запрыгнуть в знакомый автобус — и замереть у поручня, дожидаясь ленивого кондуктора.
Я бы непременно сегодня не ехала на эту лекцию (да и на пары в универ вообще), если бы не вереница тех проблем, что непременно создаст мне за сию нерадивость наш горячо «любимый» преподаватель. Справки нет — а значит, хоть умри, но на паре будь.
Так что вот она я, спящая красавица собственной персоной.
На удивление всем не сажусь в первых рядах. Иду в самый конец (на самый верх), да так, чтобы глаза его (преподавателя) меня не видели (после переклички).
Знакомые ребята с потока, вот только общаться не довелось (не было у меня желания на всё это), посему даже имен не знаю.
— Привет.
— О! Лилька, — взревели молодые люди. — Ты чего это?
Нагло, бесцеремонно плюхнулась за парту рядом с каким-то смазливым, развеселым пареньком. Коротая, дежурная улыбка. Но на вопрос не отвечаю.
Живо достать из сумки тетрадь, ручку — и отодвинуть (для показушности) все трофеи в сторону. Сложить руки перед собой, нагло умостить голову сверху и, наконец-то, предаться сладкому сну.
— Ну, Лилёк, так не честно! — рычит недовольно кто-то из парней. — А мы уже понадеялись, размечтались тут.
Черт, как же неудобно…
Обреченно поднимаю голову — и всматриваюсь в столпившихся вокруг меня кобелей. Криво улыбаюсь — те явно мое участие приписывают в свои заслуги, а потому распушили перья еще куда пуще прежнего.
Косой взгляд на соседа:
— Девушка у тебя есть?
— Э-э, — немного замялся тот (а остальные замерли в ожидании последующего). — Нет.
— Отлично, — наигранно усмехаюсь. Бесстыдно умащиваюсь ему на плечо и вновь закрываю глаза. Бормочу, едва внятно. — А то не хотелось бы проснуться от того, что меня кто-то таскает за волосы в порыве ревности.
…
Резвый (очередной) удар в бок наконец-то выбивает, вырывает меня из плена забвения. Неохотно открываю глаза.
Еще шаг — и замерл(а) рядом со мной… «моя отрада».
— Конс-стантин Дм-митриевич? — удивленно бормочу, проглатывая остатки дурмана.
— Именно, Дмитрий Константинович, Лилия Корсакова, именно.
— А ну да, извините. Я это… того.
— Вот и я о чем. Что Вы этого… конкретно «того». Совсем охамели? Спать надумали? Марш к себе домой, в общагу, или где Вы там проживаете, а мне таких студентов не нужно на лекции! Или что, думаете, раз пришли — то уже всё, этого вполне с меня и с Вас хватит? Да?
— Простите, я больше так не буду.
— Конечно, не будете. Встанете — и уйдете. А следующий раз с рефератом и бодрым лицом ко мне. Всё ясно?
— Пренепременно, — дерзко язвлю. Тотчас подрываюсь с места (насколько это было возможно в моем состоянии), сгребаю в охапку вещи. Вмиг вскочил со стула и молодой человек, сосед мой.
— А Вы-то, Потапенко, куда? Или тоже реферат захотели?
Улыбаюсь я этой ребяческой сопливости сего «джентльмена».
— Сиди, — шепчу сквозь насмешливую улыбку и силой (ухватившись за плечо) опускаю его обратно на место. Поддается. Взгляд мой на преподавателя. — Бл-лагодарю за усер-р-рдия и заботу, — язвительное рычание. Пошагала на выход.
Смолчал индюк.
* * *
Но, не успела я выйти за пределы аудитории, как вдруг уткнулась взглядом в нечто… мерзкое. Знакомый, до боли знакомый, силуэт.
«С*ка, только тебя сейчас не хватало».
Сделать вид, что не заметила, и мышей убраться прочь?
Или всё равно этот подонок меня отыщет, закатись я сейчас хоть на самую Луну? Тяжелый шумный вздох — и пошагала прямиком к своему истязателю.
— Привет, какими судьбами?
Дрогнул, резво отрываясь взглядом от экрана телефона.
— О, ты уже? — зашевелился, встал, поравнялся рядом (живо пряча аппарат в карман). — Да тебя и жду, разве может быть иначе?
Печально (ехидно) ухмыляюсь.
— По делу, или так?
— Ну, как, — живо хватает в свои объятия и притягивает к себе, не сопротивляюсь. — Как всегда… соскучился.
Короткий поцелуй в шею — поежилась.
