Силуян метнул стрелу, вторую, не глядя, бросил лук за спину и потянул саблю из ножен. Справа выплыло ощерившееся лицо и тут же распласталось надвое. Брызнула кровь на конскую морду - конь всхлипнул, мотнул гривой и помчался дальше.
Не ослабляя напора, вершники насквозь прошли литовский караул, развернулись и двинулись обратно - уже не быстро. Рубили с оттяжкой, с плеча; из всех звуков только хрипы на выдохе да топот. Литваки, кто ещё сопротивлялся, не выдержали и побежали. Рубить стало легче.
Подоспели пешцы, взялись добивать топорами раненых. Потом начали собирать оружье, потрошить гашники убитых - не пропадать же добру.
Те литваки, кому удалось перебежать мосты, сбились плотным строем, выставили перед собой копья. Первые опустились на колени, следующие встали в полный рост - ощетинились. Конь на такую щетину не пойдёт, да и пешцы без особой надобности не полезут. Из-за спин в сторону московитов вылетело несколько стрел - пока не прицельно, для острастки, но показывая: ждём вас.
Силуян сошёл с седла, подманил Ганьку.
- Отведите коней в ложбину, пусть рыжий их караулит.
Увидел Митроху, окликнул. Тот подошёл радостный, руки трясутся, аж топор от радости едва не выронил.
- Славно потрудились, воевода!
- Славно-то, славно... - кивнул Силуян.
Силы уравнялись. Половина литовского караула лежала в пыли, вторая половина стояла по ту сторону мостов. Сейчас самое время так же встать, а там как дело повернётся. Если получится, как Осиф Андреевич обещал - хорошо, не получится - всем тут и смерть, ибо в две сотни против всего литовского войска удержаться никак нельзя. Да что там всего - и против десятой части не удержишься... Со своего места Силуян видел как шла к литвакам подмога, не много, но чтоб отбить мосты достаточно.
- Отправь людей к дальнему мосту, пусть опоры рубят. Оба моста не удержим. Остальных ставь наперёд. Нам теперь задача литву обратно не пустить.
Подскочил Курицын, заорал:
- Чего стоим? Вперёд идти надо!
Силуян покачал головой, ответил негромко:
- На щетину такую лезть, только людей зря терять. Здесь стоять будем.
Литваки будто почуяли, что московиты далее не пойдут, осмелели и подошли ближе. Встали в полукруг у входа на мост, изготовились к бою. Напротив встали посошные, выставили перед собой рогатины, за ними выстроились стрельцы. Силуян велел стрелы зря не кидать, беречь. Мало ли что.
Подмога к литвакам подошла быстро, Силуян даже не пробовал считать их - сотен шесть или семь. Расползлись перед мостом вширь - пешие, конные - смотрят зло, уверенно. Из-за спин выехали два вершника в железной броне - воеводы. Оценили силу московитов, обдумали, что делать. Силуян прикинул: вершников вперёд не пошлют, на узком мосту им развернуться негде, а вот пешцами ударить можно. Покидают стрелы для острастки, а потом сойдутся стеной на стену - и тут уж кто кого сдвинет. Теперь всё от силы зависеть будет, кто сильней окажется - за тем и правда.
Но литваки поступили по-иному. Пешие копейщики вдруг разошлись в стороны, и в открывшемся просвете Силуян увидел два самопала. Воевода Осиф Андреевич в разговоре обозвал такие тюфяками - широкие жерла смотрели холодно и бездушно, а стрельцы уже подносили тлеющие огоньки к запалам.
- Крепись! - только и успел крикнуть.
Громыхнуло - в нос ударило горелым, уши заложило паклей. Руки сами собой потянулись к голове, обхватили ее, будто железным обручем. Из горла вылился хрип и, усиленный десятками других хрипов, свился в единый поток с пороховым дымом и накрыл мост густым плотным облаком. Посошный строй развалился. Все, кто стоял посерёдке, катались по земле в крови и пыли. Стон и ругательства перекрыли громкий шаг двинувшихся вперёд пеших литовских копейщиков.
- Становись! Становись! - заорал Силуян.
Считать раны времени не было; пересиливая боль, люди вставали с земли, плевались кровью напополам с грязью, поднимали оброненные рогатины и щиты и занимали место в строю. Знали, что только строй выстоит против другого строя. Значит и в самом деле бывалые.
