— К губернатору! — крикнул шоферу доктор
— Да не торопитесь так, доктор, я еще не совсем уселся, — остановил врача консул, который, кряхтя и пыхтя, устраивался поудобнее на сиденье. — Ну, и жара же сегодня! проговорил он, усевшись наконец.
«Настоящий бегемот», — подумал доктор, глядя на сидевшую возле него тушу.
Мотор заработал, и автомобиль понесся вдоль тенистой улицы Ноуан.
IX. Кеуа
Прошел месяц с тех пор, как больная Нэлли, Петр Орлов и негритянка Роза высадились на берег в Жемчужной гавани.
Куда исчезли эти прибывшие иностранцы, для доктора Брауна и консула Чизика оставалось неразрешимой загадкой. Оба они не щадили ни средств, ни сил, чтобы напасть на след исчезнувших детей.
Больше всех волновался консул. Кроме денег, выданных доктору, ему приходилось теперь платить еще сыщикам, а успеха ждать было трудно.
По приказанию губернатора, гонолулская полиция произвела целый ряд обысков у местных жителей. Все гостиницы в городе были уже давно проверены. Детей нигде не оказалось.
Губернатор несколько раз призывал к себе начальника полиции— капитана Хикса.
— Как вам не стыдно, капитан! — упрекал он его. — Ведь весь остров Оагу в окружности имеет около ста восьмидесяти километров, а в городе Гонолулу всего 30.000 жителей; и вы не можете напасть на след беглецов. Я вам даю полное право задерживать всех, кого вы найдете нужным.
— Я уже достоверно знаю, что детей и негритянку перевез с парохода на берег канак Кеуа, у которого имеется своя моторная лодка, — отвечал полицмейстер.
— Ну, так вы и возьмите его за жабры да допросите хорошенько по-своему! Вы ведь такой искусник допрашивать! — засмеявшись, сказал губернатор.
— Об этом не беспокойтесь, сэр! — отвечал капитан. — Мы ищем теперь дом этого Кеуа. Он, наверное, живет где-нибудь на окраине города, где бесчисленное множество лачуг. Очень возможно, что там и укрываются беглецы.
— А вы арестуйте этого канака в порту, как только он там появится на своей лодке.
— Это будет бесполезно, сэр! Таким образом мы ничего не добьемся. Арест канака не на дому послужит сигналом для его сообщников, и те переменят место своего убежища, — отвечал полицмейстер.
— Но ведь он может увезти их в море на своей лодке и посадить на какой-нибудь пароход, — сказал губернатор.
— Что вы, сэр! — ответил капитан. — У нас в море все время шныряют сторожевые суда. Незамеченными пройти, в особенности на моторной лодке с ее шумом, невозможно.
— Ну, так делайте, что хотите, но чтобы через неделю мне были доставлены беглецы, иначе я вас сниму с должности.
После этой беседы капитан Хикс разослал по острову всех своих резервных полицейских и сыщиков.
Кеуа жил на юго-восточной окраине города, и чтобы добраться до его жилища, нужно было пройти весь китайский и японский кварталы.
Его хижина представляла собой остов, сделанный из пальмовых стволов. Стены ее были завешены Камышевыми плетенками, а крыша завалена травой и древесными листьями.
Внутри имелась всего лишь одна комната, а вокруг снаружи над деревянным полом был устроен навес, образующий что-то в роде веранды. Издали эта хижина походила на стог сена. Несколько кокосовых пальм своими мохнатыми верхушками бросали на нее густую тень, а шагах в двадцати раскинулся большой фруктовый сад.
Такие же хижины были в беспорядке разбросаны в различных направлениях по-соседству. Около них играли голые ребятишки шоколадного цвета, и женщины готовили пищу своим мужьям, находившимся на плантациях или на заводах.
Кеуа жил вместе со своим братом Окалани, но оба они приходили домой только для ночлега, да и то не каждый день.
Кеуа, рослый, красивый канак, лет двадцати пяти, провел свое детство и юность в Америке, где его отец служил стрелочником на железной дороге в Сан-Франциско. Там Кеуа кончил школу и поступил рабочим в доки американской пароходной компании. Окалани был на пять лет моложе своего брата и только что начал учиться, как в жизни их семьи произошел полный переворот.