Невольно скривилась, но, едва осознав свой косяк, в момент исправилась: нарочитая, натяжная улыбка.
— Мы же только вчера виделись, а уже соскучился?
— Ну, сама понимаешь…
— Что?
Поморщился. Живо разомкнул хватку, шаг в сторону, болезненный вздох. Протер руками лицо, сгоняя напряжение.
— Да дома… п****ц, просто нет слов. Выносит мне мозг по любому поводу.
— Ну…. теперь у неё есть оправдание. Терпи.
— Лиль, ты опять?
— Что Лиль? ЧТО ЛИЛЬ? — не выдерживаю и рявкаю на него.
— Да тише ты! — живо оглянулся по сторонам (а я игнорирую, пристально всматриваюсь в лицо этому мерзавцу). — Я же просил, не начинай. Сама знаешь, что я всего этого не хотел.
— Я-то знаю, а вот она? На что обрекаешь? Жену, ребенка? Или это так — опять… «временные трудности»? Да?
Смолчал, взволнованно сглотнув слюну. Опустил голову.
— Вот именно… даже сказать нечего, — продолжаю.
— Лиль…
— Ну? Говори.
Глаза в глаза.
— Неужто, это нас разведет?
Горько рассмеялась я, взгляд около, а затем снова на Михаила.
— Да нет, что ты, — откровенно язвлю. — Это так — ПМС.
Отчаянный, болезненный (его) вздох.
— Ладно, — внезапно (или же, наконец-то) голос сего гада становится привычным: черствым, грубым, с налетом презрения (нет, не конкретно ко мне, а ко всему живому в целом). — Хватит сопли лить, поехали к тебе.
Нагло, дерзко хватает за руку и тащит за собой на выход. Словесно сопротивляюсь, хотя физически — ведусь.
— В смысле? — искренне удивляюсь я. — У меня еще пары, модуль, да и семинар у этого придурка.
Выбрались на улицу.
(КГТУ. Удивительное местоположение для университета. Нет, добираться-таки — самый лучший вариант, а вот что по поводу уюта и замкнутости «студгородка», то его, почему-то, тут, практически, не предусмотрели. Сплошная суматоха с самого утра. Будучи как на ладони и находясь в самом сердце города, рядом с (по факту) главной площадью, и с, не меньшего размера, стоянкой, а также сбоку от центрального Собора, Северного вокзала, ФСБ, ФМС и прочих ключевых объектов (принимающий в день по несколько сотен посетителей), сквер сего учебного заведения больше напоминал проходной двор, нежели «закрытое общество», «тихую обстановку» рядом с «храмом знаний». Может, конечно, в этом и нет никакого минуса, но меня сие, почему-то, конкретно раздражало, и я, даже бы сказала, бесило).
— И что? — гаркнул Ярцев. Замер, силой разворачивая, заставляя встретиться лицом к лицу. — Прям вот… ну никак?
Саркастически хихикнула. А самой мерзко — причем, даже уже не от него, а от себя самой. Ибо фактически уступаю, даже сейчас. А ведь решила, еще вчера решила, что всё, точка. В отношениях с ним — точка, и в мести своей (пусть так и не свершенной) — ТОЧКА. Конец этой безнравственной подстилочной жизни. КОНЕЦ.
Беременность Ирки всё поменяла на корню. И плевать уже… кто на что надеялся, и кто для чего что делал, как унижался и как играл. Плевать. Пусть… хотя бы у этого ребенка будет шанс… на нормальную жизнь. То, чего у нас не было с Аней.
Решаюсь на прощание поиздеваться над нерадивым будущим папашей.
— Ну, хочешь… в машине?
— ЧЕРТ! ЛИЛЯ! — ух, закипел, завелся моторчик с пол-оборота! — Я же тебе уже сотню раз говорил! Я не какой-то там гнилой пацан, а ты — не простая девка. Для меня — не просто шкура. Ты моя, понимаешь? — обнял нагло, при всех, совсем не боясь раскрыться, притянул к себе. Ласково коснулся кончиками пальцев щеки, провел вдоль скулы к губам и замер. — Ты — моя девочка, и я тебя люблю. Ну? — схватил за подбородок и поднял голову вверх. Глаза покорно встретились. — Малышка, не дуйся. Я всё разрулю, как всегда разруливал.
— И как можно… беременность жены разрулить? — рычу гневно. Вырываюсь, шаг вбок. Невольно поддается. А затем и вовсе становится ясно почему — раздается громкая мелодия телефона.
Привычный жест, давая установку молчать, и тут же принимает звонок. Торопливые шаги подальше от меня, куда-то в сторону.