Дым стал развеиваться. Из серых разводов показались наконечники копий, потом щиты, расписанные птицами и драконами. Литваки шли не быстро, единым шагом, и от этого, казалось, сотрясается земля. Возможно, она и в самом деле сотрясалась, потому что рогатины в руках посошных начали подрагивать. А может быть, страх вызвал это дрожание, ибо смотреть спокойно на выползающую из дыма стальную дугу было по-настоящему страшно.
Силуян поискал глазами Коську Хвостова, крикнул:
- Запевай!
- Чего? - не понял тот.
- Запевай!
Коська понимающе кивнул, перекрестился и запел.
Из-за лесу из-за гор выходила туча-гром.
Ай да люли, ай да люли - выходила туча-гром.
Коськино пение больше походило на дребезжание посуды, когда по столу сильно кулаком стукнули. Но его поддержали. Сначала один голос, такой же дребезжащий и неуверенный, потом ещё один, ещё.
Выходила туча-гром с частыим большим дождём.
Ай да люли, ай да люли - с частыим большим дождём.
Как из этого дождя буйна речка потекла.
Ай да люли, ай да люли - буйна речка потекла.
А потом запел весь строй. Дребезжание ушло, и голоса стали звучать громче и задорнее, как в поле у костра после ведра браги.
Как по этой-то по речке одна лодочка плывёт.
Ай да люли, ай да люли - одна лодочка плывёт.
Как на этой на лодчонке два разбойничка сидят.
Ай да люли, ай да люли - два разбойничка сидят...
Оба строя сошлись на узкой площадке у моста и песня разом иссякла. Литваки клином врезались в посошных и разрезали их на две части - будто и не заметили. В брешь вошла панцирная конница, надавила со спины, принялась теснить московитов к речному берегу. Биться против конницы Митрохины посошные обучены не были, и ложились один за одним под ударами чеканов и кончар. Силуян скрипнул зубами: не стоило спешиваться. Сейчас бы отскочить назад, оттянуть на себя панцирников, глядишь, посошным легче стало, а так... Бесы бы их побрали!
Десятка три посошных успели отступить к берегу. Литовские вершники сунулись было следом, но кони увязли в мягком грунте, и как их не понукали, вперёд не шли. Ещё десяток московитов литваки взяли в кольцо у входа на мост и порубали всех до единого. Силуяну показалось, что среди них метнулся шишак Курицына - метнулся и пропал.
Показалось или нет, времени разбираться не было. Силуян огляделся. Все, кто мог, кто сумел увернутся от панцирников, собрались вокруг него. Встали полукольцом, оградились от литваков рогатинами и начали медленно пятиться к ложбине. Силуян рассудил так: лучше всего отойти назад, встать у входа в ложбину, прикрыть бока крутыми откосами от наскоков конницы - а там посмотрим. Главное, чтоб литваки снова тюфяки свои не подтащили.
Но до ложбины дойти не успели. Что-то вдруг переменилось. Силуян не сразу понял что. Вот только литваки наседали, грозили длинными копьями, а уже идут куда-то в сторону, и не идут - бегут. А со стороны реки грохот и крики. И люди. Едва ли не всё литовское войско.
Силуян приложил ладонь ко лбу. Тросна кипела взбитая до белых бурунов десятками тел. Пешие, вершники будто встретили нечто неведомо страшное, и теперь бежали от него. По ту сторону моста сбились в кучу телеги с огненным нарядом, развести их по сторонам никто не мог, да никто и не думал. Литваки бросали оружие, прыгали через телеги, будто зайцы, и бежали, бежали... Вскоре у мостов показались татарские вершники из отряда конной летучей силы. Силуян узнал их по высоким стёганым шапкам. Татары попадали с коней, принялись споро растаскивать телеги, освобождая дорогу себе и идущим следом сотням большого полка. Силуян перекрестился: слава богу, сбылось видение.
Осифа Андреевича Силуян встретил у моста. Воевода ехал подле князя Щени, держался в седле степенно, улыбался. Заметив сотника, махнул рукой, подзывая, сказал что-то князю. Тот посмотрел на Силуяна сверху вниз и кивнул приветливо, как старому знакомому.