На участке, на котором работал их отец, произошло крушение. Два пассажирских поезда столкнулись из-за непереведенной стрелки. Отец Кеуа был уволен со службы, несмотря на то, что он оказался совершенно невинным. На американских железных дорогах несколько стрелок переводятся из одной стрелочной будки при помощи электрического тока. И вот, когда отец Кеуа должен был перевести стрелку, ток вдруг внезапно прекратился, а поезд несся, приближаясь к станции. — Стрелочник подал тревожный сигнал, но в этот же момент ток восстановился, и он со спокойным сердцем перевел стрелку. На самом же деле открылся только семафор, а стрелка осталась непереведенной.
Стены ее были завешены Камышевыми плетенками.
Отвечать за такую неисправность должен был молодой инженер, племянник одного из директоров этой железнодорожной дороги, и было решено всю вину свалить на Канака.
Эта несправедливость так сильно подействовала на отца Кеуа, что он вместе с женой и обоими сыновьями уехал из Америки и снова поселился на своем родном острове Оагу, где и занялся рыболовством. Вскоре он умер, а затем Кеуа и Ока лани похоронили и свою мать. С тех пор братья зажили самостоятельно.
Работая в Америке, в судостроительных доках, Кеуа прошел хорошую школу постройки судов и, став рыбаком, решил выстроить себе моторную лодку. Целый год братья возились над ее постройкой, и наконец вместительный бот был закончен. Не хватало им только двигателя.
Посоветовавшись, братья решили поступить матросами на пароход американской компании. Неохотно пошли они на службу к американцам, да ничего не поделаешь, — им нужны были деньги.
Два года проплавали братья на «Игле», копили деньжат, купили в Сан-Франциско бензиновый мотор с передаточным валом, к концу которого прикрепляют гребной винт.
Ночью тайно от таможенных надзирателей они по частям перенесли его на пароход и избежали уплаты вывозной пошлины.
Таким же способом переправили они свою покупку на берег и в Гонолулу. В перетаскивании мотора братьям помогал только что поступивший на «Игль» молодой матрос Дик. С этого и завязалась между ними дружба. Вскоре оба брата сделались самыми близкими людьми русского коммуниста и вступили в организованную им ячейку.
Кеуа и Окалани бросили службу в пароходной компании. Они установили двигатель на своей лодке, и Кеуа занялся перевозкой пассажиров, а Окалани поступил рабочим в портовые мастерские.
Через несколько дней после исчезновения молодых путешественников, когда Кеуа, перевезя пассажиров с прибывшего парохода, спал в своей хижине, кто-то сильно постучал в дверь.
— Кто там? — спросил проснувшийся канак.
Он был один, брат его ушел на работу.
— Отворяй, — отвечал грубый голос, — иначе мы подпалим твой курятник.
Вскочив с груды пальмовых листьев, заменявших ему постель, Кеуа направился к двери.
— Ну, шевелись! — снова раздался голос снаружи.
— Чего раскричался? Ты сначала скажи, кто ты такой! — смело крикнул канак.
— Полиция, — прозвучал короткий ответ.
Кеуа отворил дверь.
Перед ним стояли два полицейских.
— Ну, собирайся, да живо, ты арестован, — сказал один из них, беря канака за руку выше локтя.
— За что? — спросил канак.
— После узнаешь, — отвечал полицейский.
— Что же, так вот и идти голым? — спросил Кеуа.
— Можешь надеть свои лохмотья, — согласился полицейский и освободил руку канака.
Не торопясь Кенуа надел белые матросские брюки, снял с гвоздя чистую куртку с глухим? воротником и обувь на босые ноги — холщовые башмаки, взял с полу скорлупу кокосового ореха, служившую ему чашкой, зачерпнул в стоявшем в углу сосуде, сделанном из огромной тыквы, воды и, выпив ее, сказал:
— Ну, я готов!
Полицейские внимательно осматривали хижину, рылись в куче листьев, обстукивали пол, желая убедиться, нет ли под ним погреба. Видно было, что они искали еще кого-то. Осмотрев затем сад, они повели канака в город.
Город только что начал пробуждаться. За чугунными решетками, окружавшими нарядные дома, уже виднелись садовники, подметавшие засыпанные желтым и красным песком садовые дорожки.
