– Я вижу причину твоего смущения, – кивнув головой, ответил Яарик. – Ты размышляешь лишь о пустяках: где наши смерти будут более полезными или приемлемыми. Я же предлагаю тебе иную загадку – точно так же, как ставил инженерные задачи, когда ты был учеником. Что, если нам не обязательно умирать?
– Я не понимаю, магистр.
– Еще слишком рано думать о почетной смерти, старший помощник Вийеки. Достойная смерть является единственным выбором, когда гибели уже нельзя избежать. Даже самые фанатичные Зубья королевы – элитарные воины из Ордена Жертв – признают, что их первым долгом остается самосохранение и выполнение обязанностей. Так долго, пока это возможно! Ты видел огромный железный таран, который привезли смертные? Его доставили на повозке, еще большей, чем саркофаг Экисуно. Мне говорили, его тянули три упряжки быков.
– Да. Он сделан из черного железа и отлит в форме головы разъяренного медведя.
Вийеки нахмурился и добавил:
– По мне, так это глупость. Напоминает детскую игрушку гигантских размеров.
– Ты изменишь свое мнение, когда увидишь, с какой легкостью он будет разрушать внешнюю стену, построенную вокруг нашего сокровенного убежища. Или даже великие врата Наккиги.
– Такого никогда не случится!
– Почему?
Глаза магистра были ясными. Его лицо порозовело от необычайного воодушевления.
– Что, по-твоему, произойдет после того, как мы умрем, отдав здесь по высокой цене жизни? Сражаясь в безнадежной, но достойной битве?
Вийеки никогда не видел наставника в таком настроении, которое все больше походило на гнев.
– Я расскажу тебе, мой ученик. Расправившись с нами, северяне пройдут перевал и двинутся по землям к внешней стене, которую, по совету Ахенаби и его сторонников, королева – пусть она живет вечно – решила не восстанавливать. Нам потребовалось бы десять тысяч Жертв, чтобы защитить разрушенную стену даже от такой небольшой армии, как эта. Мне думается, в Наккиге не наберется и десятой доли нужного количества воинов. Ты слышишь мою песню, старший помощник? Ты улавливаешь мелодию?
– Я… Я не уверен.
– Северяне подойдут к самому порогу нашей горы. Мы собрали почти все отряды, разбросанные по югу после поражения в недавних битвах. Наши силы – это фактически последняя боевая единица, которая могла бы встать между Наккигой и местью смертных, если бы нам удалось вернуться домой, но, похоже, многие наши соплеменники решили глупо и храбро отдать здесь свои жизни, включая мою и твою. Ты знаешь, кто сейчас стоит у основания холма и смотрит на этот замок? Изгримнур, герцог Элвритсхолла – потомок того самого Фингила Краснорукого, который уничтожал хикеда’я по всему северу. Того варвара, который разрушил святые стены Асу’а и сжег на кострах тысячи пленных, как демонов. Что, по-твоему, случится, когда их огромный медведь из черного железа разобьет врата Наккиги, и дикари Изгримнура ворвутся в город?
Конечно, этого не могло быть. На мгновение Вийеки потерял дар речи.
– Им не удастся ворваться…
– Не удастся? Кто их остановит? Лидеры Ордена Жертв мертвы и гниют в южных долинах. Наша королева находится в кета-джи’индра – глубоком и похожем на смерть сне, который сохраняет жизнь и восстанавливает ее здоровье. Так же, как я и любой хикеда’я, ты почувствовал, как она погрузилась в этот «опасный сон» – «опасный», потому что с тех пор наш народ остался без лидера.
Наставник еще ближе пригнулся к Вийеки.
– Кто будет править в ее отсутствие, старший помощник Вийеки? Орден Песни! Ахенаби, Джиккио и все их бескровное братство. Если врата Наккиги не выдержат, Орден Песни возьмет уцелевших и убежит в глубь горы – в опасные места, куда смертные не смогут последовать за ними.
Яарик покачал головой.
– Вот кем станут наши люди – существами под властью колдунов; рабами, навсегда отрезанными от дневного света; беглецами, которые скрываются в темноте и живут лишь потому, что еще не умерли. Сад, некогда бывший нашим домом, не сохранится в их истории. Если сказания о нем все же будут существовать, Ахенаби и его Орден провозгласят, что хикеда’я издревле жили в темноте, в каменных пещерах, под управлением мудрого лорда Песни.
