За дверью становится тихо, и появление незнакомой седой медсестры, записывающей показатели мониторов – это единственное свидетельство, что прошло время.
Она проводит рукой по трубке капельницы, проверяя, нет ли перегибов.
– Я Линда. Я работаю в хосписе в городе и пришла, чтобы Мэгги ушла на перерыв. Больно?
– Лучше. По шкале в районе трех, – Колин тянется к кнопке, приподнимающей верхнюю часть кровати, чтобы сесть.
– Это твоя девушка в коридоре? Брюнетка. Высокая, но сильно худая.
Монитор резко пикает, обращая внимание медсестры. Брюнетка.
– Да, – говорит он. – Я могу увидеться с ней?
Она улыбается поверх своих бумаг.
– Мне сказали, тебе нужен отдых.
Он смотрит на нее, изо всех сил стараясь без слов попросить позволить Люси войти. Что он никому не скажет.
Она идет к двери, затем останавливается, оглядываясь через плечо.
– Полчаса.
– Полчаса, – порывисто повторяет он. – Я обещаю. Спасибо.
Когда она выходит из палаты, внутрь скользит бледно-желтый свет, и он успевает досчитать до восьмидесяти трех, прежде чем дверь снова открывается, и входит Люси.
– Колин? – шепчет она.
Он резко пододвигается, освобождая для нее место на кровати.
– Я не сплю.
Вместе с ней движется и воздух, и матрас неожиданно прогибается от ее веса. Они сидят бок о бок, напряженные и молчаливые. Колин не имеет ни малейшего представления, с чего начать расспрашивать о мире, что он видел, о том, что он чувствовал, и было ли все это реальным.
– Ты в порядке? – наконец спрашивает она.
– Вроде да. А ты?
Она кивает.
– Хочешь поговорить о произошедшем?
– Это было на самом деле?
Она изучает его взглядом, но кажется, ему не нужно больше ничего пояснять.
– Думаю, да.
Колин чувствует, как его ладони становятся влажными. Было бы гораздо легче, будь это все только в его голове.
– Тот мир не был похож ни на что, что я когда-либо видел. Он был ярким… И все вокруг будто имело несколько слоев. Знаю, это не имеет смысла, но я никогда не видел цвета такими. И ты… – он бросает на нее быстрый взгляд. – Я чувствовал тебя, Люси. В том смысле, что мы были одинаковыми.
Воспоминания стали медленно заполнять его мысли: сосульки, свисающие с серебристых ветвей, листья, зеленее, чем должны были быть в декабрьский день, мерцающее и сверкающее голубое небо, охватывающее все вокруг. Этот мир – словно сон.
Ее глаза темнеют, цвет мокко превращается в бургунди.
– Каково это было – войти туда? – нерешительно спрашивает она.
Он хорошо помнит только несколько моментов, перед тем как упал.
– Я заметил лужу воды на льду, прямо перед тем как он треснул, – говорит он. – Но было слишком поздно. Как это вообще возможно, Люси? Я что, умер?
Она тянется к его руке, и он удивлен, насколько сильнее он стал ее чувствовать.
– Я не знаю.
Она больше ничего не говорит, и он откидывается назад, закрыв глаза. Колин чувствует себя усталым и больным, но в основном он ощущает себя так, словно очень долго катался и несколько раз упал. Сама идея падения в замерзшее озеро кажется ему слишком экстремальной, и из-за этого он задается вопросом, почему он не в более худшем состоянии.
Они не говорят о том, на что это было похоже – впервые наконец по-настоящему почувствовать друг друга. Он не говорит ей о предупреждении Мэги и о том, что даже тогда, когда он понял, что происходит, ему никогда не приходило в голову беспокоиться о собственной смерти.
И, конечно, он не говорит ей о том, насколько сильно хочет вернуться туда.
Глава 20
ОНА
Колин остается в лазарете весь следующий день, и Люси возвращается обратно через кампус, чувствуя себя все более свободной с каждым шагом.
Ее преследуют предупреждения. Сейчас два человека видели Люси и отреагировали так, словно от нее нельзя ожидать ничего хорошего.
«Они всегда забирают кого-то с собой. Не делай так, Люси».
«Иди преследуй кого-то еще».