По улицам целым потоком тянулись мужчины, женщины и дети в самых разнообразных костюмах. Здесь были и китайцы в своих синих куртках, узких штанах и черных туфлях, с подшитым вместо подошв толстым слоем бумаги. Некоторые из них шли босиком.
Японцы и японки в легких ситцевых кимоно, в деревянных сандалиях, надетых на голые ноги, издавали странный звонкий стук, походивший на топот табуна лошадей.
Полуголые канаки, индусы, мавры, малайцы и чернокожие обитатели Африки, завезенные сюда предпринимателями, смешались в пеструю толпу.
Все это были молодые и сильные люди. Между ними виднелись также подростки и дети обоего пола, уже надорванные тяжелой работой.
Некоторые несли узелки и корзинки, а на спинах у многих японок были привязаны грудные ребята.
Это рабочие спешили на фабрики, гудки которых уже доносились с окраины города.
Они с любопытством и сочувствием смотрели на молодого канака. Некоторые останавливались и провожали его взглядом.
Кто-то из проходивших окликнул Кеуа по имени:
— Алофа— ответил тот. Но шедший сзади канака полицейский, ткнул его в спину:
— Иди, иди, я тебе дам алофа! — сказал он.
Полицейские повели канака через китайский квартал. Здесь жизнь уже была в полном разгаре. Все лавки были открыты, на улице стоял неописуемый шум и толкотня и от китайских кухонь распространялся удушливый чад.
Арестованного теперь вели по застроенной двухэтажными деревянными домами улице, пестревшей длинными вертикальными вывесками, расписанными китайскими надписями.
Когда канака ввели в кабинет полицмейстера, он увидел там английского консула и доктора Брауна. Обоих канак хорошо знал в лицо.
— Тебя зовут Кеуа-Меолани-Кото? — спросил канака полицмейстер.
— Да, — отвечал канак.
— Это ты свез на берег с «Игля» в своей лодке девочку и негритянку?
— Я, — снова подтвердил канак.
— Говори всю правду, а не то я прикажу отодрать тебя бамбуками! — крикнул капитан Хикс.
— Да, я, — спокойно отвечал Кеуа, — но с ними был еще молодой человек, который и нанял меня с парохода.
— Где они? — подходя вплотную к канаку, спросил капитан.
— А я почем знаю? — пожимая плечами, спросил Кеуа.
— Не знаешь? — прохрипел полицмейстер и, размахнувшись, ударил его по лицу кулаком.
Удар был настолько силен, что Кеуа едва удержался на ногах, а из его ноздрей потекли две алые струйки крови. Канак и не думал защищаться. Он даже не заслонился рукой, когда капитан Хикс вторично на него размахнулся. Овладев собой, Кеуа гордо поднял голову. Лицо его приняло какой-то желтоватый оттенок, губы совершенно побелели, а глаза смотрели в упор на полицейского офицера.
Только густые брови канака были теперь сдвинуты.
Он молчал.
— Отвечай же, собака! — закричал капитан. — А не то я забью тебя до смерти.
— Если вы по закону имеете право, то бейте меня, но не забудьте, капитан Хикс, что я такой же американский гражданин, как и вы! — твердым голосом заявил канак.
— Смотрите, он еще рассуждает! — сказал полицмейстер. — Я тебя выучу, негодяй, что такое значит американское гражданство! Отвечай, куда ты девал отвезенных на берег ребят?
— Да разве я могу знать, куда девается каждый пассажир, которого я вожу на моей лодке? — спокойно ответил Кеуа. — Мое дело свезти их на пристань или на пароход, помочь выгрузить их багаж и получить свои деньги. Прочее меня не интересует, — добавил он.
— Кто же встречал этих пассажиров на пристани? — мягким тоном спросил доктор Браун.
— А кто их знает? — отвечал Кеуа. — Я даже багажа из лодки не выгружал. Пришли двое носильщиков и унесли вещи.
— Ты и носильщиков этих не знаешь в лицо? — спросил полицмейстер.
— Это были какие-то незнакомые мне люди, — отвечал канак.
— Приведите Сименса, — распорядился полицмейстер.
В комнату вошел небольшого роста человек с короткой бородой, в которой уже серебрилась седина.
