К тому времени, когда юноша и волшебник израсходовали свои силы, полуденные облака настолько сгустились от надвигающейся бури, что Никки даже не могла разглядеть закат. Вместо этого она просто наблюдала медленно угасающий свет дня.
— Вы покажете мне что-нибудь магическое? — предложил Бэннон Натану, взобравшись на ящик, — слишком высокий, чтобы служить удобным креслом.
— С чего мне тебе это показывать? — спросил Натан.
— Потому что вы волшебник, не так ли? Волшебники всегда вытворяют магические трюки.
— Волшебники используют магию. А трюки выполняют дрессированные обезьяны. — Натан поднял густые брови. — Спроси у колдуньи. Может, она покажет тебе парочку фокусов.
Бэннон окинул взглядом Никки, тяжело сглотнув, и снова повернулся к Натану.
— Я уже видел ее магию в действии, и знаю, на что она способна.
— Ты знаешь далеко не все, — сказала Никки.
Каррак качало во все стороны в неспокойном море, сначала поднимало на волнах, а затем бросало вниз. Хотя у большинства команды были луженые желудки, все же некоторые моряки склонились над поручнями и опустошали их в открытый океан. Мачты скрипели и стонали, паруса дрожали и хлопали на ветру.
Капитан Илай стоял, расставив руки по бокам, застегнув шерстяную куртку на все серебряные пуговицы.
— Свернуть паруса! Ветер усиливается, и нам не нужно, чтобы их разорвало в клочья.
Впередсмотрящий привязал себя к мачте, чтобы не выпасть за борт во время сильного крена.
Демонстративно вздохнув, Натан все же решил выполнить просьбу Бэннона, хотя юноша больше к нему не приставал.
— Итак, следи за рукой, мой мальчик. — Волшебник опустился на колено, пригладив оборки своей дорожной рубашки и энергично потер ладонью об ладонь, словно согревая их. — Это всего лишь маленький ручной огонек, которым мы разжигаем костер или освещаем себе путь.
— Я обычно использую серные спички, иногда кремень и сталь, — поддразнил его Бэннон.
— Тогда у тебя есть своя магия, а мою видеть и вовсе не обязательно.
— Нет-нет, я хочу на это посмотреть! — Он склонился ближе с горящими глазами. — Сотворите огонь, пожалуйста.
Натан сложил ладони в форме чаши. Волшебник нахмурил брови и уставился в пространство, сосредоточиваясь, пока не появился проблеск света. Клочок пламени взвился и задрожал, но, когда порыв ветра хлестнул по палубе, огонек мелькнул и погас. Натан не сумел его поддержать.
Волшебник выглядел совершенно озадаченным. Никки видела, как он создавал пылающие шары огня едва ли не взглядом, не говоря уже о гораздо более ужасном огне волшебника, вызывавшем страшные разрушения. Будто в гневе, Натан вновь попытался сконцентрироваться, а затем нахмурился, когда появился лишь крошечный всполох огня, тут же снесенный нахлынувшим ветром.
— Должно быть, это сложно? — спросил Бэннон.
— Я неважно себя чувствую, мой мальчик, — пробормотал волшебник, словно в оправдание. — Магия требует концентрации, а моя голова сейчас обеспокоена другим. Кроме того, на палубе слишком ветрено, чтобы показывать фокусы.
Бэннон выглядел разочарованным.
— Я не знал, что волшебники могут использовать магию только в идеальной обстановке. Вы сказали мне, что я должен быть готов сражаться мечом независимо от моего настроения.
— Что ты можешь знать о волшебниках? — огрызнулся Натан. — Твои серные спички даже не загорятся при таких условиях.
Словно ужаленный, Бэннон отступил.
Натан продолжил более сдержанным тоном:
— На самом деле это не так, мой мальчик. Мой Хань, кажется, ...препятствует мне. Я не совсем уверен, что с этим можно сделать.
— Ваш Хань?
— Это то, что мы называем силой магии, силой жизни внутри нас, особенно в волшебнике. Хань у разных людей проявляется по-разному. Мой Хань был переплетен с пророческим даром, а также умением использовать магию, и теперь это все разладилось. Но я уверен, что разберусь.
— Вы уверены? Может, это просто морская болезнь? — спросил Бэннон с дразнящими нотками в голосе.