Эти слова произнесены с такой уверенностью, словно в Люси все не правильно. Куда бы она забрала Колина, даже если смогла? Как она вообще может «преследовать» кого-то еще, когда не может выйти за ворота школы?
Она идет по длинной грунтовой дороге, ведущей в сторону величественных зданий. Даже в ее глазах они кажутся довольно внушительными. Ее якорь здесь – эта школа, эти площадки, и прежде всего – тот мальчик, весь в синяках и переломах, лежащий в лазарете.
Люси касается рукой холодных железных ворот, а затем наклоняется и прижимается лбом. Они действительно холодные. Холод охватывает каждый дюйм ее кожи, и при этом она не чувствует дискомфорта. Нет в мире ощущений ярче, чем те, что она вчера испытала с Колином.
Тепло кожи, влага его губ и ноющая боль в его стонах. Все было именно так, как она и надеялась. Быть с Колином, как с человеком, и быть с ним-призраком – ощущалось, как попытка смешать лед и пламя.
Речь о том, что она его более чем просто чувствовала. О глубине ее желания. Она хочет его. И ощущает пустоту даже тогда, когда рядом с ним, и все это потому, что им действительно ничего не известно: для чего она здесь, как надолго и даже почему две недели назад она исчезла. Сколько времени им отпущено? Несколько недель? Месяцы? Год? Она здесь для того, чтобы быть с ним и наслаждаться, или чтобы исправить какие-то грехи в своей прошлой жизни?
С другой стороны ворот слышен хруст гравия от чьих-то шагов, и Люси открывает глаза, ловя удивленный взгляд Мэгги, спешащей на работу.
– Пытаешься уйти? – сузив глаза, спрашивает Мэгги. Хорошие манеры Люси ведут борьбу с разочарованием. Она помнит, что мир словно обернут резинкой, и как только она пыталась пройти через ворота, тут же оказывалась там же, где все началось.
– Думаю, вы знаете, что я не могу.
Смех Мэгги получается довольно резким.
– Я надеялась, что для тебя это будет по-другому, – некоторое время она молча изучает Люси взглядом. – Что ты здесь делаешь, девочка?
– Размышляю, – обороняясь, отвечает Люси. – Вышла пройтись. Я беспокоюсь о Колине, и я запуталась.
– Уверена, так и есть. Но ты вряд ли найдешь во мне сочувствие.
Люси чувствует себя немного похожей на жертву амнезии, которая проснулась и обнаружила, что совершила какое-то большое тайное преступление. И она бы с радостью избавилась от этого ужасного чувства, если бы кто-то подсказал ей, как.
– Почему вы не удивились, увидев меня? Все остальные, кто здесь работает, я имею в виду тех, кто потрудился на самом деле увидеть меня, относились ко мне так, будто я – та, кого следует бояться. Вы же просто метлой меня прогнали.
– Полагаю, когда большинство людей видят призрака, страх – это их естественная реакция, – от этого ответа Мэгги Люси чувствует, как все внутри закипает от раздражения. Но Мэгги поднимает руку, чтобы не дать ей ответить. – Я была здесь новенькой, когда ты умерла. Это было не так давно, девочка. Дот, Джо, все они знали, что ты была студенткой, но они до сих пор не уверены, что ты – та самая девочка. Я еще тогда пыталась сказать им, что на это место возвращаются призраки, но пока не появилась ты, мне никто не хотел верить.
– Что за призраки были здесь раньше?
– Ну уж нет, – качая головой, говорит Мэгги. – Я не стану с тобой об этом говорить.
Люси смотрит на нее и видит следы уязвимости, которые та старательно прячет.
– Тогда хотя бы скажите, почему мы возвращаемся?
На этот раз Мэгги смеется.
– Я подозреваю, ты здесь из-за этого парня. Он как магнит для тебя.
– А почему это плохо?
Сузив глаза, Мэгги говорит:
– Я точно не знаю, зачем он тебе нужен. Хотела бы я знать, Люси. Но хорошенько подумай о том, что ты почувствовала, когда увидела Колина, лежащего на больничной койке. Было ли это облегчение, что он в безопасности? Или разочарование, что ты не убила его?
