– Земля! – выдохнул он. – Ты знаешь, мне сейчас кажется, что её никогда не было в моей жизни, что я рождён летающим в этом баллоне с кислородом, – он обвёл глазами отсек. – Если бы ты знала, как я ненавижу этот корабль, это пластик, напичканный электроникой, эту сублимированную еду без вкуса и запаха, эту не настоящую воду, отдающую порой плохо переработанной мочой… Земля! А какое там сейчас время года, не знаешь?
– Не знаю, – тихо ответила женщина; ровный, негромкий голос мужчины с медленными, протяжными интонациями, точно колыбельная песенка, действовал на неё успокаивающе, и она, прижавшись щекой к его плечу, погружалась в какую-то полудрёму. – Наверное, весна.
– Весна! – протянул он. – Как же давно я не видел женщин в коротких платьях, с голыми ногами, в туфельках на каблуках! С развевающимися волосами… спешащих куда-то… или сидящих в парках на скамеечках, а ветерок нет-нет, да и подымет краешек юбки, показывая белоснежные трусики…
– Хулиган, – пожурила она его, но как-то безучастно, с каким-то равнодушием.
В отсек влетела чья-то перчатка. Мужчина даже слегка вздрогнул, когда увидел из темноты как будто бы протянутую руку. От малейших колебаний воздуха перчатка медленно переворачивалась, и создавалось впечатление, что пальцы шевелятся. Жутковато было взирать на плывущую и зовущую к себе перчатку. Ребристая, с истёртой, потрескавшейся кожей, с кровью на кончиках пальцев, она точно просила помощи. Ему пришла в голову мысль, от которой внутри всё похолодело: это призраки умерших протягивают руку и зовут их присоединиться. Ему даже показалось, что он услышал голос – кто-то прошептал «идём». Он понимал, что голосом был всего лишь шорох кожаной пришелицы, задевшей кусок кабеля, летавшего тут же в полутьме. Но от этого шороха он испытал такой животный ужас, что всё тело одеревенело и покрылось морозящей коростой. Никогда в своей жизни ещё он так не боялся, как сейчас: ему хотелось кричать или зарыться глубоко-глубоко во что-нибудь тёплое и глухое. Грудь рвалась от беспощадных ударов изнутри. Чудилось, воздух вокруг него вовсе исчез: что-то не давало вздохнуть, будто горло сдавила тугая бечевка. Перед глазами проплыли лица всех, кто был в команде корабля. Улыбающиеся, говорящие что-то, подмигивающие, словно намекающие на что-то, только им и ему известное. Они приближались, глядя на него пустыми, стеклянными глазами, такими же, какие он видел у вахтенного, когда поворачивал его к себе лицом. Он чувствовал их холодное, отрывистое дыхание даже сквозь комбинезон. Только сейчас понимание того, что ему предстоит, с полнотой и ясностью пришло к нему. Густой комок тошноты подступил к горлу, виски налились горячим свинцом, пульсирующим громко и гулко, а сознание заволокло туманом…
– Ты уснул, – нежно ответила женщина на его вопрос: что произошло.
– Да – а? – протянул он настороженно, оглядываясь вокруг. Он всё ещё обнимал её, и они плавно парили по отсеку, слегка задевая стены и касаясь незримых в темноте каких-то мелких предметов. Взволнованно ища глазами призраков, виденных им до обморока, он всё ещё прибывал в возбуждении, но волна горького отчаянья отхлынула, и ему даже стало стыдно. Он ответственен перед нею, ибо он – последний, и потому не может позволить себе такую слабость, как страх. Так он решил, и как подтверждение собственных мыслей, покрепче прижал женщину к себе.
– Ты что-то ищешь? – поинтересовалась она, видя, как он нервно оглядывается.
– Нет-нет, нет, – поспешил он заверить её, а затем, помедлив, добавил: – Слушай, давай переберёмся куда-нибудь из этого отсека?
Стало почему-то темней. Он взглянул на иллюминатор: та же перчатка, что некоторое время назад выплыла будто из ада, прислонилась к стеклу, словно чья-то незримая рука пытается выдавить его наружу. Определённо, было в этой перчатке что-то недоступное человеческому пониманию, что-то живое, осмысленное.
– Зачем? – пожала плечами она. – Ведь все отсеки одинаковы, а здесь нет…
Она хотела сказать «…мертвецов», но голос дрогнул, когда она мысленно добралась до этого слова в предложении.
– Земля! – воскликнул он, будто увидел землю из корзины на вершине мачты, а потом зачастил: – Мы ведь говорили о земле, да-да, я помню. Вот куда мы сейчас отправимся. (Она вопросительно взглянула на него: не бредит ли он). Вот что нам сейчас нужно, да-да, просто необходимо, да-да. Как же я сразу не подумал! Как мне надоела эта невесомость! Ну, полетели! Быстрее! Быстрее!