Магистр внезапно замолчал, будто понял, какими странными и отчаянными стали его рассуждения. Он быстро осмотрелся по сторонам. К счастью, они по-прежнему были одни – на некотором удалении от молчаливых стражников и еще более безмолвного саркофага.
– Так скажи мне, старший помощник, ты по-прежнему хочешь отдать жизнь, забрав с собой столько врагов, сколько сможешь?
Прежде чем Вийеки открыл рот – не зная даже, что отвечать, – Яарик отмахнулся от него, словно он провалил какое-то испытание.
– Теперь иди, Вийеки-тза, – сказал верховный магистр. – Если твои инженеры закончили очищать колодец, найди другое полезное дело, чтобы занять их работой. Дай мне подумать. Размышления – почти единственное оружие, которое осталось у меня. И запомни мои слова! Наши семьи и кланы ожидают нас дома. Более того, твоя доблестная и почетная смерть может привести к уничтожению всего народа.
* * *
Порто почти не спал. Вокруг всю ночь мелькали странные тени.
С равнины доносились волчьи крики или, возможно, плач детей-призраков. Его беспокоили не столько пугающие звуки, сколько неприятное интуитивное чувство, от которого он не мог избавиться – что, хотя силы герцога намного превосходили численность врага и их отряды были свежими, а норны голодали и пребывали в полном истощении, они каким-то образом не обладали преимуществом в предстоящем сражении. Лежа под далекими безликими звездами, Порто ощущал себя ужасно неуютно, словно вместе с остальными смертными находился в ярко освещенном пространстве посреди огромной темноты, за которым наблюдало бесчисленное множество невидимых глаз.
Время от времени его взгляд скользил по разрушенным стенам крепости, и иногда Порто видел там мелькавшие огни. Они пугали его своей чужеродностью. Это не был знакомый свет факелов, свечей или масляных ламп. Призрачное мерцание с отвратительными болотно-зелеными и трупно-желтыми оттенками ловило внимание и притягивало его все ближе и ближе, хотя тело Порто не двигалось. В конце концов, он отвернулся от вершины перевала, надеясь найти какой-то покой, но взгляд Порто уперся в Эндри, попавшего в ловушку злых снов. Молодой парень стонал и дергался, дрожа от холода, который не могли сдержать ни шарф, ни капюшон.
* * *
Пришел рассвет, но утреннее солнце ничем не проявило своего присутствия. Когда Порто, Эндри и остальные солдаты разговелись лепешками, испеченными к тому времени полевыми кухнями, туман поднялся почти до вершин окружающих холмов, но затем остановился и повис. Снизу казалось, будто огромное серое облако падало с небес на перевал. Хотя ветер уменьшился, река холодного воздуха все еще стекала с дальних гор, заставляя людей чувствовать тяжесть в костях – причем у южан они болели сильнее, чем у риммеров.
– Мне кажется, я сегодня умру, – сказал Эндри.
– Не говори глупостей. Я тебе не позволю.
Порто ткнул его локтем в бок, но молодой парень принял легкий удар с такой безответной покорностью, с какой раб принимает затрещины.
– Ты хороший друг, Порто. Не понимаю, как тебя угораздило родиться на «Скалах» – вместе с ворами и нищими?
– Я-то тут при чем? Спроси мою мать. Не будь таким напуганным. Нам с тобой даже не придется подниматься к руинам замка. Мы будем защищать ослов и обслуживающий персонал катапульт. Так мне сказал командир.
Прежде чем солнце поднялось над восточной стороной перевала, они расположились на своей позиции. Инженеры и рабочие, которых охраняли Порто и Эндри, готовили осадные орудия к бою. Они уверенно обсуждали план действий: что сначала пробьют ту стену из древнего камня, а затем эту, как будто сражение было для инженеров и рабочих каким-то турниром – спортивным состязанием с призами для победившего отряда.
– Похоже на ожидание перед городской игрой в мяч, – сказал Порто.
– Что?
В печальных глазах Эндри застыл взгляд загнанной лошади.
– Городская игра! Когда ожидаешь ее начало. Тебе знакомо это чувство?
– Я никогда не играл в мяч.
– Такой сильный парень, как ты? Почему?
Эндри пристыженно поморщился.
– Я слишком медленный.
Его лицо немного посветлело.
