Эта история начинается с того, что Розалия Каллона надумала приобрести рабыню для личных нужд. Молодая и красивая Амеана, последняя невольница хозяйки, не так давно была найдена мертвой в саду. Никто не выяснял причин.
Приобретение рабыни для Розалии ее брат, Эдвард Антоний, хотел поручить своему управляющему в городском доме — Диогноту. Но темноволосая красавица Розалия возмутилась! По ее мнению, выбором домашнего личного раба необходимо было озаботиться самому. Для выполнения миссии знатная римлянка готова была посетить невольничий рынок возле храма Кастора и даже «тайные» лавки, в которых торговали особенным живым товаром.
Работорговцы считались первоклассными обманщиками, умело скрывая болезни и недостатки невольников, поэтому без сопровождения Диогнота было не обойтись. Управляющий Каллонов славился тем, что тщательно изучил трактат врача Руфа из Эфеса «О покупке рабов», в котором давались советы, каким образом обнаруживать те или иные хвори.
Одним взглядом окинув девок, представленных торговцами на Римском форуме, в самом центре города, сестра Эдварда Антония поняла, что здесь она не найдет нужного ей. Все невольницы были порядком зашуганы и потасканы, многие имели нездоровый вид, что не внушало желания купить их. Но Розалия не собиралась сдаваться, она была намерена вернуться домой с покупкой.
Эдвард Антоний пытался уговорить строптивую родственницу избежать посещения невольничьих торговых рядов, расположенных вдали от центральных улиц, но тщетно — Розалия вынудила брата отправиться и туда. Рабы — юноши и девушки, представленные в «тайных» лавках, предназначались не для солидных граждан Римской республики, а больше для публичных домов. Но сестру Эдварда Антония это не смутило, она внимательнейшим образом осмотрела каждую девицу, не желая признавать, что брат был прав — действительно, этот рынок не для высокопоставленных особ.
Розалия Каллона была сильно расстроена — она не хотела ждать, пока привезут новых рабов, ведь это могло произойти и через несколько недель, а имеющийся товар ее не устраивал.
К счастью, Диогнот поведал хозяевам информацию, которую припрятывал на крайний случай. Оказывается, рано утром в город прибыла партия невольников, которых пока не планировали выставлять на всеобщее обозрение, желая вначале распродать имеющийся товар. Возможно, увидев их, хозяйка обнаружит искомое и будет довольна. Эдвард Антоний осадил красноречивого помощника — не в его полномочиях рассуждать о довольстве госпожи, но процессия все же двинулась к нужному дому.
Хозяин рабов встретил гостей в плохом настроении — он был сильно занят распределением вновь поступивших невольников, но сменил гнев на милость сразу, как только понял, кто посетил его. Он лебезил перед сенатором и его сестрой, восхваляя их красоту, статность и дорогие одежды. И конечно же, рабовладелец согласился показать высоким гостям новый товар, еще не виденный никем из потенциальных покупателей.
Не снимая руки с локтя брата, Розалия обошла стоящие на заднем дворе торговца клетки. Рабы были измучены дальней дорогой. Одни, обессиленные, лежали вповалку, едва прикрытые туниками. Другие стояли, вцепившись в прутья клетей, ожидая своей участи, бросая обреченные взгляды по сторонам. Так как благородные господа не могли увидеть товар лицом, рабовладелец с кнутом зашел в вольеры. Несколько резких ударов по застывшим фигурам, и дрожащие, ослабевшие, они все встали в полный рост.
— Кто интересует вас, господа? Мужи или девы? Крепкие или стройные? Взрослые или юные? В доме сейчас отмывают нескольких прелестных мальчиков! — торговец очень хотел угодить покупателям. Успешная сделка станет огромным шагом в его карьере — помощь столь важным особам позволит взлететь намного выше.
Сестра сенатора промолчала. У нее не было никакого желания разговаривать со столь низким человеком. Эдвард Антоний также был нем. Диогнот ответил за обоих.
— Деву господа ищут, милейший. Покажи нам рабынь. Брачного возраста.