— Вы знаете этого канака? — спросил вошедшего капитан.
— Как же не знать? — Кто же в порту не знает Кеуа-перевозчика? — отвечал тот. — У него лучшая моторная лодка на рейде, которую он сам построил. В нашем порту Кеуа считается…
Но полицмейстер его остановил.
— Об этом вас никто не спрашивает, — грубо заметил Сименсу полицмейстер.
— Так зачем же вы меня велели сюда привезти, если не хотите слушать, что я говорю? — сказал старик.
— Ну, вы лучше не рассуждайте, а отвечайте только на вопросы, — остановил его снова капитан Хикс.
— Уж не собираетесь ли вы и меня бить, как били этого канака? — ехидно улыбаясь, спросил Сименс. — Позвольте мне вас спросить, капитан, по какому праву меня привели сюда, как какого-то преступника? Я двадцать лет верой и правдой прослужил таможенным стражником в Гонолулу. Я не позволю так с собой обращаться, я буду жаловаться, — все более и более горячась, говорил Сименс.
— Можете жаловаться кому угодно, а у меня есть свидетели, что вы взяли у этих иностранцев деньги и помогли им скрыться.
— Я брал взятку от заведомых преступников? Да в своем ли вы уме, капитан! — закричал старик. — За такое оскорбление вы ответите! Я этого так не оставлю, я подам жалобу по начальству, — обиженно сказал он, вытирая кулаком навернувшиеся на глаза слезы.
Тут вмешался консул.
— Успокойтесь, Сименс, — сказал он. — Никто вас не хочет оскорбить. Правда, начальник полиции немного погорячился, но ведь это со всяким может случиться. Ведь он распутывает такое сложное дело. Скажите, вы ведь помогли грузить вещи детей на автомобиль? — спросил он.
— Да, я помогал, это мне не запрещается моим начальством. На моей обязанности проверять, есть ли таможенные марки на багаже прибывающих, — и только, — всхлипывая, отвечал старик.
— Кто же приехал на этом автомобиле? — допрашивал консул.
— Двое каких-то канаков, одетых по-европейски, и шофер, — отвечал Сименс, — а так как уже стемнело, то я их лиц не разглядел, — прибавил он.
— Ну, а номер автомобиля вы не заметили? — спросил доктор Браун.
— Нет, номера я не заметил, но хорошо помню, что он был на обычном месте. Без номера привратник не впустил бы за ворота, — отвечал старик.
— Куда же направился этот автомобиль из порта? — просил консул.
— Не знаю. Как только он тронулся, я пошел к своему дому. Я живу у самой пристани не больше, не меньше, как двадцать лет в одной и той же избушке, — сказал Сименс.
— Ну вот вам за беспокойство, — проговорил консул, давая старику пятидолларовую бумажку.
— Очень благодарен, — улыбаясь во весь рот, сказал Сименс, кладя привычном жестом деньги в карман.
— Вы свободны, — объявил старику полицмейстер.
«А все же англичане лучше наших барбосов американских чиновников, — рассуждал в уме Сименс, уходя из полицейского управления. — Ну, и выпью же я сегодня за здоровье мистера Чизика! Вот это так настоящий барин, не то, что наш капитан Хикс!»
Когда затворилась дверь за Сименсом, полицмейстер снова принялся допрашивать канака.
— Так ты действительно ничего не знаешь, или только валяешь дурака? — уже более мягким тоном спросил капитан.
Кеуа молчал и вызывающе смотрел прямо в глаза полицмейстеру.
Тот сжал кулаки и сделал шаг к канаку.
— Оставьте его, мистер Хикс, — остановил американца английский консул.
— Послушайте, Кеуа, — сказал он, вот возьмите себе двадцать долларов. Это только для начала, — оговорился консул, — но если вы поможете нам найти детей, я вам обещаю дать пятьсот долларов. Согласны?
Кеуа презрительно улыбнулся и даже не взглянул на протянутые ему бумажки.
— Отдайте эти деньги начальнику полиции, спокойным голосом отвечал он, — быть может, тогда капитан Хикс будет вежливее обращаться с гражданами нашей республики, которые не родились такими же белокожими, как он. Мне ваших денег не нужно…