— Это сложная задача. — Его губы искривились в усмешке. — Однако было бы неправильно позволить мужчине ходить без клинка. Улицы Танимуры полны опасностей.
Бэннон сглотнул.
— Я уже это понял.
Мэндон провел юношу внутрь магазина.
— Давай-ка посмотрим, что мы можем подобрать для тебя.
Кузнец стал разбирать плоские полосы металла, которые еще не были сформированы и выкованы. Он порылся в заготовках длинных мечей, поискал среди сломанных клинков, в богато украшенных кинжалах, между зазубренными охотничьими ножами, даже вытащил короткий плоский нож, который выглядел неспособным ни к чему более опасному, чем резка сыра или размазывание масла.
Мечник остановился, присматриваясь к одному неуклюже выглядящему клинку — под стать руке Бэннона. У него было прямое, неукрашенное перекрестье гарды и небольшое круглое навершие. Рукоять обернута в полоски кожи без вычурного тиснения, проволочных выступов или инкрустированных драгоценных камней. Лезвие выглядело блеклым, будто оно было выковано не так превосходно, как остальные клинки. Также не было дола во всю длину и гравировки. Это был простой, но крепкий меч.
Мэндон поднял его, держа рукоять в правой руке, затем перебросил в левую. Он повращал его запястьем, оценивая вес, наблюдая, как тот рассекает воздух.
— Попробуй этот.
Бэннон поймал меч, опасаясь, что тот упадет с досадным грохотом на пол магазина, но его рука, казалось, сама ухватила рукоять. Пальцы сжались, и кожаная оплетка помогла им удержать клинок.
— По крайней мере, он чувствуется солидным. Прочным.
— Да, это так. Лезвие острое, и будет таким держаться долго.
— Я представлял себе его… — Бэннон нахмурился, ища слова, которые не оскорбят мечника. — немного элегантнее.
— А ты посчитал сколько монет за это должен отдать?
— Да. — Бэннон опустил плечи. — И я понимаю.
Мэндон хлопнул его по спине, и этот удар оказался гораздо тяжелее, чем ожидал юноша.
— Ставь свое преимущество во главе, молодой человек. Когда жертва смотрит на лезвие, торчащее у нее из груди, последнее, о чем она думает, это критика по поводу отсутствия орнамента на рукояти.
— Полагаю, что так и есть.
Мэндон опустил взгляд на плоское лезвие и произнес:
— Этот меч был сделан одним из моих самых талантливых учеников, парнем по имени Гарольд. Я поручил ему изготовить хороший и надежный меч. Ему потребовалось четыре попытки, но я знал его потенциал, и был готов вложить в него четыре заготовки.
Кузнец постучал пальцем по прочному лезвию, вызвав чистый металлический звон.
— Гарольд сделал этот меч, чтобы доказать мне, что подошло ему время стать подмастерьем. — Мечник задумчиво улыбнулся, почесав свою черную бороду. — И он доказал. Спустя три года Гарольд стал таким хорошим мастером, что создал невероятно изысканный, превосходный меч — свой шедевр. Поэтому я и назвал его мастером. — Он расправил плечи и откинулся назад со вздохом. — Теперь он один из моих самых больших конкурентов в Танимуре.
Бэннон смотрел на меч с большим почтением.
Мэндон продолжил:
— Это то, что я хочу сказать — может, меч и неказист, но это очень хорошо сработанный клинок, и может сослужить верную службу. А может, он тебе нужен только чтобы впечатлить какую-нибудь красотку?
Бэннон почувствовал, как вспыхнули его щеки.
— Мне придется сделать это как-нибудь по-другому, сэр. Этот меч послужит мне для собственной защиты.
Он поднял клинок обеими руками и взмахнул медленной, изящной дугой. Как ни странно, но это было приятно — возможно, потому что у него никогда не было меча.
— Да, несомненно, — сказал кузнец.
Бэннон расправил плечи, рассеянно кивая.
— Человек никогда не предугадает, когда ему понадобится защитить себя или своих товарищей.
Темные стороны портили его представление мира. В чудесном городе Танимура, казалось, стало больше теней, чем прежде, более мрачных, темных вещей в углах, а не ярких солнечных цветов. Поколебавшись, юноша протянул монеты, те, что у него не отняли воры.
— Вы уверены, что этих денег хватит?
Оружейник взял монеты по одной — две серебряные, четыре медных — сомкнув ладонь Бэннона на последней. — Я никогда не возьму последнюю монету у человека. — Он кивнул в сторону своей лысой головой. — Давай, выйдем. У меня есть место для тренировки на заднем дворе.
Мэндон отвел его за кузницу в маленький дворик с бочками грязной воды для охлаждения его мечей, шлифовального круга и брусков для заточки. В центре грунтовой площадки, усыпанной соломой, стояло видавшее виды сосновое бревно высотой с человека. Пахучие груды свежих щепок лежали вокруг него на земле.