— Возможно, так и есть, — вздохнул Натан.
Взволнованная увиденным, Никки решила, что произошедшее могло обеспокоить волшебника. Натан потерял дар пророчества вместе с последними изменениями в мире, но на его искру магии это не должно было повлиять. Все-таки заклинание огня — довольно простая вещь.
— Пойду в свою каюту. — Натан развернулся, пытаясь сохранить достоинство и равновесие на качающейся палубе. — Если я проголодаюсь, то схожу на камбуз за ужином, когда тот будет готов.
Никки тоже решила укрыться в своей каюте. Она не хотела расстраивать суеверных матросов, оставаясь на палубе при такой скверной погоде.
* * *
Несмотря на холодную красоту колдуньи, Сол знал, что она была злой и опасной, с того момента, как впервые увидел ее. Его спутники заметили лишь точеную фигурку Никки, ее длинные светлые волосы и лицо, еще более привлекательное, чем резной лик Матери моря.
Моряки во время долгого пребывания вдали от суши, как правило, снижали свои стандарты женской красоты, но нельзя было отрицать, что Госпожа Смерть намного красивее, чем самая дорогая шлюха, в самом чистом борделе Зерримунди. И Никки была здесь, к ней даже можно было прикоснуться. Всякий раз, когда женщина выставляла себя напоказ на палубе, ее черное платье липло к изгибам и дрожало на ветру, стягивая полные груди. Сол представлял ее груди мягкими и податливыми, будто ждущими, чтобы их приласкали. Он пытался вообразить ее соски, задаваясь вопросом, были они темными или нежно-розовыми, будет ли она вздыхать, если он их ущипнет.
Его напарники-ныряльщики тоже на нее претендовали, но Сол — их лидер, и он должен быть первым. Два их товарища погибли, а оставшиеся в живых кое-что да заслужили. Колдунья обязана им всего лишь несколькими порциями вздохов, от которых сама будет извиваться в удовольствии. На самом деле, она была обязана им жизнью за убитых друзей: Пелла и Буны. Она каким-то образом использовала свою магию, призвав подводных монстров, чтобы убить их. Никки уже несколько дней издевалась над ныряльщиками, отвергая внимание мужчин, оскорбляя их — а теперь мертвы их двое товарищей. В том была лишь ее вина.
По возвращении домой, в Зерримунди, Сола и его собратьев — ловцов жемчуга — примут как героев. Когда он был маленьким мальчиком, его родители обучали глубокому погружению, а затем продали наставнику за часть жемчужного улова Сола в течение следующих пяти лет. Наставник обучал мальчика — а такое обучение состояло в том, что он пытался утопить молодого Сола снова и снова, привязывая тяжелые грузы к его лодыжкам и погружая на дно глубокой лагуны, подсчитывая минуты. Наставник не вытягивал ни одного из учеников-ныряльщиков к желанному воздуху, пока не решал, что те пробыли достаточно долго под водой. Более трети его учеников погибли: их легкие оказывались полны водой, глаза были выпучены, а рты раскрытыми и безвольными.
Сол однажды тоже здорово нахлебался воды, но откашлялся и вернулся к жизни. Тогда мальчик понял, что станет ныряльщиком за жемчужинами желаний. Он мог взять любую женщину в Зерримунди, какую хотел, — что он обычно и делал. Его поклонницы всегда ожидали в качестве подарка жемчужины, которыми тот всегда их и одаривал. Сол всегда мог насобирать их гораздо больше.
В южных рифах запасы ракушек казались неисчерпаемыми, и капитан Корвин платил ему больше, чем можно желать. Это было взаимовыгодное соглашение, дающее Солу и его товарищам силу и статус всякий раз, когда они возвращались в порт.
Но Пелл и Буна домой уже не вернутся — из-за Никки. Колдунья держалась в стороне и вероятно думала, что она неприкасаемая, что ее не обвинят в убийстве его друзей, но Мать моря требовала справедливости, и Сол знал, как ее добиться.
После того, как он нашептал свой план Элджину и Рому, трое встретились на палубе, в месте, где матросы сваливали в кучу ненужные раковины. Большинство их было выброшено за борт, но последняя куча осталась без внимания после того злосчастного происшествия и поспешного отплытия из рифов.
