Версия Д. Моргана вызвала бурную дискуссию среди учёных, в рамках которой они, впрочем, использовали одни и те же источники, всего лишь интерпретируя их по-разному. Так, И. де Рахевилц обвинил Д. Моргана в незнании китайских источников, в которых Яса упоминается как свод законов. Последний в свою очередь ответил, что информация из китайских источников не даёт никаких оснований считать Ясу именно кодификацией. И нам следует с ним согласиться, поскольку, например, в китайской династийной истории «Юань ши» Великая Яса (по-китайски «да жаса») также именуется «Да фа-лин» (т. е. «великие законы и распоряжения»). Таким образом, в китайских источниках нет упоминаний о Ясе не только как о кодификации в нашем традиционном понимании, но и как о сборнике отдельных нормативных актов.
В развитие аргументов Д. Айалона и особенно Д. Моргана мы намерены на основе историко-правового подхода проанализировать использование термина «яса» в исторических источниках различных государств – от Монголии и Китая до Бухарского ханства и Мамлюкского Египта – и в различные эпохи (от XIII до XVIII в.), учитывая особенности законотворческой деятельности Чингис-хана и его преемников, в т. ч. и в отношении источников, которые исследователи не относят к Ясе.
На наш взгляд, мнение Д. Моргана о том, что Великая Яса не являлась кодифицированным правовым актом, не противоречит упоминаниям правил Ясы (или отдельных «яс») в различных источниках. Например, три ссылки на Ясу в китайском своде законов «Юань-чао дян-чжан» эпохи империи Юань (ок. 1320 г.) содержат следующие положения: смертная казнь за убийство члена ханского рода; запрет гонцам требовать на почтовых станциях лошадей и провизию в большем количестве, чем это предусмотрено законом; смертная казнь за колдовство. Все эти положения мы можем найти и в других источниках, в т. ч. в записках современников и официальных актах (ханских ярлыках). Так, например, в ярлыке Менгу-Тимура 1269 г. русской православной церкви упоминается, что лица, пытающиеся взимать налоги или сборы с русского духовенства, будут наказаны «по велицей язе»: эта норма берёт начало из ярлыка Чингис-хана, выданного в 1223 г., и также упоминается Джувейни как одна из «яс» Чингис-хана.
Ряд упоминаний Ясы в персидских источниках также дают основания считать, что этот общий термин мог обозначать отдельные правовые нормы и принципы. Например, согласно Джувейни, в 1246 г. Тэмугэ-отчигин, брат Чингис-хана, был «предан казни в соответствии с ясой». Папский посол к монгольскому хану Иоанн де Плано Карпини сообщает, что в соответствии с «законами и постановлениями» Чингис-хана каждый претендент на трон должен быть убит, если он попробует захватить власть, не будучи избранным на курултае. Как известно, именно в этом преступлении обвинялся Тэмугэ.
Д. Айалон решил исследовать весьма интересный вопрос: влияние Ясы на правовое развитие других государств, в частности – Мамлюкского султаната в Египте. А. Поляк и сам Д. Айалон считают, что мамлюки заимствовали многие принципы Ясы, трансформировав их в собственное законодательство «сияса», которое (в отличие от Ясы) не противоречило нормам шариата. Полагаем, в данном утверждении имеется противоречие: ведь чтобы избежать конфликта между нормами Ясы и шариата мамлюкским законоведам следовало конкретизировать нормы «чингизова права», приняв те из них, которые не противоречили мусульманскому праву и отвергнув противоречившие ему. Кроме того, мамлюкский султан Бейбарс в послании персидскому ильхану упоминал, что их (мамлюков) Яса «сильнее» монгольской. Интересно было бы выяснить, какими критериями пользовались мамлюки для сравнения!