- Вовремя ты к мостам вышел, спасибо тебе, - придержал коня Даниил Васильевич. - Малость не так получилось, как думали, но всё же... Литваки с испугу решили, что то наш засадный полк, потащили к мостам самопалы да людей на защиту, а мы тут по ним ещё добавили. Вот они и побежали.
Князь дёрнул поводья, поехал дальше, Осиф Андреевич, наоборот, спешился, отстегнул от седла флягу с квасом. Двое стольников спешились следом, бросились помогать, но воевода отстранился: сам.
- Как холоп-то мой? Жив?
- Жив, чего ему будет, - пожал плечами Силуян. - В ложбине он, с лошадьми. Недалече здесь. Позвать?
- Успеется. - Осиф Андреевич откупорил флягу, глотнул. Снова пахнуло земляникой и мятой - щедро пахнуло, будто и в самом деле Тихвинскя подошла - и как и в прошлый раз жадничать не стал. - На-ко вот, испей. Горло-то поди иссохлось.
Дождавшись, когда Силуян напьётся, Осиф Андреевич сказал:
- Ныне поедешь в Москву, повезёшь государю грамоту о нашей победе. К вечеру подходи к шатру большого воеводы, там тебе грамоту и вручим. Да людей с собою возьми, - и видя отразившееся на лице Силуяна нетерпение, отмахнулся. - Знаю-знаю, не сотник ты боле... Отныне при мне будешь, стольником. А то мне двух-то мало, вот третьим станешь. А каково служить у меня - его спроси.
Осиф Андреевич кивнул на ближнего стольника. Силуян узнал в нём ночного гостя, что приходил звать его к воеводам. Тот стоял, заложив тяжёлые ладони за пояс; кольчуга уже не блестела, как в свете костра - отдавала серостью, а в двух местах и вовсе разошлась, видимо, от сабельных ударов. Отчаянно дрался стольник, себя не жалел.
- То Хабар, сын боярина Василия Образца. Покудова дорожки ваши не разойдутся, вместе будете. - Осиф Андреевич поднялся в седло и ткнул в Силуяна пальцем. - Так не забудь: к вечеру. И холопа мне верни.
Своих доглядчиков Силуян нашёл возле второго моста. Туда сносили убитых и раненых. Убитых хоронили тут же, раненых обмывали, перевязывали, укладывали на телеги. Митрохины посошные, те, кто выжил, подводили под мост новые опоры. Неподалёку стояли Тимоха и рыжий. Коська сидел в стороне, плакал. Спрашивать с него что-то было напрасно, поэтому Силуян повернулся к Тимохе. Тот сразу указал пальцем себе за спину:
- Ганька вона лежит. Живой исшо, но помрёт вскоре. Мы уж с рыжим могилку выкопали. А Ваньшу Ухова покудова не нашли. Люди из посошной сотни сказывали, что ево у моста выбили, коды литвины из пищалей пулять начали. Може в реку упал?
Силуян подошёл к Ганьке. Тот дышал тяжело, грудь вздымалась высоко и часто, изо рта выходили розовые пузыри. Цепкий взгляд ухватил тонкую прореху под рёбрами; не иначе кончаром ударили, после таких ударов не встают. Удивительно, что до сих пор жив.
- Ты это... - хотел сказать что-то ободряющее, дескать, всё ещё образуется, но слова вдруг куда-то канули, да и не нужны были сейчас слова. - Понимаешь...
Ганька моргнул: понимаю, и позвал тихо:
- Коська...
Коська нехотя встал, стёр грязной ладонью слёзы со щёк. На скулах остались серые разводы; Силуяну показалось - паутина, или нет - морщины, старческие морщины. У молодых такие появляются, когда в душе надлом случается.
- Ну чё, Коська, кого на буевище... - Ганька задохнулся от боли, сжал губы. Подождал немного, переводя дыхание, прошептал. - Скорее...
- Что? - не понял Коська.
- Помереть...
- Глупость бормочешь. Чево ты? Не гневи Господа.
В стороне громыхнуло, громко, но не как из самопалов; на закатной стороне наливались мутью кучевые облака, сгоняли с небес устоявшуюся синеву. Гроза. Или дождь. Не ко времени это, снова дороги развезёт. Ганька потянулся глазами к облакам, силился сказать что-то, но не сказал. Умер.
Коська судорожно вздохнул, достал из-за гашника две деньги, протянул Тимохе.