Ловцы принялись своими ножами выковыривать изнутри раковин несъедобное и бесполезное мясо. Сол кое-что знал об этих моллюсках: железы внутри их плоти содержали токсин — яд, достаточно сильнодействующий, чтобы вывести из строя даже колдунью.
Мужчины работали быстро, собирая экстракт, так как повар уже скоро должен подать ужин.
* * *
Бэннон впервые заступил на вахту этой темной ночью и заметно нервничал. На Кайрии он видел много ужасных бурь, ревущих в океане, ветров ураганной силы, проносящихся по плоскому рельефу острова и сносящих крыши домов. Рыбацкие лодки в бухтах надежно закрепляли или вытаскивали на берег для большей сохранности.
Он никогда не был в море во время шторма, но чувствовал опасность отовсюду. Резкие порывы ветра пытались вырвать воздух из его легких. Ему не нравился вид облаков и этот шторм.
Свободные от обязанностей моряки спустились на нижние палубы, чтобы предаться играм во мраке под светом фонаря. Кто-то качался в своих гамаках, пытаясь заснуть, когда корабль болтало из стороны в сторону, других тошнило в ведра, которые они опустошали в открытые смотровые окошки.
Бэннон вздрогнул, когда на палубе рядом с ним замаячили три фигуры: стройные мужчины были без рубашек даже при дующем ветре и проливном, холодном дожде. Сол, лидер ныряльщиков, держал горшок, накрытый деревянной крышкой.
— Повар заканчивает накрывать ужин, — услышал Бэннон с их стороны.
Хотя его подташнивало на качающейся палубе, рот юноши наполнился слюной: он не ел весь день.
— Это для меня? — спросил он.
Ром хмуро взглянул на парня.
— Нет, ты получишь свой обед, когда закончится твоя вахта. Но повар хотел убедиться, что колдунья испробует это.
Бэннон нахмурился.
— Он никогда не делал этого раньше.
— Раньше при нас никогда не было шторма, подобного этому, — сказал Элджин. — Лучше всего, чтобы эти два пассажира оставались в своих каютах. Только дураки будут ходить по палубе под дождем и ветром. Они могут упасть за борт, а капитан хочет быть уверенным, что они выплатят ему премию, как только мы окажемся в порту.
Бэннон кивнул. Это имело смысл.
— Мы уже доставляли еду волшебнику, но колдунье… — Сол отвернулся, как бы сгорая от стыда. — Мы ведь были недобры к ней, оскорбляли… — Он протянул горшок Бэннону. — Лучше, если ты доставишь ужин лично.
— Да, будет неудобно, если за это возьмется кто-то из нас троих, — кивнул Ром.
— Было бы неловко… — подтвердил Элджин.
Бэннона это насторожило. Он никогда не видел, чтобы ловцы жемчужин раньше бегали на побегушках у повара. Но большинство матросов находились на нижних палубах. Да и ныряльщики редко выполняли какую-либо работу, поэтому юноша был рад видеть, что они помогают. Возможно, смерть товарищей вызвала изменения в их сердцах.
Кроме того, Бэннон обрадовался возможности принести Никки ужин.
— Доверьте это мне, — сказал он.
Глава 13
Корабль качало под влиянием возрастающей бури, а Никки посмотрела на горшок, доставленный Бэнноном в ее каюту. Она подняла деревянную крышку и понюхала.
— Это рыбная похлебка, — сказал Бэннон, счастливый быть полезным. Он задержался возле двери каюты, когда корабль накренило, но улыбка не сходила с его лица. — Повар хотел убедиться, что ты это съешь.
— Пожалуй, отведаю.
Никки не собиралась рисковать и выходить под порывистый ветер, чтобы пробраться к камбузу. Молодой человек был таким нетерпеливым, таким заботливым; она знала: стоило отказаться от пищи, и тот будет продолжать ей докучать.
— Спасибо.
— Сейчас моя вахта. Я должен вернуться к своим обязанностям. — Бэннон, очевидно, хотел пообщаться с ней, надеясь, что колдунья попросит его остаться ненадолго.
— Да, тебе стоит вернуться. — Никки взяла горшок, окруженный пикантными, рыбными ароматами, и когда молодой человек неловко удалился, она закрыла хлипкую дверь каюты.