— Алё. Котик, привет. Нет, на работе… Да-а, по делам…
Уже не слушаю, и не смотрю в его сторону — поспешный разворот. Зажмурила глаза и замерла в обреченности. Сейчас я как никогда понимаю поступок Ани. Оба ее поступка. Чувство собственной никчемности, не просто сводит с ума, оно, словно коварный змей, жестоко, беспощадно шепчет на ухо, требуя…
— Девушка, де-вуш-ка! — кто-то позвал меня за спиной. Живо оборачиваюсь. Мужчина (старый, потрепанный, грязный, зловонный) вдруг потягивает мне мою сумку. — Вы уронили.
— Я? — оторопела, как идиотка: причем не так от своего промаха, как от его поступка. — Б-благодарю, — несмело забираю протянутое (опять зажимая коряво у руках вместе с тетрадью и ручкой)..
— Можете проверить, я ничего там не брал, — внезапно добавил и ткнул пальцем на трофей.
Растерялась я еще больше. Чувствую, что краснею.
Неужто этот бедняк, будучи гораздо ядренее моего измученный жизнью, в итоге… куда нравственней и порядочней, чем я?
Еще миг — и, словно очнувшись от дурмана, тотчас ныряю в сумку, (запихивая за одно свою канцелярию) достаю оттуда кошелек.
— Ну вот, видите, — искренне улыбнулся старик. — Так что не переживайте, — ухмыльнулся, проведя рукой по усам. — Доброго дня.
Неторопливый разворот — и пошагал в сторону проезжей части, через парковку.
— Стойте! — живо кричу и кидаюсь ему вслед.
Покорно замирает, полуоборот. От удивления даже вытянулось его лицо.
— Да?
Мигом подлетаю ближе и сую ему (доселе выскобленную) всю свою наличку.
— Возьмите, пожалуйста, — несмело, коряво…
— Да ну, что ты. Не надо. Я же так… от души хотел помочь.
— Вот и я хочу, тоже от души. Пожалуйста, — тычу настырнее.
И вновь отмахивается.
— Да не дури голову! Куда мне столько?
— Мужчина, пожалуйста, возьмите. Вам куда нужнее моего.
— Дочка, не чуди, — смеется.
— Дяденька, пожалуйста, — отчаянно веду, словно у судьбы прошу прощение. И снова тычу едва уже не под нос ему. — Пожалуйста.
Еще миг метаний взглядов — и поддается.
— Береги тебя Бог.
— И Вам всего лучшего. Спасибо за то, что такие как Вы — еще существуют.
Ухмыльнулся.
— Лиля? — вдруг послышалось за моей спиной.
Странный, жуткий голос, отчего прошибло с головы до ног. Поежилась.
Оцепенела, боясь повернуться: так если бы кто-то из мертвых сейчас рядом со мной восстал.
(старик еще раз поклонился и спешно подался прочь — уже не реагирую на него)
А… ужас обступает меня, уверенно вырастая прямо перед глазами.
Боюсь моргнуть, жадно выпучив, округлив очи.
Ухмыляется мужчина, морщится от странных чувств.
— Реально, ты? — лицо просияло и глаза заблестели от неподдельной радости. — Черт! Охренеть…
Не шевелюсь, лишь иногда нервно сглатываю слюну.
— Чего молчишь, грешница? — не унимается. — Неужто не признала? Вроде, не сильно изменился.
Но еще миг — и на гребне обиды поднимаются остатки моих сил, неся с собой нечто невообразимое: резво, дерзко, со всей горечью и ненавистью — плевок. Харкнула ему прямо в лицо. Гневно, с отвращением скривилась. Пристальный, сверлящий взгляд несколько затяжных мгновений, впившись в супостата, — и разворот. Быстрые, на грани бешенства, шаги, куда глаза глядят.
— Лилька! Лиля, СТОЙ! — слышу, орет, зовет меня уже мой Мишаня. Бежит вдогонку. А вот от прошлого — ни звука, ни действия.
За что, бесспорно, премного… благодарна.
* * *
Нагнал меня Ярцев уже у Северного вокзала.
— СТОЙ, б***ь! — живо хватает за локоть и тащит на себя. — Куда ты? Что случилось?
Жадно пучу глаза, чтобы не разреветься. Изо всех сил пытаюсь скрыть, сдержать свою дрожь.
— Ничего. Отпусти меня, — вырываюсь, хотя и не ухожу.
— Да что случилось? Чего ты так резко убежала? Из-за Ирины?