Торговец громко крикнул на невольников, приказывая мужчинам и старикам лечь и не маячить, а девушкам стоять, получше демонстрируя себя. Те держались стоически, хотя и пошатываясь. Грязные немытые волосы, свисая спутанными паклями, закрывали покрытые пылью лица, так что невозможно было толком разглядеть черт.
Розалия, не отпуская руки Эдварда Антония, подошла чуть ближе к одной из клеток, рассматривая товар, а хозяин рабов хлестко ударил по спинам девушек, чтобы те больше старались, демонстрируя себя.
В первой клетке Каллона не нашла никого, достойного ее дома, как и во второй, и в третьей. Раздосадованный хозяин, понимая это, ударил плетью по толпе во второй клети так, что одна из рабынь пронзительно закричала, падая на колени и еле слышно умоляя богов о скорейшей смерти.
— Уродливые какие-то невольницы у тебя, — недовольно заявила Розалия. Выражение ее лица было брезгливым, представительнице высокого рода не терпелось поскорее покинуть это грязное место, посещение которого так и не принесло результатов, а время было потрачено зря. — И дохлые.
— K??? ?? ???????? ??? ???????????? (греч. — против фактов нет аргументов), — услышала госпожа речь на греческом откуда-то из недр третьей клетки. Женский голос был хриплым, и вслед за пословицей прозвучал долгий грудной кашель, говорящий о том, что болезнь находится в запущенной стадии.
— Кто это сказал? — Розалия Каллона заинтересовалась. — Выйди к нам, дай посмотреть на тебя, — ответом ей был еще один приступ кашля в грязной толпе.
Нетерпеливый торговец, обозленный тем, что так и не смог угодить важным клиентам, с ожесточением начал бить хлыстом по скопищу рабов.
— Бесполезные твари! Когда госпожа обращается, вы обязаны сразу выполнять любое ее желание!
— Хватит! — Эдвард Антоний остановил работорговца жестким окриком. — Раз моя сестра проявила интерес к одной из твоих вещей, возможно, мы купим ее, а ты портишь товарный вид, добавляя лишних проблем моему управляющему.
Торговец испугался своего поступка — он упал на колени посреди грязной клети, кланяясь представителям знати и умоляя простить его.
— Госпожа, господин, милостиво прошу во имя богини милосердия Клеменции не гневаться. Демон попутал.
Но Розалию Каллону больше волновали не его стенания, а та, кто все же изрекла мудрую пословицу.
— Хватить причитать, как нанятая за два денария плакальщица, — презрительно окидывая взглядом собеседника, обратилась она к работорговцу, — лучше приведи ту, что посмела вести со мной речь!
Хозяин лавки резво вскочил с колен и бросился в немытую толпу, чтобы, потратив на поиск некоторое время, за руку вытащить на глаза богов и высокопоставленных господ облаченную в разорванный балахон фигуру.
— Вот она! Та, что заговорила без спросу! — и, вытащив рабыню из клетки, швырнул ее к ногам Диогнота в некотором отдалении от Эдварда Антония и его сестры — невольница могла быть заразной.
Бледное лицо, выглядывающее из массы спутанных волос, запавшие глаза, худые руки, одна из которых судорожно сжимала края рванины на шее, а другая прикрывала кашляющий рот. Выглядела невольница совсем не впечатляюще, больше отталкивающе, но Розалия Каллона даже соизволила подойти на шаг ближе, чтобы лучше изучить товар.
— Ты знаешь всего одну греческую пословицу? — сестра сенатора спросила на греческом же, уверенная, что раба понимает основной язык Рима — латинский, ведь как иначе она бы смогла правильно подобрать нужное по смыслу изречение.
— Нет, госпожа. Не одну, — голос был сиплым, но произношение идеальным для неотесанной рабыни. Вероятно, она просто была родом из Греции, что очень ценилось среди италийской знати, или же превосходно обучена греческому языку вслед за родным латинским. Розалия Каллона понимала, что последний вариант менее вероятен, но решила уточнить.
— Ты образованна? И откуда родом? — спросила благородная римлянка, но невольница, не отвечая на вопрос, лишь закрыла слезящиеся глаза. — Говори же!
Рядом звонко щелкнул о землю хлыст работорговца, намекающий его собственности, что лучше бы ей самой заговорить подобру-поздорову.
