Яволь, пан Обама! Американское сало - Олег Матвейчев 6 стр.

Козак во всем по жизни был аналитик и стратег. Даже в том, как покорять женские сердца. Чтобы действовать наверняка и сразу произвести неизгладимое впечатление, Николай решил устроить Алле Лисовской обзорную экскурсию по родному Киеву не на машине и даже не на открытой палубе второго этажа английского дабблдеккера, а на вертолете. Пусть увидит дивную красоту с высоты птичьего полета. Для этого слегка злоупотребил служебным положением, позвонил ребятам из президентского авиаотряда, они все равно летают над Днепром каждый день, возят то экологов, то киношников, так пусть покатают и его с девушкой!

В большом салоне «Ми-8» были только Алла и Николай. Командир, второй пилот и бортинженер понимающе прикрыли дверь в кабину, чтобы не мешать господину Козаку ухаживать за дамой.

– Николай, вы волшебник, – счастливо засмеялась Алла. – Прямо как в песенке в детской: прилетит к нам волшебник в голубом вертолете… это точно про вас. Ой, а там что?

– Это метромост, а там острова, любимая зона отдыха киевлян.

– А там?

– Киево-Печерская лавра.

– Откуда христианство по Руси пошло?

– Типа того. Я в религии не очень разбираюсь.

– А высокая дама со щитом и мечом, это Родина-мать?

– Ну да. Поставили еще при Брежневе к тридцатилетию Победы, когда Украина входила в СССР.

– Понятно. А теперь сносить не собираетесь? Как болгары солдата Алешу или как эстонцы памятник на Тынисмяги?

– Нет, не собираемся, мы же вместе ту победу одержали.

– А это что?

– Где?

– Ну это, красно-коричневое!

– А! Так это университет киевский, где, кстати, Булгаков учился, тот, что «Мастера и Маргариту» написал.

– А почему такого цвета?

– Кто?

– Университет.

– Потому что так покрасили.

Алла звонко рассмеялась. Она и пленила Козака своим смехом. И ему хотелось, чтобы девушка смеялась еще и еще.

– Вот ты про университет говоришь… – Он автоматически перешел на «ты». – Удивляешься, что так чудно университет покрасили. Когда я учился в военном училище, ходил такой анекдот, тогда вообще была мода на абстрактные анекдоты…

– А в каком военном училище ты учился?

– Это сейчас не важно.

– Не хочешь говорить?

– Скажу, ты слушай пока анекдот.

– Нет, ты сперва скажи, какое училище оканчивал? Это что? Тайна?

– Омское высшее училище КГБ СССР, устраивает?

– Вполне.

– Теперь можно анекдот?

– Давай.

– В общем, курсанта спрашивают, что такое: зеленое, соленое, висит на стенке и пищит.

– Ну?

– Ответ – селедка!

– А почему зеленое?

– Потому что покрасили.

– А, поняла! – снова расхохоталась Алла. – Вот уж и правда кстати анекдот!

– Ты не дослушала, почему висит на стенке и пищит.

– Ну, почему?

– Потому что прибили гвоздиками к стенке.

– А почему пищит?

– А потому что ее крепко обнимают. – Козак крепко обнял Аллу.

Когда вертолет садился на площадке в Борисполе, Николай и Алла уже целовались, словно студенты, что по весне слиняли с занятий.

– Хочу с тобой видеться, – не отпуская ее руку, попросил Николай.

– Звони, – кивнула Алла.

Глава 5

Январь 2004 г.

– Ваш паспорт, пожалуйста.

– Вот, Дружинин Евгений Васильевич.

– С какой целью следуете в Украину?

– Бизнес.

– Счастливого пути.

Дружинин прошагал в накопитель и уже хотел присесть и полистать свежий номер «Коммерсанта», как увидел до боли знакомую спину. Эту спину ни с какой другой спиной Евгений спутать не мог. Два года в строю за нею вышагивал.

– Павло!

Да, это действительно оказался Павло Ксендзюк. Они обнялись.

