Другие приемы лечения головной боли не казались Эдварду Антонию надежными, так что он не приказывал рабам позаботиться об их воплощении. Один из способов заключался в том, чтобы до головы больного дотронулся хоботом слон, а другой требовал от пациента употребить воды из поилки, где до этого пил вол или осел.
Мечтая провалиться в небытие, лишь бы не испытывать такой ужасной боли, в какой-то момент Эдвард Антоний вспомнил о своей книгочее, которая странным, но всегда благоприятным образом влияла на него, и приказал позвать новую рабыню. Он полагал, что ее присутствие сколько-нибудь успокоит разыгравшуюся хворь, а чудный голос окажет свое волшебное воздействие не только на его сон, но и на мигрень.
VIII
Изабелла полностью погрузилась в копирование страниц одного из томов Марка Теренция Варрона, по месту рождения именуемого Варрон Реатинский. В своем труде «Образы» римский учёный-энциклопедист представил более семисот портретов великих личностей Греции и Рима в пятнадцати частях, доказывая равноправное положение греческой и римской культур. Ранее Изабелла мельком просмотрела те два тома, что хранились в библиотеке хозяев, отметив информацию и о своих дальних предках в одной из книг. Она бы с удовольствием изучила текст подробнее, но свободного времени у рабыни было очень мало — Розалия Каллона требовала очередной готовый свиток уже завтра.
Тихий стук в дверь оторвал рабыню от кропотливого занятия. Дверь открыл робкий и скромный юноша-раб Ливий.
— Изабелла, господин вызывает тебя в свои покои. Он мучается от мигрени, так что будь тиха и услужлива.
IX
Девушка очень осторожно ступила в хозяйскую спальню, не желая вызвать гнева Каллона или усиления его болей.
С тех пор как Изабелла появилась в доме, господин не замечал ее, забыв о покупке, но рабыне это было только на руку. Она слышала ужаснейшие истории о судьбах римских невольниц, знатные хозяева которых были не равнодушны, а наоборот, исполнены злобы и ярости, получая удовольствие от истязания безответных рабов. Господа могли назначать кровавые наказания за малейшие проступки и даже просто потому, что так захотелось. Дешевых рабов было на рынке много, и их жизни совсем не ценились. Если раб погибал, легко было купить другого взамен.
Изабелла считала, что в этом плане ей повезло — для хозяина она была лишь снотворным средством. Необходимо было только стойко переносить периодические перепады настроения Розалии Каллоны, которая если и наказывала жестоко, то по делу, и едкие издевательские замечания ее лучшей подруги. С того раза, когда хозяйка избила ее, Изабелла старательно избегала любых ситуаций, что могли привести к повторению унизительного болезненного опыта, напоминание о котором до сих пор темно-розовыми полосами «украшало» спину.
Зайдя в комнату господина, Изабелла медленно прикрыла дверь, но та все равно скрипнула напоследок, заставив сердце девушки забиться сильнее. Эдвард Антоний не шевельнулся — он в напряженной позе лежал на постели, закрыв лицо ладонями.
Перед успокаивающим чтением, ради которого ее и позвали, Изабелла решила сделать кое-что еще, желая помочь страдающему хозяину. Обнаружив на одном из столиков несколько лоскутов, рабыня смочила их в чаше с водой для умывания и, подкравшись тихой поступью к мужчине, шепотом окликнула его.
— Господин, я положу вам на лоб смоченную в прохладной воде ткань. Должно стать легче, — Каллон не шевельнулся, и Изабелла посчитала, что он не против ее действий. Голова хозяина была испачкана чем-то розоватым, а обычно красиво уложенные волосы слиплись. Устроив смоченные тряпицы на лбу Эдварда Антония, Изабелла направилась к стоящему у порога креслу, в котором обычно услаждала слух господина чтением. Возле него на столике с тремя ножками лежала и книга. Открыв на нужном месте трагикомедию Плавта «Амфитрион», включающую в себя тысячу сто сорок шесть строк, Изабелла начала читать.
Произнеся вслух всего несколько предложений, рабыня услышала, как Каллон зовет ее, бормоча что-то непонятное. Девушка бросила книгу и кинулась на зов хозяина. Руки Эдварда Антония лежали вдоль тела, ладони то сжимались в кулаки, то разжимались в попытке хоть немного утихомирить испытываемую боль.
— Помоги… помоги мне… — хриплый шепот мужчины заставил сердце Изабеллы сжаться от жалости и желания помочь.