В ряде случаев мы не можем соотнести упоминания Ясы в источниках с конкретными нормами, принципами, ясами или ярлыками. Так, в персидских исторических сочинениях нередко встречается выражение «предать ясе», т. е. назначить то или иное наказание (от телесных до смертной казни). Полагаем, в данных случаях наказания следовали за нарушение законности и правопорядка, и судьи сами определяли тяжесть наказания в зависимости от опасности преступного деяния. В российских официальных актах XV–XIX вв. неоднократно встречается термин «ясак», обозначавший специальный налог: по нашему мнению, название связано с тем, что оно устанавливалось в соответствии с принципами действовавшего законодательства, которое в тюркской и монгольской традиции и обозначалось термином «яса».
Интересно проследить, как этот термин применялся в тюрко-монгольских государствах более позднего времени – например, в ханствах Средней Азии и, в частности, в Бухаре XVII–XVIII вв. Некоторые современники событий и современные специалисты упоминают действие принципов Ясы в ханском суде и даже в повседневной жизни узбеков (как правящей элиты, так и широких кругов): речь идёт о соблюдении принципов Ясы во время праздников и торжеств. Нам неизвестны конкретные положения Ясы, которые могли бы регулировать подобные мероприятия, хотя строгие и чёткие правила проведения праздников (порядок рассаживания участников, вручение подарков и пр.) упоминаются в разнообразных источниках, начиная с «Сокровенного сказания».
Таким образом, можно сделать вывод, что упоминания Великой Ясы в исторических источниках не дают основания рассматривать её как кодифицированный правовой акт, в чём мы полностью согласны с Д. Морганом. В то же время не следует видеть в ней и абстрактный «правопорядок», поскольку большинство упоминаний Ясы представляют собой отсылки к конкретным нормативным предписаниям законодательства Чингис-хана и его потомков. По нашему мнению, Яса может пониматься в двух смыслах: в узком смысле – это совокупность законодательных актов (законов и подзаконных актов) Чингис-хана и его преемников, в широком же смысле – это именно законность и правопорядок, поддерживаемый в тюрко-монгольских государствах путём неукоснительного соблюдения упомянутых нормативных правил.
Говоря о Ясе в первом (узком) смысле, мы подразумеваем правовые акты и ими регулируемые правоотношения в Монгольской империи и государствах – её преемниках. Некоторые из этих актов именовались ясами, причём издавались они не только Чингис-ханом, но и его преемниками (тут мы согласны с И. де Рахевилцем). На основе вышеприведённого анализа можно уверенно утверждать, что все эти акты относились к сфере публичного права, поскольку регламентировали статус различных органов власти, административно-территориальное деление, организацию военного дела, налоги и др. Отнесение к Ясе норм, касающихся частноправовой сферы (гражданские, торговые, семейные и пр. правоотношения), каковое допускают, в частности, Г. В. Вернадский и Н. Ням-Осор, представляется некорректным, поскольку эти отношения регулировались чаще всего обычным правом стран и народов, вошедших в состав Монгольской империи и её наследников.
Если же обратиться к пониманию Ясы во втором (широком) смысле, то вновь следует вспомнить другую тюрко-монгольскую правовую категорию – торе. Как мы уже отмечали, отсутствие достаточного количества источников не позволяет реконструировать конкретное содержание норм и принципов торе, но большинство исследователей согласны, что оно представляло собой набор нормативных правил, установленных Небом (Тенгри) для обеспечения мировой гармонии справедливости среди кочевых народов. В этом отношении торе близко к древнеегипетской категории «маат» или индуистской «дхарме». Соответственно, Яса, понимаемая в широком смысле как правопорядок, в какой-то мере сближается с торе с той только разницей, что её принципы устанавливались не Небом, а Чингис-ханом и другими ханами, его преемниками. Некоторые авторы полагают, что Яса стала «заменителем» торе, однако эти правовые категории в ряде источников упоминаются одновременно, в связке друг с другом – причём не только в исторических сочинениях (авторы которых не всегда чётко могли понимать юридические категории), но и в официальных правовых актах, в частности, в ханских ярлыках о назначении на административную должность.