Убранство ее каюты состояло из дощатой перегородки, умывальника, узкого зашторенного окошка и небольшой полки. Постелью служила жесткая узкая койка с шерстяным одеялом, а маленькая масляная лампа освещала комнату своим мерцающим пламенем.
Сидя на койке, Никки подняла крышку горшка и щербатой деревянной ложкой помешала молочный бульон. Порции рыбы плавали среди вялой зелени, корявых клубней и кусочков лука. Она попробовала варево — на вкус был кислое, приправленное незнакомыми специями.
На службе императора Джеганя Никки путешествовала по Древнему миру и отведала множество странных кулинарных изысков с сомнительными ароматами, которыми могла наслаждаться только голодная женщина. Это рагу напоминало ей одно из них, возможно потому, что в бульоне свернулось молоко. Но она нуждалась в пище, а это была еда, и ничего более.
Корпус скрипел и сгибался, когда корабль ощущал на себе давление волн и нарастающий ветер. Закончив с трапезой, колдунья повернула ручку в масляной лампе, чтобы убрать фитиль и погасить пламя. В ее тесной каюте теперь была лишь темнота и звуки сопротивляющегося корабля.
Никки лежала на спине на своей узкой койке, пытаясь заснуть, чувствуя, как, подобно волнам снаружи, заиграли внутренности. Вскоре она обернулась покрывалом и ее пробрала дрожь. Озноб становился все сильнее. Мускулы сжались, в голове появился стук.
Через час Никки поняла, что похлебка была отравлена, а не просто испорчена, — и содержала какое-то смертельное вещество. Она должна была догадаться, ей следовало быть более осторожной. Многие пытались убить ее раньше, многие.
Но все же оставалось непонятным: зачем Бэннон решил ее отравить. Нет, она не могла в это поверить. Простой, усердный молодой человек не мог быть ни интриганом, ни изменником. Она доверяла еде, принесенной им лично.
Но одурачить можно было самого юношу.
Никки свернулась калачиком, тяжело дыша, пытаясь погасить огонь в своих внутренностях. На коже выступила испарина, дрожь, усилившись, стала похожа на судороги. Ее мутило, будто кто-то вонзил в живот копье и крутил его вместе с кишками. Он испугалась, что их вырвет, как случилось с тем ныряльщиком.
Едва ли в состоянии что-то видеть или соображать, Никки соскользнула со своей койки и встала, покачиваясь на ослабевших ногах. Колени чуть не подогнулись, но она успела ухватиться за доски перегородки. Кружилась голова. Ее вырвало, словно чья-то невидимая рука дошла до горла и пыталась выдернуть внутренности.
Опершись о стену каюты, Никки едва держалась на ногах, и с трудом заметила, что «Идущий» содрогнулся под шквалом волн. Зрение размылось, но в каюте и так было темно, поэтому она все равно ничего не могла разглядеть. Мышцы казались мокрой тряпкой.
Чтобы ей помогли, Никки нужно было добраться до Натана. Она не могла думать ни о ком другом. Должно быть, волшебник сможет очистить ее от яда и залечить повреждения. Лишь бы только отыскать дверь в этой вращающейся каюте.
Ее снова стошнило — на этот раз рвота залила весь пол, но яд уже успел всосаться. Колдунья попыталась призвать немного магии, чтобы придать себе сил, по крайней мере, чтобы выбраться из этой западни, — но не позволяло головокружение. Мысли вращались, подобно колесу, окаймленному зазубренными лезвиями.
Нужно было скорее найти дорогу на палубу, где, она надеялась, свежий холодный воздух оживит ее.
Никки ощупывала стены каюты, заставляя себя сосредоточиться, зная, что найдет дверь, если просто продолжит двигаться. Как ее можно было потерять в таком тесном пространстве? Она столкнулась с маленькой полкой и вцепилась в нее, навалившись так, что ногти вырвали и обрушили доски. Никки упала и поползла по полу, рука скользила в луже ее же рвоты. Отыскав свою койку, Никки смогла подняться на ноги, затем, нашарив стену, она поплелась по каюте, проделывая мучительные шаги.
Палуба ходила ходуном, но нужно было найти выход. Она знала, что дверь уже здесь… где-то рядом.