Это уже слишком. Эта медсестра зашла слишком далеко. И не зависимо от того, как сильно Люси все это хочет понять, ужас и ярость наполняют ее так быстро, что она, не говоря ни слова, разворачивается и идет к кампусу. Она не оглядывается, но почти уверена, что позади себя слышит стук открываемых ворот.
Убить его? Как Мэгги может даже предполагать такое? Люси – та, кто вытащила Колина из воды, та, кто побежала за помощью. Мэгги призналась, что не все знает, но она не может заглянуть вперед и сказать, что будет с Люси дальше. А самой ей известно только то, что она увлечена Колином и сделает все возможное, чтобы не исчезнуть снова.
Очевидно, были и другие, кто возвращался. Джей рассказывал о Ходоках. Мэгги явно знает ее историю. И Люси припоминает, как мисс Болдуин сказала, что люди не смотрят. Что большинству людей и не нужно это видеть. Быть может, все так просто? Люси провела бесчисленное количество часов, наблюдая за студентами вокруг нее – в поисках чего-то знакомого или вспышки памяти – но, возможно, она не то ищет. Может, ей стоит искать не что-то, а кого-то.
Она продолжает бесцельно бродить, сворачивая с тротуара на заснеженную лужайку и обратно. Не следуя никакому другому плану, кроме какого-то своего, что был у нее в голове.
Она обнаруживает себя рядом со статуей и пробегает пальцами по гладкой поверхности вытянутой руки Святой Осанны. Мрамор под ее пальцами словно вибрирует, и она усиливает свою хватку, ощущая тепло. Почему-то она знает, что здесь есть жизнь – в той или иной форме, даже если это нечто, схожее с ней самой. Если Люси может вернуться и сформировать тело из каких-то частиц, то почему бы статуе не иметь души – по такому же принципу?
Услышав хруст снега, она оборачивается и видит Джея, который почти прошел мимо, не заметив ее.
– Джей.
Он останавливается, безучастно смотрит на нее, потом, моргнув и узнав, говорит:
– Привет, цыпочка-рокер.
Он подходит к ней и скептически смотрит на статую, прежде чем сесть рядом. Проходит несколько секунд молчания, и наконец Джей спрашивает:
– Как он там, когда ты уходила?
– Вроде хорошо, – заправляя волосы за ухо, отвечает Люси. – Не могу перестать думать о том, что он мог умереть.
Еще не дослушав, Джей качает головой.
– Ты не знаешь его, как я. Колин – это парень, который никогда не сомневается в том, что он может или должен сделать. Он просто это делает. То, что ты видела на озере – это вообще ничто. Прошлым летом мы втроем с моим дядей прыгали с парашютом. И Колин дернул за кольцо в самый последний момент и приземлился легче, чем мы оба. Как бы дико это ни звучало, Колин даже не знает, что это вообще означает: умереть.
Люси сжимает руки в кулаки, желая расспросить Джея о каждом таком моменте, когда Колин подвергал свою жизнь опасности. Но подозревает, что тогда они тут надолго застрянут.
– Он хороший парень, – говорит Джей, подставляя лицо колючему ветру.
Люси может поклясться, что чувствует пульсацию крови в венах, когда просто думает о нем.
– Думаю, он самый лучший.
Джей смотрит на нее и улыбается.
– Ага, я именно это и имел в виду, – он поднимает воротник куртки, морщась от холода. – Что ты здесь делаешь?
Она пожимает плечами, стараясь и не ответить, и не солгать:
– Жду кое-кого.
Он встает, глубоко засовывая руки в карманы, и кивает в сторону общежития.
– Ты явно крута, но я замерз. И собираюсь назад в комнату, – он немного хмурится и задумчиво продолжает: – Ты в кампусе живешь?
Люси осторожно кивает.
– Я дам тебе знать, если что будет известно о Колине.
– Я тоже.
Она смотрит, как он уходит, втянув голову в плечи. Его короткие шаги – словно удары по обледеневшей дорожке. Люси чувствует, что должна бы побыть с Джеем подольше, поговорить о том, что произошло с Колином, о его выздоровлении, но он вроде бы все уже рассказал.