Однако мы пока так и не нашли ответа на вопрос: если Великая Яса не являлась кодификацией «чингизова права», почему же в источниках она нередко фигурирует как свод законов или «книга»? А ведь такое представление о ней отражено уже в источниках XIII в.: как в свидетельствах современников, так и в официальных актах – ханских ярлыках.
На наш взгляд, Д. Айалон и Д. Морган подошли к ответу на этот вопрос достаточно близко, но тем не менее не решили его. Прежде всего, постараемся понять, кто были авторы сведений о Великой Ясе. Это арабы, персы, армяне, византийцы, китайцы, русские, западные европейцы (итальянцы, французы и др.), иными словами – представители «письменной» правовой культуры. С древнейших времён эти народы и созданные ими государства имели традицию кодификации правовых норм – начиная от «варварских правд» до кодекса Юстиниана, судебника Смбата Спарапета, записей французских кутюмов, трудов по исламскому праву (фикх) и т. д. Несомненно, в их глазах такая великая держава, как Монгольская империя, просто-напросто не могла существовать и управляться без соответствующего кодифицированного законодательства. Более того, образ основателя империи всегда связывался с разработкой правовой кодификации («Салическая правда» франкского короля Хлодвига, Свод законов Юстиниана Великого, кодексы императора французов Наполеона Бонапарта и т. д.). Как уже говорилось выше, уже в первых европейских свидетельствах о монголах – в записках Иоанна де Плано Карпини и Бенедикта Поляка – Чингис-хан также позиционировался как создатель права. Полагаем, что отдельные правовые предписания, действовавшие в Монгольской империи для обеспечения «законности и правопорядка» (т. е. Ясы в широком смысле), могли быть ошибочно истолкованы европейскими современниками как единая кодификация. Отсутствие чётких представлений о структуре и в большинстве случаев даже о содержании норм Великой Ясы, они склонны были объяснять «секретностью» этих нормативных правил, что лишь укрепляло миф о Ясе. Уже Д. Морган с иронией писал о «недоступности» Ясы для её адресатов – подданных Монгольской империи, обязанных соблюдать её предписания. Петербургский востоковед А. К. Алексеев попытался объяснить этот странный факт: по его мнению, сначала Великая Яса регламентировала отношения между самими Чингизидами и, соответственно, была закрыта для других, но со временем её положения стали распространяться на более широкий круг субъектов, что сделало её более доступной. Однако эта гипотеза противоречит как сообщению о провозглашении Ясы на курултае 1206 г., так и сведениям позднесредневековых арабских хронистов: например, ал-Макризи ещё в XV в. указывал, что Яса держалась в секрете и была недоступна широкому кругу лиц. При этом сам арабский учёный заявлял, что получил сведения о ней от некоего путешественника, однако Д. Айалон убедительно доказал, что этот последний был выдуман ал-Макризи, который на самом деле почерпнул сведения о Ясе из работы ал-Умари, который в свою очередь опирался на труд Джувейни.
Монголы в эпоху Чингис-хана просто-напросто не нуждались в кодификации своих законов и подзаконных актов, да и в принципе невозможно создать глобальную кодификацию, регламентировавшую бы все сферы правоотношений, в которые вступали многочисленные подданные Монгольской империи разные по национальности, языку, культуре, религии, социальному устройству и экономическому укладу. Чингис-хан прекрасно осознавал это, поэтому и сосредоточился на создании наиболее необходимых нормативных актов, регулировавших основы формирования и функционирования образованной им империи – организацию высших органов власти, военное дело, отношения с вассальными государствами, налоговую политику и т. п.