– А ты?
– Играл ли я в мяч по праздникам? Пару раз или больше, прежде чем пойти в солдаты. Нам, парням с длинными ногами, не нужно много бегать, но знал бы ты, как соперники бьют нас по лодыжкам.
Эндри улыбнулся.
– По крайней мере, у таких дылд, как ты, яйца всегда болтаются высоко в воздухе, и по ним не так просто попасть ногой.
Порто покачал головой, с радостью отмечая, что настроение молодого парня улучшилось.
– Не забывай, что высота яиц – понятие спорное. Если они находятся так высоко, что по ним трудно попасть ногой, ты можешь нанести удар рукой. Клянусь святыми, это одинаково больно.
Где-то поблизости затрубил рог. Звук эхом пронесся по стороне холма, словно громкий крик. Румянец тут же сошел с лица Эндри.
– Что это?
– Сигнал «приготовиться», – ответил Порто. – Не бойся. Мы даже не заметим, как закончится сражение. Все будет хорошо.
* * *
«Всегда страшно ожидать, когда начнется сражение», – подумал Изгримнур, но ситуация ухудшается, когда приходится противостоять такому неизвестному врагу, как норны.
Пока герцог смотрел на перевал и наблюдал за тем, как рассвет раскрашивал небо над древней крепостью, ему вспомнился его первый случай, когда герцог ожидал начала битвы. Это было давным-давно. Очень давно! Неужели прошло столько лет? Его отец Исборн вел отряд ополченцев – жителей горных долин. Им предстояло столкнуться с Фаннгруном, мятежным кузеном короля Йормгруна. Исборн не хотел сражения, но Фаннгрун, решив атаковать короля, направлялся в Элвритсхолл через земли тана в Харгрес Доле. Король ясно дал понять, что если Исборн и его крестьяне не пресекут проход Фаннгруна через их территорию, они тоже будут считаться предателями.
Когда их отряд остановился на холме в ожидании противника – а утро было таким же хмурым и неприятным, как это, – отец Изгримнура заметил плохо скрытый страх на лице сына.
– Знаешь, что является самым худшим в сражении? – спросил Исборн.
– Что, сир?
– Большая надежда на то, что мы выживем.
Изгримнуру тогда исполнилось тринадцать лет. Несмотря на дородную для своего возраста комплекцию, он не знал, что ответить. Его отец не любил шутить и не одобрял черный юмор.
– Ты считаешь, мы выживем? – наконец спросил мальчик.
– Неравенство в численности играет нам на руку. Мы все равно не сможем остановить армию Фаннгруна. Нам нужно лишь показать свои намерения – доказать королю, что мы его люди. Сделать это можно, и не сражаясь с ваттиландцами Фаннгруна. Мы просто будем подгонять их на всем пути через наши земли. Они в несколько раз превосходят нас в численности.
– Я по-прежнему не понимаю. Ты сказал, у нас имеется шанс остаться в живых. Почему это плохо?
Исборн усмехнулся. Его зубы блеснули в седеющей бороде.
– Потому что, если нас убьют, мы попадем прямо на Небеса, не так ли? Выполняя приказ короля и защищая наш дом во имя праведного Бога, мы выступим против неверующих.
Смысл его слов ускользал от понимания юного Изгримнура.
– Наш король Йормгрун тоже неверующий. Как и многие при его дворе.
– Только Бог заботится о солдатах и знает, что с ними делать. Так что, если кто-то пронзит меня копьем, не беспокойся – я полечу к Небесам, как камень, выпущенный из пращи. Враги могут убить только мое тело, сынок. Наши души остаются неподвластными для любого смертного вреда. Уцелев в сражении и пережив сегодняшний день, нам придется ждать еще шестьдесят и более лет, прежде чем сможем встать у великого трона Господа.
Изгримнур всегда считал блефом те набожные слова отца, но его объяснение показывало вещи в новом свете.