– Каким образом ты собираешься попасть на землю, если даже радиосигнал SOS будет три года добираться? – прикрикнула на него женщина.
– Ты не поняла? – засмеялся мужчина. Он преобразился, когда к нему пришла идея, которой он обрадовался, словно утопающий спасательному кругу. Он приободрился, повеселел и сделался в глазах женщины похожим на сумасшедшего. – Ты ничего не поняла? – с издёвкой повторил он. – А на что нам имитатор?
– Какой ещё имитатор? – она попыталась оттолкнуть его, освободиться от его объятий. – Причем тут имитатор?
– Как причем? Гравитационный имитатор!
– Постой, – задумчиво произнесла женщина, перестав бороться и сделав паузу. Словно человек, который хочет внезапно пришедшею догадку облечь в логическую формулу, она стала рассуждать, не спеша, вслух: – Постой. Ты хочешь сказать, что… что имитатор в рабочем состоянии… Ты же сказал… что всё заблокировано?
– А чёрт его знает! – довольный тем, что нашёл предлог убраться отсюда, где его посещали призраки, он дал волю эмоциям: кричал и смеялся. – Ведь можно проверить!
***
…Они, держась за руки, летели по рукаву перехода между отсеками, прозванному пылесосным шлангом за гибкость и схожесть конструкций. Здесь не было иллюминаторов, но благодаря ребристым полупрозрачным стенам света хватало. Сквозь стены виднелись расплывчатые, синеватые пятна звёзд, тусклых, еле различимых, словно далёкие фонари, проглядывающие сквозь промерзлое зимнее окно. И так же, как и от зимнего стекла, от стен веяло холодом и одиночеством. Она пыталась ни о чём не думать. А он собирался с мыслями и уверял самого себя, что в имитаторе наконец-то наберётся мужества и признается ей. Он летел и подбирал нужные слова. Когда под ногами будет твёрдая опора, думал он, в голосе тоже будет твёрдость, и сказать станет проще. Только бы имитатор был в рабочем состоянии! Имитатор… Специальный отсек, вернее, даже не отсек, а самая, что ни наесть, натуральная, обыкновенная небольшая комната. Потолок, пол, стены – всё как на земле… Мощный генератор создаёт гравитационное поле с обычной для земных условий силой тяжести. А виртуальный симулятор модулирует земные пейзажи, запахи и шумы, создавая иллюзию, что находишься не в космосе, а дома. Каждому члену команды разрешалось всего лишь час в неделю проводить в имитаторе. Ограничение, вынужденное большим потреблением энергии. Но и этого считалось достаточным, чтобы не сойти с ума от невесомости. И сейчас он молил бога, чтобы машина самообмана работала. Самые разные мысли мелькали в голове. Вдруг подумалось, что всё-таки странная штука – человеческая психика. «Наверное, надо биться в истерике, ожидая необратимого, – думал он, – а я радуюсь при мысли, что снова ощущу пятками пол и буду делать это столько, сколько позволит судьба. И плевать на все ограничения. Только бы он работал». Он, действительно, отринул от себя все трагичные мысли и отдался тому юношескому возбуждению и трепету, как перед первым свиданием. Было ещё какое-то чувство стыда: не подумает ли она, рассуждал он, что я пользуюсь моментом, смертью её мужа, и тем самым совершаю некое вероломство. Может ведь сложиться впечатление, что меня движут не искренние побуждения, а соблазн сложившейся ситуации…
Тоннель перехода заканчивался чёрным пятном входа в центральный блок. Царившая там кромешная темнота остановила их. Он знал, что там, во тьме, в жутких позах, застывшие в предсмертных конвульсиях, летают их товарищи. Он видел, как болезнь выворачивала их суставы, сковывая напряжённые до предела мускулы так, что кости рук и ног ломались от этих судорог. Видел страшные гримасы вместо лиц от адской боли. Видел, как из носа, ушей и глаз били багровые фонтаны крови, а изо рта шла розовая пена. Помнилось, как капитан, хватаясь за поручни, взялся за трубу довольно большого диаметра и сжал её так, что пальцы утонули в металле, хотя сам он не отличался физической силой. А та омерзительная, ни с чем не сравнимая улыбка, с какой он сжимал трубу, всё ещё стояла перед глазами мужчины. Он запомнил, как у него на глазах трескались и ломались белые зубы капитана, а осколки впивались в потрескавшиеся губы. Без музыки, без боя барабанов люди извивались в страшном, первобытном ритуальном танце, ритмической агонии боли. С выкрученными руками, согнутыми в неестественную сторону спинами, свернутыми шеями они внезапно застывали, точно чьей-то непостижимой волей проигрыватель жизни переходил в режим стоп кадра. Всё происходило так, словно банку, переполненную червями, извивающимися, переплетёнными в затейливый клубок, мгновенно заморозили жидким азотом.