— А из-за кого еще? — чувствую, как сия тема, мысль дает силы играть и притворяться. Немного расслабилась, успокаивается дыхание.
— Я думал, тебя это уже не коробит.
— Не теперь.
— Ну, Лиль…
— ЧТО ЛИЛЬ? Ведь ты мог, мог на ней не жениться, со мной остаться, моим и дальше быть!
— НЕТ, ЛИЛЯ! НЕТ! — грубо перебивает, орет (невольно плюясь) в лицо. — Не мог. И ты знаешь почему. Я тебе уже тысячу раз повторял. Или тебе напомнить, что у меня был бизнес?! Да еще какой! И как эти твари у меня его отжали! Каждая вошь так и норовила урвать для себя кусок, ноги об меня вытирала. Как угрожали, как прессовали. А женитьба на Ирине — решила всё. Так что НЕТ, Лиля. НЕТ. С волками жить — по-волчьи выть. Иначе ни хрена бы у нас с тобой не было! Ни хрена!
— А у нас и так ни хрена нет! У тебя — своё, у меня — своё. В том-то и дело, Миш! В том и дело, что НАС — нет!
Прикрыл веки и шумно, тяжело вздохнул Ярцев, подавляя бешенство.
А я уже тише говорю, учтиво, практически, шепотом:
— Да и бизнес твой… сам говорил, не такой уж святой был. Так что… грех жаловаться.
— Лиля, — живо перебивает. Взгляд в глаза. Отвечаю той же уверенностью и холодностью (гордо задрав нос), внимательно слушаю. — Давай не будем ссориться. По крайней мере, не здесь.
— Я с тобой никуда не поеду, — резко, жестко сычу.
— Не хочешь — не надо. Но давай, хотя бы, в машине поговорим.
— О чём? — едко.
— О нас. Потому что для меня «мы» всегда были и будем. У меня семья с тобой, а не с ней, даже если в паспорте — иначе.
— Сукин ты сын. Знаешь ты это? У тебя ребенок скоро родится!
— Ты тоже можешь мне родить.
Рассмеялась желчно, давясь осознанием услышанного. Закатила глаза под лоб, отвернулась на мгновение.
— А что ты думала, я отступлюсь? И, вообще, будто этот вопрос стал впервые.
— Я. не. хо-чу. быть. твоей. любовницей, — мерно, четко, едва не сплевывая слова в лицо. — Я устала тебе это повторять!
— Лиля, гад этот скоро сдохнет, все дела перейдут ко мне — и я на**й пошлю эту твою Ирку.
— Мою, да?
(игнорирует)
— Разведусь и женюсь на тебе. Тебе, б***ь, сколько еще раз это повторять? Сколько ты можешь ворошить все это? И ныть?!
— Ныть? — язвлю, нервно кивая головой. — Конечно, ныть. А ребенка куда денешь? Тоже… за ноги в прорубь, как и Ирку? Разведется он. Да никогда этого не будет. Даже после смерти старика, ты будешь ссать и страшиться мнения его лизоблюдов. И не надо мне тут втюхивать. Живи, как знаешь… но без меня.
Вдруг резкое движение — впритык, хватает за затылок и притягивает к себе, замыкая в стальных объятиях. Пытаюсь выдраться силой — тщетно, слабее этого подонка. Еще трепыхания — и покорно замираю, невольно закрыв глаза; внимаю жесткому шепоту:
— Ты — моя. Так было, и всегда так будет. И ты родишь мне детей. И всё у нас будет с тобой хорошо. Так что бросай брыкаться. А Ирка — … есть Ирка. Не твоё это дело. Как и залёт её. Тем более, сама знаешь, я всячески этому препятствовал. Но… видимо, на роду написано. Как и то, что две бабы у меня. Но, что есть, то есть. Так что терпи… молча.
Нервно шмыгаю носом, догорая на пепелище твердой самоуверенности.
«Хреном тебе на лбу написано, а не на роду. Будто я не знаю, что не одна у тебя я такая. За года, что со мной, троих лично видела. Разве что, из постоянных — только я».
— Поехали к тебе, — неожиданно шепчет. Уже более мягко, добро, словно заговор.
Господи, только не обратно. Только не в эту петлю безысходности и никчемности. Я же не выдержу.
Отпускает (послабляет хватку, а затем и вовсе шаг в сторону, хотя руки все еще на моих плечах — отчего резко распахнула я веки). Взгляд в лицо.
Проглатываю слёзы.
— Пошли, Лиль. Всё наладится. Только верь мне. Хорошо? — приблизился, так что ощутила его дыхание.