— Конечно, господин, — тихонечко произнесла рабыня. Она сняла лоскуты со лба Эдварда Антония, вновь смочила их и подошла, чтобы положить их назад. После, позволив себе обхватить ладонь Каллона, тут же с силой сжавшую кисть девушки, опустилась возле его постели на колени и негромко начала рассказывать первое, что пришло в голову. — Я расскажу вам, хозяин, о создании Рима — Вечного города!.. — Изабелла запнулась, уверенная, что уж хозяин-то точно знает об этом, но продолжила: — Наверняка вы слышали эту историю, а знаете ли вы, что впервые «Великой» назвал столицу нашей республики поэт Альбий Тибулл в своей второй элегии около пятидесяти лет назад? Так вот… Ромул и Рем – братья-близнецы, были внуками Энея, троянца, спасшегося при разрушении Трои. Корабль Энея долго блуждал по морю, пока не был выброшен на побережье Апеннинского полуострова. Было здесь царство Лациум, его правитель искал жениха для своей дочери. Будучи сыном Венеры, Эней без труда очаровал девушку и после преодоления определенных препятствий женился на ней. Двести лет потомки Энея правили этими краями в городе Альба-Лонга, пока корыстный Амулий не сверг своего старшего брата и законного царя Нумитора, дочь же его Рею Сильвию он отдал в услужение богине Весте. Жрицы ее, весталки, весь период службы должны были хранить обет безбрачия. Девушка больше не представляла опасности, ведь она не должна была родить законных наследников. Вот только в лесах ее встретил бог Марс и, очарованный ее красотой, овладел ею, — Изабелла в очередной раз сняла тряпицу со лба господина Каллона, намочила ее и положила ее обратно. — Так появились на свет Ромул и Рем, потомки Венеры и дети Марса. Оставить в живых законных наследников было немыслимо, и Амулий поручил убийство детей крестьянину Фаустилу, но тот оказался не в силах поднять руку на невинных младенцев. Он сделал им люльку из дерева и пустил ее по течению Тибра. Прибило эту люльку к подножью холма Палатин, где их нашла волчица и вскормила своим молоком. Когда же Ромул и Рем, достигнув совершеннолетия, узнали о тайне своего происхождения, они свергли незаконного правителя, освободили мать из заточения и вернули трон дедушке Нумитору. В благодарность царь дал братьям золото, рабов и ремесленников для основания нового города…
Эдвард Антоний, находившийся между сном и явью, почти не вслушивался в слова рабыни, чувствуя, как под успокаивающие волны ее рассказа боль становилась терпимее, превращаясь из шумной горной реки в бурлящий ручеек, а затем в тихий и прохладный горный ключ. Но только чуть Изабелла замолкала, как скорость потока возрастала, вода начинала клокотать, ударяясь о камни. Тогда засыпающий Каллон немного сильнее сжимал хрупкую ладонь, вынуждая девушку продолжать рассказ.
Невольница поведала уже с два десятка больших историй и несчетное количество маленьких, даже начиная повторяться, но каждый раз после окончания очередного сюжета господин вынуждал ее не замолкать, с силой обхватывая ладонь. И вот, выложив последнее, что пришло на ум, Изабелла замолчала. Мужчина сжал ее руку, и язык рабыни против воли хозяйки начал выбалтывать сокровенное сказание, которое она держала в секрете от всех.
— Еще есть такая история, господин. Сказка о Белой лебеди. Одной юной девой из старинного рода Синьиальби (лат. — Белый лебедь) увлекся децемвир?, член коллегии по составлению законов, назовем его Аппий Ворон, который вознамерился сделать ее своей любовницей. Родители девушки были примерными гражданами римской республики, ее отец — известным в определенных кругах ученым. И он сам, и его жена в свое время получили строгое воспитание, поэтому и свою дочь взрастили в тех же правилах. Ворон одаривал девушку подарками, вниманием, но она была холодна, категорически отрицая возможность подобной связи. Тогда он велел одному из своих приближенных объявить ее рабыней. Децемвир Ворон утверждал, что дева была не законной дочерью своего отца, а рабыней, прижитой от одной из невольниц Аппия. Несмотря на вмешательство родственников девушки и друзей семьи, суд признал деву рабыней и приказал вернуть к хозяину ее матери… — переводя дыхание, Изабелла глубоко вздохнула и с удивлением поняла, что ладонь хозяина в ее руке расслаблена, а сам он спит. Но невольница чувствовала потребность закончить историю. — Ворон был так рад успешно завершенному делу, что закатил пир горой, во время которого девушке и удалось сбежать. Опозоренная, она не могла вернуться домой, к родителям, поэтому покинула родные края. Так было угодно богам. Долго скиталась названная невольницей, пока, обессиленная, не набрела на стоянку своего первого настоящего хозяина. Тот без лишних слов заковал одинокую деву в цепи, не задавая вопросов и не желая знать ответов. А девушка, обесчещенная перед всеми, кого знала, и не думала возражать… — пошатываясь, Изабелла встала с колен. От воспоминаний тряслись руки, но она не собиралась сейчас покидать господина, волнуясь, что в ее отсутствие ужасные боли Каллона вновь вернуться. Поэтому девушка просто пересела в обычное кресло для чтения и продолжила декламировать «Афитриона» Плавта с того места, на котором остановилась.