И теперь им предстояло влететь в этот жуткий некрополь. Нет, не безобразного вида смерти боялся он, и не того, что во мгле придётся сталкиваться и прикасаться к трупам, он боялся, что спутница, не видевшая до сих пор этот театр смерти, не выдержит чудовищного зрелища. Но там… было темно. И зачем ей знать что там? Он решительно взял её за руку, другой рукой взялся за обод круглой двери и сильным рывком втянул себя и её туда.
Он решил пробираться вдоль стены, образующей правильное, замкнутое кольцо, с круглыми амбразурами выходов через каждые три метра, от которых тянулись такие же рукава переходов, как тот, по которому они летели сюда. Выходы светились серебряным, еле заметным светом, не нарушавшим, однако, мрак центрального отсека, освещавшим лишь ободок двери. «Если я правильно думаю, – рассуждал он, – то нужно пропустить четыре выхода, пятый будет как раз путём в имитатор». Он приказал женщине, чтобы она взялась сзади за его пояс и держалась, не отпуская его ни на мгновение, пока он, перебирая руками, поведёт их куда нужно.
Не так-то просто, как казалось ему вначале, было пробираться в кромешной темноте. Видения, что посетили мужчину накануне их совместного путешествия, вновь начали преследовать его. Ему чудилось, что за ним следят десятки глаз пребывающих здесь мертвецов. Он гнал от себя этот бред, и всё же чувствовал, что его тела кто-то изредка касается, точно проверяет, жив ли он ещё, или же мёртв, как они. Усилием воли он заставлял себя двигаться вперед, хотя руки и отказывались слушаться, костенея и теряя чувствительность. В невесомости, где все движения легки и не требуют почти никакого труда, он прилагал такие усилия, будто взбирался по вертикальной лестнице на одних руках с непомерным грузом, пристёгнутым ремнями к талии. Мышцы рук рвались от напряжения. Он тяжело дышал. От пота тело под комбинезоном стало мокрым и липким. Тем не менее, ему было холодно. Жуткий озноб пробирал его до мозга костей.
– А чем тут пахнет? – спросила женщина. Он тоже слышал тонкий, почти неуловимый аромат – запах тления, настолько слабый, что если бы не знал, что находится здесь, ни за что бы не определил, что испускает этот сладковатый дух. Вопрос женщины встряхнул его и заставил вспомнить, что он здесь делает и для чего ползёт. Мужчина откашлялся, чтобы появилась уверенность в голосе, и ответил:
– Не знаю. Должно быть, проводка горела.
Он оглянулся вокруг, но кроме темноты, ничего не увидел, даже женщину, которую для надёжности обхватывал ногами.
– Ты как там? – не прекращая перебирать руками, поинтересовался он.
– Ничего.
– Ты там держись, не отпускайся.
– Хорошо.
Всё ещё мерещилось, что вокруг него двигаются, заглядывая в лицо, покойники, норовят ухватить и привлечь к себе. Но короткий диалог с женщиной укрепил его, сделал бесстрашнее. «Нужно сосредоточиться на ней и только на ней. Не думать ни о чём, кроме нее. Господи, если бы не она, если бы её не было, давно бы сошёл с ума».
Он твердил себе, что не имеет права бояться, и полз, полз. Работа пошла живее и гораздо быстрее.
Они достигли первого выхода. Такой же «пылесосный шланг», какой они оставили позади, изгибаясь, тянулся куда-то. Слабый свет звёзд, струившейся сквозь полупрозрачные стены, после угольной темноты казался небывало ярким и больно резал глаза. Нагретый этим светом, воздух сквозил, устремляясь к центру гробницы. Он, прикрыв веки, глотал, как ему казалось, этот свежий, без привкуса тления воздух. Отдышавшись, он опять нырнул во тьму, и уже быстрым темпом дополз до второго выхода. Дрожа и от холода, и от усталости, пересиливая боль в пальцах и приступы тошноты, боясь обернуться и увидеть острый, пронизывающий взгляд покойника, он всё же смеялся. Беззвучно, робко, но смеялся. Ликуя, праздновал победу.
– Ты как там?
– Держусь.
– Держись, не отпускайся.
– Хорошо.