— Простите, госпожа, — рабыня закрыла ладонью рот, пытаясь подавить очередной приступ кашля. Непонятно было, за что именно приносит девушка извинения — за молчание, болезнь или за все сразу. — Родом я недалеко отсюда. Знаю греческий… И науки.
— Какие? — темные очи Розалии все больше загорались от восторга. Она восхваляла Юнону — жену верховного бога Юпитера — благословившую ее даром интуиции, что привела их с братом в этот забытый всеми уголок Рима. Иметь в собственности хорошо образованную рабу женского пола было большой редкостью и оттого престижно.
— Грамматику, основы философии и… — невольница замялась, прочищая ком в горле, — немного астрономию.
— Ох, — сестра Эдварда Антония даже была в некоторой степени обескуражена обширностью знаний болезной. — Так много не потребуется, — и, обращаясь к торговцу рабами, добавила, небрежно взмахнув пальцами: — Мы берем ее. Сколько?
— Пять тысяч сестерций, — работорговец, услышав про багаж знаний его самой слабой и к тому же нездоровой рабы, опасался продешевить. Размышляя о судьбе — своей и этой оказавшейся не такой уж и никчемной твари — мужчина не переставал удивляться. Не предугадать переплетения нитей, что плетут Парки?; неизвестна смертным длина пряжи, наматываемой на веретено. Последние несколько суток до Рима он не раз порывался убить хворую, мешающую спать своим кашлем и ему, и другим. Но не сейчас обрежет нить ее судьбы Морта, пусть еще поживет.
— Заплати ему три тысячи, — обратился Эдвард Антоний к управляющему. — Этого достаточно. Ее жизнь теперь в твоих руках, Диогнот. Доставь рабыню в наш дом, пригласи лекаря. Твоя вина, если я впустую потратил деньги.
Помощник, доставая увесистый кошелек, направился к торговцу, радующемуся отличной сделке.
— Благодарю, господа, — не унимался тот. — Буду рад еще услужить! Заходите в лавку, если понадобятся еще невольники.
II
Окруженный охраной Эдвард Антоний направлялся домой в паланкине, потому как недавно из-за узости улочек Юлий Цезарь официально запретил в Риме езду на лошадях с восхода солнца и до заката. Сенатор размышлял о том, что поведала ему сестра перед домом работорговца. Она выстроила целый план, намереваясь с помощью только что купленной рабыни создавать на свитках копии с имеющихся в домашней библиотеке и у друзей книг. Розалия желала прослыть богатой знаниями госпожой, иметь больший, чем сейчас, вес в обществе, стать популярней в городе. Брат же считал, что их фамилия и так на слуху, к тому же слава о ней идет не всегда добрая.
Сам же Каллон надеялся, что грамотная невольница заменит Светония, который был уже слишком стар для того, чтобы ублажать слух хозяина приятным чтением по вечерам. Сенатор имел проблемы с засыпанием, для чего ему перед сном необходимо было слышать размеренно звучащий голос. Раб Светоний проваливался в объятия Сомна, бога сна, намного раньше хозяина и сильно переживал по этому поводу, а Эдвард Антоний еще долго ворочался в постели.
Помимо старца, из образованных рабов в их доме был недавно купленный молодой Ливий, но читал он все еще по слогам, и такая манера безмерно раздражала господина — он предпочитал проводить время в тишине, чем слышать непрерывное заикание слуги. Таким образом, если новая рабыня выживет, что с таким кашлем маловероятно, может, и сенатору Каллону это принесет определенную пользу.
III
Несколько недель никто не видел рабыни, и глава рода даже позабыл о недешевой покупке, но его сестра помнила о приобретенной для себя вещи. Она несколько раз интересовалась у Диогнота, жива еще девушка или же нет. Тот отвечал, что «бог врачевания Эскулап озаряет невольницу своим светом».
В один из дней возвратившийся после заката солнца с заседания сената Эдвард Антоний, облаченный в сенаторскую тунику с широкой пурпурной полосой, обязательную тогу и красные сандалии с пряжкой в виде полумесяца, увидел в покоях Розалии Каллоны милейшее создание, незнакомое ему. Девушка порхала вокруг его сестры, подкручивая локоны, укладывая волосок к волоску — создавая прическу на вечер. Она была одета в темную одежду рабыни, которая не могла скрыть высоко ценимые римскими мужчинами гибкий тонкий стан, маленькую грудь и узкие бедра. Волосы невольницы были убраны на затылке, но несколько прядок выпало, подчеркивая ее свежесть и красоту.