- На.
Тимоха провёл ладонью по лицу Ганьки, положил на глазницы тусклые медяки. Перекрестился, прошептал молитву и кивнул рыжему:
- Взяли.
Рыжий ухватил Ганьку за ноги, Тимоха сунул руки под мышки; осторожно, будто боясь разбудить, положили в могилу. Закидали землёй, утёрли вспотевшие лбы. Силуян с силой воткнул в земляной холмик сколоченный крест, надавил на перекладину всем телом, чтоб вошел глубже - похоронили.
Тимоха шмыгнул носом, спросил:
- Ваньшу-то где искать будем? Схоронить бы тоже...
- Да сейчас разве найдёшь. Может иной кто схоронит.
Курицына тоже не нашли, только шишак, украшенный по кайме позолотой, валялся, помятый, у самого берега. Видно, и вправду сгинул сотник. И хоть скверный человечишко был, а всё одно жаль. Жаль. Ну да земля ему пухом.
Всё поле вдоль по Тросне заросло крестами. Хоронили без гробов, оборачивали тела рогожей и закапывали. Торопились, чтобы успеть до дождя. Старый поп в полинявшей рясе ходил вдоль могилок, махал кадилом, отпевал всех убиенных разом: и русских, и литваков, те, поди, тоже православные. Телеги с ранеными направляли по новому мосту в сторону Миткова и дальше заводили на дорогобужскую дорогу. Туда же повели плоняников и обоз с захваченным добром.
Силуян вздохнул, посмотрел на рыжего.
- Собирайся, - и Коське с Тимохой. - Тоже собирайтесь. Будет с нас покудова рати, ныне служить будем подле Осифа Андреевича, а как дале случится - увидим.
Оседлали коней, закинули в сёдла тяжёлые тегиляи; сами садиться не стали, повели коней в поводу. У моста пристали к отходящим за Тросну сотням большого полка - всё одно по пути. Шли молча, раздражённо отмахиваясь от поднятой пыли. Может и в самом деле дождь пойдёт? - сейчас он в самый раз будет: и пыль прибьёт, и освежит. А дороги... дороги для всех одинаковые, главное не сбиться, а там как бог на душу положит.
Пояснительный словарь:
Буевище - кладбище.
Вгорские, вгорский, угорский - венгерский.
Вежа - башня.
Вороп - разбой, грабёж, нападение, разведка. Наворопник - разведчик.
Голомень - плоскость клинка.
Грунт - пашня, пахотные земли.
Десна, десница - право, правая.
Дети боярские - военное сословие Московской Руси; получали на время несения службы поместья - участки земли и ежегодное денежное и кормовое довольствие.
Жолнеры - польская наёмная пехота.
Кончар - холодное оружие; прямой длинный тонкий меч колющего типа, обладавший большой пробивной силой.
Красавка - русское название белладонны. Другие названия: красуха, бешеница, волчья ягода.
Литва, литваки - обобщённое наименование жителей Великого княжества литовского.
Намёт - аллюр, галоп.
Находник - пришелец, беженец.
Оскепище - древко копья.
Ошую - налево, соотв. шуйца - левая.
Перелаз - брод.
Пешцы - пешая рать, пехота.
Пищаль - возможно, от польского pistula - "дудка". Вес вместе с колодой 50-120 кг. Заряжали с казённой части свинцовой пулей либо куском железа, дальность выстрела 200-300 метров.
Полевать - вести бой на открытой местности, в поле.
Посошная рать - ополчение, набиравшееся из числа тяглового населения; использовались для несения караульной службы, инженерных работ, штурма вражеских крепостей и пр.
Прапор - небольшое знамя с длинными хвостами, родовой боярский знак.
Путлище - ремень, на котором стремя крепиться к седлу. Не смотря на устойчивое выражение, брались именно за путлище, а не за стремя.
Пятигорцы - панцирная конница в Литве, набирались из литовской шляхты и осевших в Литве татар. Вооружение - рогатины, сабли, чеканы, сложносоставной лук, пистолеты, кольчуга, мисюрки. В равной степени использовались для ведения рукопашного боя и в качестве застрельщиков.
Ратища - вид копья. Длина составляла около пяти аршин (примерно 3,5 м.), древко обычно окрашивали в чёрный или красный цвет.