Какая-то энергия мощным, адреналиновым потоком хлынула из глубины его тела, когда он услышал её голос ещё раз. Какая-то злость, побуждающая преодолеть всё и вся на пути, появилась и вселила уверенность. Он вздохнул полной грудью и рывком направился к третьему выходу. Но путь преградило что-то. Он сделал над собой невероятно колоссальное усилие, чтобы не закричать от ужаса, чтобы не потерять самообладание, догадавшись, что это. Это что-то точно не хотело его отпускать, заключив в свои объятья, как бы он ни отталкивал, ни боролся, оно цеплялось за одежду чем-то кривым, похожим на крючья. Когда эти крючья касались лица, а он знал, что эти крючья ни что иное, как ледяные окостеневшие пальцы, он лишался сознания, но тут же заставлял приходить себя в чувство и продолжал бороться. И даже в эти минуты, которые показались часами, он не мог позволить себе выдать величайшую тайну – кем или чем наполнена эта комната. Он старался не проронить ни единого слова, ни единого звука, только хрипел, отбиваясь и атакуя невидимое существо.
Всю свою ненависть, всё своё презрение вложил он в толчок, что сам под действием этого мощного импульса устремился назад и больно ударился спиной об обод второй двери.
– Что произошло? – спросила женщина. До этого она весь пройденный путь молчала, решив не мешать своему проводнику. Она слышала, что в темноте что-то происходит, что он, тяжело дыша, усиленно рвётся или пробивается куда-то. Вздрагивания и резкие толчки передавались и её телу, как бы ни старался он, чтобы она этого не замечала. Понимая, однако, что расспросы не могут ничем ему помочь, а напротив даже отвлекут, она только крепче обнимала его и слушала, прильнув щекой к его спине, как бьётся его сердце. – Что произошло?
– Ничего, – коротко ответил он. – Ты как? Не ушиблась?
– Немножко. А ты?
– Нормально. Жив ещё, – пересиливая жгучую резь в спине, он старался говорить спокойно. – Сейчас отдышусь – продолжим.
– А что там было, с чем ты там боролся?
– Кабель. Шлейф какого-то кабеля. Запутался, – солгал мужчина.
– Тебе не тяжело? Может, я сама за тобой полечу?
– Нет! – испугано вскрикнул он. – Делай, как я сказал.
– Хорошо-хорошо, ты только не злись.
– Я не злюсь. Только делай, как я сказал, – более мягко попросил он.
– Ладно.
– Ты будешь делать, как я сказал? – настаивал мужчина, которому последний ответ женщины не показался убедительным.
– Да, – громко ответила она тоном капризной девочки, которая не смогла выпросить подарок.
– Тогда поплыли.
Нужно теперь подольше держаться стены, мысленно давал он себе указания, «мертвечина», должно быть, полетел к центру. Добравшись до третьей двери, он облегченно вздохнул: неужели препятствия кончились? Как пересохло горло; воды бы сейчас. Он вспомнил, что вторая дверь, которую миновали, по его представлению, час назад, хотя прошло не более десяти минут, как раз вела к блоку с запасами воды. Возвращаться? Ну, уж нет, необходимо двигаться к выбранной цели. Во что бы то ни стало, он будет там, где хоть на мгновенье почувствует себя на земле. И главное – даст ей это почувствовать. Мысль о воде, так некстати пришедшая, опалила рот и губы пустынным зноем. Путник, оказавшийся в раскалённых песках, не испытывал, наверняка, такой жажды, какую испытывал сейчас он. Дилемма: повернуть назад или продолжить путь к имитатору – встала перед ним более непреодолимым препятствием, чем оживший мертвец в темноте. Оставалось не так много времени. Нужно было спешить. А крюк за водой займет довольно много этого драгоценного богатства. Может… плевать на имитатор – напиться бы воды напоследок, ну, их, к черту, эти мечты о притяжении… Нет! Он приучил себя добиваться намеченной цели, как бы ни была длина дорога. Он отказывал себе во всём. Он поступил в то же учебное заведение, что и она, и окончил его на «отлично», несмотря на то, что это стоило ему неимоверных усилий. Изучать то, что не по душе, что никогда не нравилось и никогда не понравится – науки, при мысли о которых срабатывает устойчивый рвотный рефлекс. И всё же он постиг их, и был одним из лучших на факультете. Он из жил рвался, чтобы попасть в эту экспедицию, потому что в ней участвовала она. Он обрёк себя на бесконечное ожидание, лелея несбыточную надежду. И он понимал, шансы его изначально были равны нулю. И всё же он ждал, надеясь на что-то. И вот теперь, когда он вёл её туда, где дал себе клятву открыться ей, всё перечеркнуть ради какого-то глотка воды? Нет!