Мечник указал на изрубленный ствол.
— Это твой противник, защищайся. Представь, что это солдат Имперского Ордена. Хех, а почему бы не представить, что это император Джегань собственной персоной?
— В моем воображении хватает врагов, — пробормотал Бэннон. — Новых добавлять не стоит.
Он подошел к тренировочному блоку и взмахнул мечом, предвкушая момент, когда клинок вонзится в дерево. От неожиданной вибрации рука юноши сотряслась до локтя.
Мечник не был впечатлен.
— Ты что, пытаешься срубить подсолнух, мой мальчик? Ну-ка, еще раз!
Бэннон снова замахнулся, и в этот раз звук удара был громче. С бревна упал сухой кусок коры.
— Защищайся! — крикнул Мэндон.
Юноша замахнулся сильнее, крякнув от напряжения, и в этот раз отдача дошла до самого плеча. — Я смогу себя защитить, — шептал он. — Я не буду беспомощным.
Но он не всегда был в состоянии защитить себя и свою мать.
Бэннон снова ударил, воображая, что лезвие рубило не дерево, а плоть и твердую кость. Ударил вновь.
Он вспомнил тот день, когда еле тащился домой примерно спустя час после захода солнца на острове. Вспомнил, как работал на капустных полях в Кайрии, как и все другие молодые люди его возраста. Ему приходилось батрачить, а не работать на собственной земле, потому что его отец потерял свои владения задолго до этого. Отец вечером где-то пропадал — наверняка уже был в таверне, полупьяный. В этом он деле он был мастер.
По крайней мере, это означало, что в их хижине настанет тишина, и Бэннон с его матерью немного побудут в спокойствии. На полевых работах за неделю Бэннон заработал еще несколько монет, выплаченных ему в этот день: во время сбора урожая капусты жалованье было больше, чем обычно.
Юноша уже накопил достаточно денег, чтобы уплыть с острова Кайрия. Он мог уехать еще месяц назад, и сейчас вспоминал, как ему хотелось убраться с этого места, глядя на редкие торговые суда, что отплывали с порта. Такие суда останавливались на островах только раз или два в месяц, поскольку островитянам с их не развитой торговлей и не хватало денег на покупку привозных товаров. Хотя пройдет какое-то время, прежде чем у него снова появится шанс, Бэннон решил, что он не уплывет, пока не появится возможность забрать с собой и мать. Они с ней найдут лучший мир, новый дом, где-нибудь в тех местах, о которых он слышал, — в Танимуре, Народном Дворце или Срединных землях. Даже дикие места без цивилизации в Новом мире были лучше его страданий на острове Кайрия.
Бэннон вошел в дом, сжимая серебряную монету, которую он заработал в тот день, уверенный, что этого, наконец, будет достаточно для места на корабле ему и его матери. Они сбегут вместе в следующий раз, когда ближайший корабль пришвартуется в порту. Он собирался сосчитать накопленные монеты, спрятанные им на дне цветочного горшка на подоконнике. В том горшке были лишь сморщенные останки скалистого анемона, который он посадил, растил, и наблюдал за ним — но тот высох.
Однако, войдя в дом, Бэннон сразу почувствовал запах подгоревшей пищи и медный запах крови. Он остановился, насторожившись. Мать стояла у очага, отвернувшись от горшка, в котором помешивала ужин; она пыталась вызвать улыбку, но ее губы и половина лица напоминали кусок сырой печени. Она делала вид, что все хорошо, но это было не так.
Бэннон уставился на нее, почувствовав недомогание.
— Я должен был быть здесь, чтобы остановить его.
— Ты ничего не смог бы сделать. — Голос его матери охрип и сорвался, без сомнения, от крика и рыданий. — Я не сказала ему, где ты их спрятал, я бы ни за что не сказала ему. — Она снова начала плакать, качая головой. Затем прислонилась к камням очага. — Я бы не сказала ему… но он все равно бы узнал. Он обыскивал твою комнату, пока их не нашел.
Чувствуя кислоту, подступившую к горлу, Бэннон побежал к себе в комнату и увидел разбросанные по полу вещи. Соломенная набивка тюфяка была разорвана вместе с ватным одеялом, которое сшила мать. Цветочный горшок с анемоном был опрокинут, земля разбросана по постельным принадлежностям.
Монеты пропали.
— Нет! — зарыдал он. Эти деньги должны были стать новой надеждой, новой жизнью для них двоих. Бэннон упорно трудился на полях и скопил за год достаточно, чтобы они покинули Кайрию и убрались подальше от этого человека.
Его отец не просто украл монеты — он отнял у Бэннона и его матери их будущее. — Нет! — крикнул он снова в тишине дома, пока его мать рыдала у очага.