Розалия же не обращала на девушку никакого внимания, любуясь собой в металлическое зеркало средних размеров. Эдвард Антоний был доволен, что не пожалел денег на сюрприз для любимой родственницы и заказал ей некоторое время назад дорогое зеркало из шлифованного золотого диска, отражение в котором будет видно еще лучше. Этот подарок придется хозяйке его дома очень кстати.
— Дорогая сестра, ты невероятно прекрасна, — приветствуя, сделал комплимент сенатор.
Слегка зардевшаяся Розалия Каллона, привычная к восхвалению своей красы, еле слышно обратилась к рабыне, приказывая той уйти. Необычное имя, с которым сестра обратилась к невольнице, заинтересовало Эдварда Антония.
— Что за милое создание у тебя во владении! Новенькая? Диогнот прикупил?
— Нет, дорогой брат, — объясняла поправляющая между делом завитки вокруг лица Розалия, желая, чтобы волосы легли наилучшим образом, — это та рабыня, знающая греческий, что мы купили умирающей в майские календы?, — Каллон удивленно поднял бровь. Он тогда, в общем-то, списал рабыню со счетов, полагая, что она почти наверняка умрет, а деньги потратил лишь из желания ублажить сестру и успокоить ее на время. — Имя девицы — Изабелла. Согласись, ласкает слух. Она что-то говорила об отце, римлянине благородного происхождения, но я думаю, это ложь. Новенькая действительно хорошо знает греческий и грамоту, умеет интересно причесывать. Так что я довольна покупкой. А уж здоровой мы сможем продать ее втридорога, когда надоест.
— Надеюсь, она неплохо читает — Светоний совсем стар и немощен. Вчера уснул сразу, как только сел в кресло, даже не открыв книги! Я планирую отпустить его, — Каллон добродушно улыбнулся, он по-своему любил седого раба. — Если пожелает, он может остаться жить в нашем доме вольноотпущенником.
— Этот старик стал совсем бесполезен. Я бы выгнала его еще лет пять назад, — увидев, как блеснули гневом глаза брата, Розалия Каллона поспешила успокоить Эдварда Антония, поглаживая того по руке. — Ты испытываешь к нему непонятную мне приязнь, дорогой брат, но я же помню только удары по пальцам стилосом?, если ему казалось, что я недостаточно аккуратна и прилежна. Отец поощрял не только это, розги и плеть – вот и вся любовь, что я видела от твоего дорогого учителя.
— Розалия, но ты сама виновата в таком отношении. И, получается, мало тебя били — тот твой поступок добавил седых волос отцу. Так что я понимаю его и вынужденного подчиняться хозяину Светония. Другое дело, что со своими детьми поступать подобным образом учителю я не позволю!
Розалия Каллона смущенно опустила глаза к полу, вспоминая произошедшее с нею в давние времена, и решила пойти с братом на мировую.
— Ты можешь брать новую рабу иногда, когда я не буду нуждаться в ее услугах, дорогой братец. Но никакой близости, ты и так обрюхатил достаточно рабынь — скольких в тягости пришлось отправить на загородную виллу к матери! Если девчонка и будет кому дарить плотские утехи в нашем доме, то только мне! — вначале посетовав, пошутила затем Розалия. Она не была любительницей подобных наслаждений — оба, брат и сестра, знали это.
Выходя из комнаты, Эдвард Антоний с хитрецой и довольством улыбнулся в ответ, считая, что сестра несерьезна в своих запретах. А коли и так, ее слова не остановят его, если возникнет нужда. Он был главой рода и хозяином всего, что имеют Каллоны.
Войдя в свои покои, Эдвард Антоний дал знак Мецелу приступать к раздеванию. Этот раб-специалист был обязан не только разоблачать хозяина от одежд, но также расправить и уложить складки тоги, прокладывая их тоненькими дощечками, чтобы сохранить в должном виде к завтрашнему дню.
IV