– Ты хде? – с мягким хохляцким «г» поинтересовался Ксендзюк и, не дожидаясь ответа, стал излагать свою биографию. – А я теперь в Торонто, у Канаде, маю хату, три кары, пять чылдренят.

– Давно не видались, – слегка отстраняясь, улыбнулся Дружинин.

– Ага, с самого Душанбе, как нас расформировали после вывода, – почти перешел на русский Павло.

Павло. Его командир взвода прапорщик Ксендзюк. Афганский хохол, как все звали его тогда в Баграме и в Кандагаре.

– Я ж при Горбаче запаковался – упаковался весь, – блеснул дентальной жемчужностью американской стоматологии Павло. – Кому война, а кому мать родна! Ты ж понимаешь.

– Понимаю, – улыбнулся в ответ Дружинин. – А что теперь там?

– Там? – Ксендзюк вздохнул. – А там бизнес у меня, жрачка, сальце-шмальце, ты ж понимаешь, хохол без склада, где тушенка, – не хохол!

Добродушно посмеявшись, прошли в буфет.

– Виски, водку? – поинтересовался Дружинин.

– Не, я у Канаде на бурбон перешел, – покачал головой Ксендзюк. – Та же наша украиньска горилка, только з кукурузы!

– Два «Джим Бима», – сказал бармену Евгений.

– Ага, – кивнул Ксендзюк.

Он буркнул что-то насчет нигде не принимаемых канадских долларов и золотой «визы» Чейз-Манхэттен банка, которую тоже не везде принимают «тут в Крыму», предложил пить «на счет старого афганского дружбана Дружинина».

– Я года три назад кого-то из наших встречал, мне сказали, у тебя сын есть, Василек, как он? – после второго «Джим Бима» поинтересовался Ксендзюк.

– Да вырос уже, – вздохнул Дружинин. – Тоже бизнесом занимается.

– Каким бизнесом? – почти с профессиональным американским интересом спросил Ксендзюк.

– Рок– и поп-группы украинские в Москву возит, вроде пиар-менеджера у них там, – невесело ответил Дружинин.

– Что? Дела не очень чтобы очень? – хмыкнул Ксендзюк.

– Да чем бы дитятко ни маялось, лишь бы не плакало. – Евгений запросил у бармена по третьему «Джим Биму» и предложил выпить за Афган и за пацанов, что прилетели оттуда в Союз «черными тюльпанами».

Выпили не чокаясь.

– Слышь, братан, – обратился вдруг к бармену Ксендзюк, – сделай-ка телевизор погромче, что-то там интересное и кстати кажут.

По телевизору действительно, как по заказу, шел безмолвный репортаж. Показывали транспортные самолеты, какие-то гробы, потом военных, которые отталкивали гражданских с фото– и телекамерами.

Бармен прибавил звук.

– Вчора в аеропорту Жулянi не військова далечінь журналістам українського телебачення зняти репортаж про прибуття «вантажу-200». За нашими неперевіреними даними в аеропорту вивантажували труни з тілами десантників, загиблих на маневрах поблизу Полтави, коли два бронетранспортери з солдатами підірвалися на учбових мінах…

– Что за фигня? – возмутился Ксендзюк. – Ты послушай, чего брешут! Как могут два бронетранспортера с солдатами подорваться на учебных минах? Что за лажа?

– Ясное дило, з Афгану десантников привезли, – встрял бармен, продолжая методично протирать и без того идеально чистые стаканы. – Об этом все гутарят, потому и журналиста Гагаладзе вбыли, что много знал.

– Мля, друг ты мой, Жека, – не удержал пьяных слез Ксендзюк. – Мы вот з Афгану живыми приихалы, а братанов мертвяками выгружают…

Бармен, повинуясь жесту Ксендзюка, налил снова. Выпили, а потом соткнулись лбами и затянули любимую.

В самолет они грузились уже здорово датые. Недаром нос у Дружинина с утра чесался. Недаром!

– А знаешь, давай мы с тобой бизнес замутим, – уже подлетая к Симферополю и вполне протрезвев, предложил Ксендзюк. – Мы с тобой, братан, здорово можем приподняться.