Когда на рассвете Эдвард Антоний проснулся, в голове немного шумело, но эту неприятность было не сравнить с испытанной ранее болью. Он выпил воды, до дна осушив стоящий на столике возле кровати ценный серебряный кубок работы Ментора, мастера-чеканщика старой школы, творившего более четырех сотен лет назад. Аккуратно сев на кровати, стараясь не потревожить и не разбудить демонов, разрывавших его вчера на части, Каллон обвел взглядом комнату. В кресле книгочеи кто-то сидел, свесив голову на плечо — человек спал. Ступив босыми ногами на покрытый разноцветной мозаикой пол, сенатор подошел ближе к креслу чтеца. Новая рабыня спала сидя, а дорогой рукописный том практически сваливался с ее колен. Каллон присел на корточки рядом с девушкой. Она улыбалась. То безмятежное выражение радости, что источало ее лицо, привлекало. Эдвард Антоний вспомнил, как крепко держала она его за руку, а звук ее прекрасного голоса так успокаивающе действовал на него. Необычайно привлекательный тембр, правильное прочтение книг и грамотная постановка ударений — они с Розалией, и правда, приобрели сокровище. Красивое сокровище. Жаль, что сестра так бережет лоно девушки, уж Каллон бы насладился им. Прекрасное тело рабыни так и манило Эдварда Антония, привыкшего к доступности женщин. Сенатор облизал губы, втайне желающие испить удовольствия и неги, прижавшись ко рту книгочеи, и отошел прочь. Он был уверен, что несмотря на привлекательность этой девушки без проблем выполнит запрет сестры — ведь кругом столько женщин, готовых без лишних просьб раздвинуть перед ним колени.
Вернувшись на свое ложе, Каллон прикрыл глаза, желая лишь вздремнуть, но уснул, а проснувшись, понял, что находится в комнате один. Рабыня ушла, книга лежала на столике возле кресла, раскрытая на середине.
X
На приеме в доме Марка Туллия Цицерона присутствовало множество знатных гостей. Говорили, что позже прибудет сам Цезарь. Приглашенные расположились возле круглого стола на ложах такого размера, что на каждом могло разместиться по три человека. Сзади каждого знатного римлянина стоял его раб, охраняя сандалии хозяина.
Каллоны взяли с собой двух невольников, Изабеллу и Ливия — на взгляд Розалии, они были самыми красивыми из их «говорящих орудий». Оба раба были одеты в цвета рода — персиковые туники разной длины с красными поясами.
После того как Каллоны поздоровались с хозяевами дома, Цицероном и его женой — юной Публией, Эдвард Антоний намеренно схитрил, вынудив сестру на этот вечер отдать новую рабыню ему в услужение. Сенатора позабавила реакция Розалии, ведь та не могла отказать брату при друзьях, и к тому же приятно было получить во власть недоступную рабу, имя которой он все же начинал запоминать — уж слишком много дум о ней имелось теперь у Каллона.
Первыми на стол поставили закуски — салат, разные острые травы, яйца и соленую рыбу. Рабы Цицерона ставили кушанья на стол в таком виде, чтобы обедавший, держащий тарелку в левой руке, мог правой сразу положить на нее еду. Хозяева предложили гостям свои льняные салфетки, но некоторые приглашенные, как и Каллоны, принесли их с собой. Ими вытирали руки и рот, а после обеда было принято забирать некоторые угощения с собой, положив их в эти салфетки, и Эдвард Антоний планировал подключить к этому обычаю скромницу Изабеллу.
Сенатор в полной мере наслаждался вечером — помимо вкусной еды и приятных разговоров за столом, порхание Изабеллы вокруг его персоны приносило неизведанное пока удовольствие, а подливать разбавленное водой виноградное вино невольнице Каллонов приходилось довольно часто.