По тому, как студенты сутулятся и идут, прижавшись друг к другу, она понимает, что на улице холодно. Подойдя к зданиям, они со всех ног бросаются в тепло, но Люси стоит на ветру, завороженная тем, что, кажется, он больше не борется с ней. Она закрывает глаза и решает быть земной. Решает больше не исчезать и не забирать Колина куда бы то ни было. Решает найти кого-то, подобного ей.
Темнеет и начинает идти снег, когда Люси смотрит сквозь деревья и замечает две фигуры в тени Итан Холла. Два мальчика что-то быстро обсуждают между собой. Один смеется, а другой тянется к нему и касается его плеча.
Люси замирает.
Ей знакомо то, как он коснулся плеча своего друга. Именно так ее касается Колин: мягко, предупреждая медленное приближение, словно боится спугнуть своим прикосновением. Сузив глаза, она осматривает их. Тот, кто осторожный – высокий и широкоплечий. Его волосы свисают на загорелый лоб, а кожа видит солнце в каждый из месяцев в году. Даже на расстоянии ей видна кожа второго мальчика: гладкая и безупречная, чистый фарфор. Как и у Люси, у него нет шрамов и любых недостатков, являющихся отличительной особенностью жизни.
Он – такой же, как и она.
Ее резко осеняет. Она срывается вперед, идет к ним несколько шагов и зовет:
– Извините!
Когда они в ужасе оборачиваются и резко отходят друг от друга, Люси понимает свою ошибку. Наверное, они влюбленные, прячась в тени, рассчитывают на неприкосновенность интимной беседы. От их молчания веет тяжелой паникой и нежеланием быть обнаруженными, и загорелый мальчик прижимает руки к лицу.
Но с медленно расширяющимися глазами призрак смотрит на Люси. Отойдя от стены, он с улыбкой идет к ней.
Она смотрит, не в силах отвести взгляд. Он выглядит совершенно не по-человечески, нереально. Она уверена, что никогда не замечала его раньше.
– Я не хо… – запинается она, подняв дрожащую руку.
– Я Генри Мосс, – он шагает вперед и берет ее за руку, от чего она сразу же успокаивается. – Ты в порядке?
Его пальцы теплые и ощущаются как гладкое стекло. Высвобождая свою руку, Люси делает несколько неуверенных шагов назад и падает на скамейку у ног своей любимой статуи. Ее ум грохочет от вопроса, как же она не додумалась до этого раньше – что может быть кто-то, подобный ей, и он находится прямо здесь и сейчас.
После небольшой паузы мальчики усаживаются по обе стороны от нее, и Люси чувствует, как они переглядываются поверх ее головы, хотя она не может представить, о чем они думают, особенно учитывая ее собственный вихрь мыслей. Вдруг ей становится интересно, видна ли им пульсация ее кожи от этого открытия.
– Это были самые безумные двадцать четыре часа в моей… жизни, – смеясь, говорит она.
– Давай начнем с твоего имени, – говорит Генри, легонько толкая ее плечом.
– Люси, – она смотрит на него, вглядываясь в его лицо в поисках хоть какого-то признака жизни, но не находит. Нет пульса на шее, нет никаких веснушек или шрамов. Нет ничего, кроме совершенства. Он выглядит так, будто нарисован. – Ты такой же, как я, верно?
Генри улыбается так широко, что в уголках его ярко-голубых глаз образуются морщинки.
– Да, наверное.
– А в школе есть другие, такие же, как мы? – она делает паузу. – Ходоки?
Качая головой, он бормочет:
– Не видел в последнее время. И никогда не называл себя этим словом.
– В последнее время? Ты давно здесь? – ей хочется извиниться за свои стремительные вопросы, но Генри, кажется, не удивлен ее жаждой знать все это. Она спрашивает себя, что, если она видела Генри сотни раз за последние несколько месяцев, просто не замечала.
– Я не знаю. Иногда я чувствую, будто был здесь всегда. Но реально помню себя здесь лишь в последние полтора года.
– Но ты слышал про Ходоков?
– Истории я слышал, конечно, – пожимая плечами, говорит он. – Вот почему студенты не советуют ходить к озеру и почему это место имеет дурную славу. И Хэллоуин здесь – это большое дело, – он прижимает руку к груди, снисходительно улыбаясь. – Я просто предположил, что мы неправильно поняли.