– Что за бизнес? – вскинул брови Дружинин.

– Який еще бизнес може быть у бывшего советского прапорщика, и тем более у «куска»? – ухмыльнулся Ксендзюк. – Тушенка, разумеется, что же еще?

– А поконкретнее? – проявил интерес Дружинин.

Он еще по Афгану помнил, что Павло мог из топора кашу в пустыне сварить. Где такой прошел, в народе говорят, там уже еврею делать нечего.

– У меня в Канаде консервированного сала по десять центов за банку сколько хошь, можно всю западеньску Украину три года кормить, а здесь, если поможешь с реализацией, сало это по доллару за банку запросто пойдет. Местная-то тушенка в полтора-два раза дороже стоит! Транспорт, карго-расходы мои, твоя таможня и реализация, лады?

Дружинин колебался недолго. Деньги были очень нужны. А тут дело светилось верное. С Ксендзюком не пропадешь.

Встречи со старыми друзьями волей-неволей наводят на воспоминания и философские размышления. Вот прошла часть жизни, кто чего добился? Кто кем стал? И почему так вышло?

Женя Дружинин родился в поселке Селятино Наро-Фоминского района Московской области. В те времена «Большая Москва» еще не приблизилась вплотную к Апрелевке, а родное Селятино еще было девственно-деревенским, без многоэтажек, по которым Селятино и Апрелевку теперь не отличить от Бутова или Ясенева. В те годы, когда Женя подрастал и ходил в Селятинскую среднюю школу, их поселок считался «близкой к столице областью». Но все же областью, а не городом и не столицей, со всеми вытекающими отсюда комплексами. Поэтому и ходили селятинские в дачные поселки москвичей – бить дачников. Ходили и порою садились на скамью подсудимых. Так было и с Толяном, с которым Женя до восьмого класса сидел за одной партой, и с Колькой Степановым, с которым Женя часто глушил на реке Пахре рыбу самодельными бомбами из негашеной извести. Толяна посадили в колонию для малолеток за драку на танцах в дачном поселке Кузнецово, когда Толян двинул одного очень «выепистого» и шибко модного москвича бутылкой, чтоб не модничал своими джинсами. А у того папа важным чиновником оказался. Толяна и загребли по полной. На всю катушку – два года в малолетке, а потом еще четыре года во взрослой досиживал.

– Тебя туда же дорожка приведет, – приговаривала мама, когда Женька приходил домой с побитыми в драке и распухшими губами. – Попадешь в тюрьму, туда тебе и дорога, если с дружками водиться не прекратишь.

А с кем ему было еще водиться? Не с девчонками же! Дачные москвичи из поселков Кузнецово и Рассудово держались обособленно, да и бывали в их краях только летом. А что делать осенью и зимой? Разве что качаться и боксом заниматься. Вот когда мода на качков пошла, когда люберецкие и долгопрудненские себя на Москве показали, Женя тоже пошел качаться. Кидал железо вверх-вниз в самопальном спортзале, что пацаны организовали в подвале дома быта напротив универмага. Хотел после десятого класса, тогда одиннадцатого еще не было, поступать в Московский строительный, да где там! Их сельской школьной подготовки по математике едва хватило на две тройки по письменной и по устной. А там ведь абитура вся шла натасканная репетиторами, а Женьке мать репетитора нанять не смогла – денег не было.

До армии полгода работал в автомастерских – мать только богу молилась, скорее бы забрали в армию, а не то посадят парня. Каждый вечер пьяный, каждый вечер с ободранной рожей или кулаками домой приходил. В основном дрался из-за девчонки своей, Катьки-красавицы. В нее влюблен был с первого класса и сейчас ко всем ревновал. И хотя они уже с Катькой «встречались», как это теперь говорят, Женька не рассчитывал, что поженятся. За себя-то он был уверен, а вот что она его два года будет ждать… нет.