Однако сведения иностранцев, стремившихся в силу собственных представлений о праве увидеть у монголов кодификацию там, где её не было, являлись не единственным источником сведений о Великой Ясе как о своде законов. Свой вклад в создание этого мифа внесли и сами Чингизиды, которые в борьбе за власть легко шли на создание разного рода правовых фикций и даже на прямые фальсификации. Так, Рашид ад-Дин сообщает, что в 1235 г. хан Угедэй, сын и преемник Чингис-хана, созвал курултай, поскольку «захотел собрать ещё раз всех сыновей, родственников и эмиров и заставить их вновь выслушать ясу и постановления». Весьма странным представляется это намерение, если, согласно Джувейни, текст «Великой книги Ясы» имелся в распоряжении всех Чингизидов! Несомненно, Угедэй решил довести до родственников свои новые законы и распоряжения, которые он мог приписать Чингис-хану, чтобы обеспечить их неукоснительное соблюдение.
В дальнейшем подобные действия предпринимали и другие правители из рода Чингизидов. Например, Хайду, внук Угедэя утверждал, что «Яса-наме» (т. е. именно «Книга Ясы») содержит правило, по которому право наследовать трон сохранялось за прямыми потомками Угедэя и, следовательно, его соперник в борьбе за ханский трон Хубилай (сын Тулуя, брата Угедэя) должен считаться узурпатором. Персидские ильханы (потомки Хулагу, брата Хубилая), в свою очередь, заявляли, что именно их род имеет все права на ханскую власть, поскольку они наиболее скрупулёзно соблюдают положения Ясы. На наш взгляд, подобные, диаметрально противоположные «толкования» Ясы дают основание предполагать её отсутствие как свода конкретных нормативных положений.
Одно из поздних официальных упоминаний о Ясе Чингис-хана относится к эпохе Бухарского ханства Шайбанидов нач. XVI в.: основатель этого государства Мухаммад Шайбани-хан, не найдя в мусульманском праве положения, которое позволило бы ему вынести устраивавшее его судебное решение, повелел поступать «по ясе Чингизхановой». Однако судебное решение касалось проблемы наследования имущества, а мы уже неоднократно обращали внимание на то, что частноправовые отношения «чингизово право» не регламентировало. Таким образом, в данном случае хан сознательно шёл на правовую фальсификацию – представил Ясу как писаное законодательство, альтернативное мусульманскому праву, также основанному на писаных источниках.
Таким образом, потомки Чингис-хана для достижения своих политических целей приняли участие в формировании представления о Великой Ясе как о кодифицированном правовом акте, не подлежащем никаким изменениям и имевшем к тому же «секретный» характер.
Несомненно, следует признать заслуги Чингис-хана и его потомков в законодательной сфере, однако было бы ошибкой приписывать им разработку глобального правового свода, которого в действительности не существовало. Первые кодификации тюрков (в частности, казахские «Касым ханын каска жолы», «Есим ханын ескi жолы», «Жетi Жаргы» Тауке-хана) и монголов «Уложение Алтан-хана», «Восемнадцать степных законов», «Их Цааз», «Халха Джирум» и др.) появляются только в XVI–XVIII вв. под влиянием соседних государств и не содержат никаких отсылок к Великой Ясе. Следовательно, нет никаких оснований считать, что они опирались на традиции кодификации права эпохи Чингис-хана и его преемников.
§ 5. Билики – правовая доктрина Монгольской империи
К биликам – изречениям Чингис-хана, имевшим политический, правовой и этический характер, – неоднократно обращались исследователи истории Монгольской империи и государств-преемников. Среди классиков востоковедения, рассматривавших или публиковавших эти документы, в частности, следует назвать Й. Хаммера-Пургшталля, В. В. Бартольда, В. Л. Котвича, П. М. Мелиоранского, В. А. Рязановского, Э. Хара-Давана, Садри Максуди Арсала и др. Из современных исследователей к изучению биликов Чингис-хана в той или иной степени обращались Е. И. Кычанов, Т. И. Султанов, а также монгольские авторы Ж. Намжил, Н. Ням-Осор, Э. Пурэвжав, Сайшиял, С. Цэрэнбалтав и Ц. Минжин. Определённую ценность представляет также словарная статья Г. Дёрфера.