Перед второй переменой блюд Марк Туллий Цицерон объявил, что раб-чтец во время приема пищи продекламирует основные позиции его нового философского трактата «О пределах добра и зла». Гости встретили заявление одобрительными аплодисментами.
Два раба принесли небольшого зажаренного кабанчика и водрузили его на середину стола. Обученный невольник виртуозно разрезал его, и гости приступили к главному блюду под воодушевленное чтение сочинения хозяина чтецом. Эдвард Антоний еле заметно усмехнулся, ведь Цицерон, нередко называя себя «врагом дорогих обедов», после кабанчика подал на стол и жареного павлина.
Раб-чтец Цицерона читал произведение неплохо, но изредка, почти незаметно, запинался на сложных словах — Эдвард Антоний втайне гордился своей книгочеей, которая декламировала гораздо лучше и намного более приятным голосом. Тщательно пережевывая жареную плоть кабана под рассуждения Цицерона о добре и зле, Каллон задумывался о разном. Например, об убийстве животного, которое теперь насыщает их. Этот поступок считается злым или все же хорошим? Раз одно существо дает своей жизнью пропитание другому. И что есть рабство, как ни плотно вошедшее в жизнь каждого римлянина — от самого бедного до богатейшего — ущемление одних народов, в силу своей слабости попавших в собственность победителя, перед другими. Нет, конечно, есть практически лишенные разума галлы и другие племена, которые без грамотного руководства будут жить неразумно и в большинстве случаев даже во вред себе. Скорее всего, именно о таких Марк Теренций Варрон говорил, что раб представляет собой лишь «говорящее орудие», одушевлённую собственность, вьючный скот. Но вот же Изабелла — она умнее и красивее многих знакомых римлян! И как так вышло, что такой достойный экземпляр человеческого рода, как его новая рабыня, теперь служит господам, сторожа хозяйские сандалии.
Как раз в эту секунду личная рабыня Розалии склонилась над столом, и Каллон не упустил возможности погрузить лицо в распущенные душистые локоны. Он в течение всего вечера украдкой вдыхал приятный аромат, исходящий от ее тела и волос. Невольница, сама того не зная, каким-то непостижимым образом сводила его с ума. Но вот она отошла на свое место, к стене и хозяйским сандалиям, а сенатор перевел взгляд на особу, по его мнению, совсем уж далекую от понятия «человеческий род» — лежащую практически напротив них с Розалией Алиспину Бальбу. Каллон не выносил даже присутствия этой женщины — вдовы его близкого друга, считая, что она была насквозь пропитана ложью, злом и похотью. Но, к огромному его сожалению, Розалия считала ту верной и близкой подругой, и эта потаскушка в дорогих одеждах практически ежедневно появлялась в доме Каллонов.
Уже не в первый раз Эдвард Антоний задумался о том, что пора выдать сестру замуж. У этой сделки будет много плюсов, и самым значимым, пожалуй, станет отсутствие у Бальбы мотивов посещать его дом.
Чтец уже заканчивал свой рассказ и вторая смена блюд подходила к концу, когда Каллон внезапно вспомнил в свете поднятой хозяином дома темы добра и зла историю, недавно услышанную где-то, о девушке, которую объявили рабыней по прихоти богатого и обладающего связями человека. Вот несправедливость, особенно по отношению к истинному римлянину! Эдвард Антоний не до конца верил в правдивость сюжета, но признавал, что простой люд вряд ли будет от скуки выдумывать подобные сказания.
Алиспина Бальба не могла спокойно смотреть на милования отчасти ненавистного и одновременно безмерно любимого Эдварда Антония с рабой. Невольница не отводила от хозяина глаз, срываясь с места по первому его знаку. Он тоже, казалось, не упускал возможности дотронуться до нее. Бальба знала, что Розалия не разрешает брату возлежать с ее новой личной рабыней, и оттого была удивлена его нежному отношению к недоступной вещи и тому, как светятся его глаза, когда она совсем близко. Вот снова Эдвард Антоний, вытянув руку, щелкнул пальцами, и рабыня уже подливала разбавленного вина в его кубок. Когда невольница выпрямилась и шагнула назад, Каллон, прикрыв глаза, повел носом в ее сторону.
— Розалия Каллона, — перебила одного из разглагольствующих старых сенаторов вдова Бальба с кажущимся искренним интересом и добротой, — я слышала, твоя новая рабыня немного образована и умеет читать. Так попросим ее усладить слух присутствующих процитированным наизусть произведением одного из великих римлян! — Алиспина рассчитывала поймать невольницу на незнании авторов, рожденных в поработившей ее республике, застать врасплох наглую девчонку.