Наро-фоминский военкомат не оплошал. Женю по весне пригребли в армию. И по состоянию отличного крепкого здоровья – в десантные войска. А на дворе был одна тысяча девятьсот восемьдесят третий. С самой Москвы в Афган правительство предпочитало не брать – зачем волновать столицу похоронками? А вот с области брали. Взяли и Женьку. Попал он сперва в Душанбе – в учебку. Там получил сержантские нашивки на погон и бортом «Ан-12» вместе с полсотней товарищей в декабре прибыл на авиабазу Баграм.

Тогда, в конце восемьдесят пятого, сильные бои под Кандагаром шли. Женька и попал в самое молотилово. Многих парней они в Союз «черными тюльпанами» отправили. Особенно жалко было их ротного, старшего лейтенанта Матюшкина. Он почти полным земляком Евгению приходился, потому как до Афгана служил в Таманской дивизии, а она рядом с Селятино базируется. Ротный не раз говаривал, мол, настоящий десантник, настоящий пацан, он и на гражданке должен характер показать и ни в коем случае не спиться и не пропасть, не сесть в тюрягу, как некоторые, не опуститься на дно. «Десантник, он всегда по жизни победитель», – назидал ротный. Жалко, убили его под Кандагаром – снайпер духов прямо в шею над бронежилетом угодил.

Вернулся Женька из армии, а тут сюрприз: девчонка его прежняя, Катюшка, которой он из принципа не писал, чтобы не узнать ужасные новости, что она его не ждет или замуж выходит, ждала его все время! Да не одна ждала, а с его же сыном, которого, пока он в армии был, родила. И ведь молчала, дуреха! Родителям даже не говорила, от кого!

Женька такому повороту обрадовался. На Катьке женился, как с первого класса мечтал, и решил за ум взяться. Поступил-таки в Московский строительный. Родина хоть и не особо была ласкова к ветеранам, но внеконкурсное поступление в вузы все же обеспечивала. Женька поступил на дневное, но через два года, когда с деньгами стало совсем туго, перевелся на вечернее, а сам пошел на стройку, где ему сразу, с уважением отметив и его орден Красной Звезды, и медаль «За отвагу», предложили стать бригадиром. Женька не отказался. Что труднее? Отделением разведчиков командовать или двумя десятками не прописанных в Москве строителей?

А там перестройка подоспела, кооперативы, дележка стройтрестов между своими и несвоими. Пришлось даже пострелять пару раз на стрелках с бандитами, когда руководство их стройтреста отбивалось от долгопрудненских, что рвались их крышевать. Зато в результате эпопеи с приватизациями, закончив вечернее по специальности «экономика строительства», Женя Дружинин уже был не простым бригадиром-строителем, а пайщиком и акционером одного из бывших СМУ их стройтреста, где занимал новую тогда для подобного рода подразделений должность – финансового директора.

С первых «больших распилов» купил матери дом. Хотел квартиру в Апрелевке, но мать по-старому пожелала, чтобы непременно с огородом и с курами на дворе. Купил… Себя и семью тоже не обижал – огромный загородный дом поставил. Все было потом как у счастливых богатых людей из сериала про Санта-Барбару. Своя строительная компания, большие заказы, большие деньги, учеба в Америке, диплом топ-менеджера, звание «бизнесмен года», большие знакомства с большими людьми, большой «Хаммер» и мечта детства – полугоночный «Родстар-кабриолет».

Из-за него-то Катюша и погибла. Вернее, из-за борсеточников, что к ней в машину полезли, а она, неугомонная, нет бы промолчать да сделать вид, что не заметила, как у нее с сиденья сумочку увели… А она полезла разбираться… Ну и полоснули ей ножом по шее. Прямо по сонной артерии.

С уходом Катюши ушла и мечта о счастье. И если бы не памятные слова ротного, что «десантник никогда не позволит себе опуститься», да не подраставший Васька-Василек, неизвестно, как бы перенес однолюб Евгений такую потерю. Перенес. Только с головой в дело ушел. И не ездил теперь каждые три месяца на модные курорты, как бывало при жизни Катюши. Потому что смысла в этих поездках не видел.