«Сейчас я хочу, чтобы так оно и было, – подумал он. – Я хочу, чтобы мы ничего не боялись, кроме собственной смерти». Впрочем, сражение с норнами представлялось ему чем-то иным: думая об их темных бесстрастных глазах и призрачных лицах, герцог чувствовал, что его душе грозила опасность; что имелись силы, которые могли не только удержать людей от вознесения к Небесам, но даже заставить их вечно блуждать в темноте. Судя по всему, Изгримнур не был единственным, кто ощущал беспокойство. Несколько предприимчивых риммерских солдат опустошили купель в брошенной церкви, мимо которой они проходили пару недель назад, направляясь на север. Теперь эти мерзавцы продавали святую воду по отвратительно высоким ценам. Солдаты втирали ее в лица и другие открытые ветру места. Они даже пили воду в надежде как-то защитить себя – причем не от клинков Белых лис, а от самого существования бессмертных.
Утренний свет окреп настолько, что, наконец, добрался до серых камней на вершине башни разрушенного замка – строения, чьи странные шипообразные формы и незнакомые конструкции подтверждали догадку о том, что их создатели не были людьми. Морозный воздух не казался таким колючим, каким мог бы быть. Это создавало благоприятные условия. Сильный холод высасывал бы силы из людей.
Не обращая внимания на стук сердца и кислоту в желудке, Изгримнур осмотрел капитанов и, повернувшись, указал рукой на катапульты.
– Начинайте обстрел! – крикнул он. – Снесите эти стены. Пусть бледнокожие зароются лицами в грязь!
Изгримнур снова обратился к капитанам:
– Теперь насчет ваших людей. Мы облегчим им подъем на холм – сначала камнями, затем стрелами. Дальше потребуется ваша работа. Вырезайте врагов, когда они начнут выползать из руин.
Рука первой катапульты с жужжанием и громким щелчком подпрыгнула вверх. Камень пролетел по дуге и снес край одной из отдельно стоявших стен.
– Приготовьтесь! – крикнул Изгримнур. – Капитаны, держите людей наготове. Скоро мы отомстим за Наглимунд и Хейхолт!
* * *
Кроме нескольких часовых из Ордена Жертв и церемониймейстеров, певших молитвы вокруг гроба Экисуно, остальные уцелевшие хикеда’я, находившиеся в зале, обвитом корнями, были подчиненными Вийеки из Ордена Каменщиков. Несколько десятков проверенных в боях инженеров отдыхали, сидя вдоль стен или перемещаясь, словно тени, по древнему месту, освещенному серым утренним небом – единственной крышей полуразрушенной башни. Все они слышали звуки сражения на холме снаружи крепости, но ничего не делали, ожидая окончания атаки. Если оборона, организованная Орденом Жертв, пала бы под натиском противника – а Вийеки считал такой результат наиболее вероятным, – им пришлось бы спуститься в подземные тоннели, где каждому из них предстояло погибнуть в темноте, оказывая безнадежное сопротивление смертным. Вийеки мог страшиться подобной участи и горевать при мысли о том, что больше никогда не увидит жену и дом, но он был слишком зол. Чем дольше он думал о сложившейся ситуации, тем больше понимал, что Яарик говорил ему правду. Орден Жертв и певчие Ахенаби проявили глупую самонадеянность, начав войну без плана отступления – без учета любого другого исхода, кроме победы.
Словно догадываясь, о чем думал старший помощник, магистр подозвал его жестом руки. Вийеки направился к нему.
– Да, мастер?
– Давай немного пройдемся. То, что я хочу сказать… и показать… не для других ушей и глаз.
Вийеки последовал за ним в безлюдную часть огромного зала. Сломанные спиральные колонны в каждом углу шестнадцатистороннего помещения подсказывали Вийеки, что башню построили в эпоху правления четвертого или пятого королевских верховных церемониймейстеров. Он заканчивал академию много лет назад и уже не помнил имен этих общественных деятелей. Наверное, Яарик отчитал бы его за такую забывчивость.
Даже в отчаянном и раздраженном состоянии Вийеки не мог не восторгаться тем, что при отступлении из южных стран мастер часто выделял его среди других помощников и общался с ним почти как с равным. Магистр Яарик был не только главой ордена, хотя и этого хватало, чтобы гарантировать ему место среди могил великих соотечественников. Помимо прочего, Яарик принадлежал к клану Киджада – семейству, которое слыло могущественным задолго до того, как хикеда’я и их сородичи, покинув Сад, приплыли в земли Светлого Арда. Родители Вийеки тоже были хорошо известны – верховный судья и признанная дворцовая художница, но его клан Эндая никогда не играл важной роли – средний благородный дом, чьи отпрыски в основном становились дворцовыми церковниками или офицерами младших рангов в Ордене Жертв.