Именно так отец и научил Бэннона никогда не хранить все деньги в одном месте. Неважно, насколько хорош был тайник: воры, — такие как его отец — могли оказаться умнее, могли быть беспощадными — или и то, и другое. Но если бы воры нашли хоть какие-то деньги, то, вероятно, не стали бы продолжать поиски в другом месте…
— Добрые духи, мой мальчик! — Голос кузнеца прорвался сквозь темную пелену его воспоминаний. — Ты собираешься разнести в щепки это бревно, сломать меч и вывихнуть себе руку?
Бэннон моргнул и увидел, что он наделал. В неистовом безумии он нарубил огромных зарубок в сосновом брусе, разбросав щепки во все стороны. Ладони его вспотели, но крепко сжимали обтянутую кожей рукоять меча. Обесцвеченное лезвие дрожало, но меч был невредим, и на лезвии не осталось зазубрин.
Плечи болели, руки тоже, запястья тряслись.
— Я думаю… — пробубнил он и тяжело сглотнул. — Я думаю, что проверил его достаточно. Вы правы, сэр. Кажется, это отличный клинок.
Он полез в карман и вытащил последнюю медную монету.
— Это вам, сэр. Будет ли меди достаточно, чтобы вы снова заточили меч? — Он посмотрел на изуродованный тренировочный блок и подавил дрожь. — Я думаю, что он немного затупился.
Мэндон долго смотрел на юношу, затем принял медяк.
— Я заточу его, и клинок послужит еще долго, если будешь о нем заботиться.
— Буду, — пообещал Бэннон.
Мечник взялся за шлифовальный камень, разбрасывая снопы искр во время работы. Бэннон наблюдал, но его мысли блуждали сквозь трясину воспоминаний. Вскоре он должен был вернуться на «Идущий по волнам», чтобы успеть до его отплытия. Остальная часть команды уже должна быть похмельной и несчастной, и такой же бедной, как он.
Он снова изобразил улыбку и коснулся ушибленной губы, игнорируя боль, представляя, что мог бы сделать с головорезами, побеспокой они его сейчас. Теперь он был готов. Молодой человек ненадолго окунулся в свою фантазию — нет, скорее в его веру в счастливую жизнь, счастливую семью, добрых друзей. Этот мир должен был где-то существовать. На протяжении всего детства в Кайрии, всегда, когда отец ругал и бил его, Бэннон Фармер создавал эту картину в своей голове и отчаянно за нее цеплялся.
К тому времени, пока юноша воссоздавал розовый образ того, как все должно быть, Мэндон уже заточил клинок и протянул ему оружие.
— Я даю тебе этот меч и искренне желаю, чтобы тебе никогда не довелось его использовать.
Бэннон улыбнулся, на этот раз почувствовав боль в губе.
— Я тоже надеюсь. И всегда надеялся. — Но он сомневался, что так и будет.
Распрощавшись с Мэндоном, молодой человек покинул лавку и направился к докам, к «Идущему по волнам».
Глава 7
Никки достигла доков гавани Графана, пробираясь через нагромождение мрачных строений в более просторный район торговых складов и зданий администрации. Приемная владельца гавани было многолюдным местом, с распахнутыми настежь дверями и окнами, чтобы впустить свежий бриз. Клерки в куртках с высокими воротниками суетились вдоль доков со своими бумагами и перьями, беседовали с корабельными квартирмейстерами, чтобы все записать и обложить налогами их обычные или экзотические грузы.
Местные гостиницы и таверны украшали кричащие вывески с непривлекательными названиями. «Рыло и Опарыш» оказалось на удивление переполнено людьми, разговаривающих с помощью крика. Перед таверной пухлый мальчик предлагал матросам подгоревшие пирожки с мясом. Те сидели без дела на ступеньках или стояли, прислонившись к стене.
Обслуживая постоянный поток одиноких мужчин в порту, шаткие с виду бордели так тесно прилегали друг к другу, что клиенты одного заведения могли слышать звуки любовных забав в борделе напротив. Фрески, намалеванные на их стенах чьим-то буйным воображением, завлекали невероятными изображениями услуг, которые выполняли их женщины или мальчики. Рассматривая фрески, Никки сомневалась, что многие моряки смогут повторить столь по-гимнастически сложные позиции. Она прикусила нижнюю губу, золотое кольцо в которой когда-то отмечало ее как собственность Джеганя. Исходя из своего вынужденного опыта в палатках солдат, она знала, что, хотя большинство мужчин считали себя великолепными любовниками, обычно они вели себя как животные: быстро и без изящества завершали начатое.
Она прошла мимо палаток ростовщиков: тех сумасбродов, которые финансировали целые парусные экспедиции или ростовщиков помельче, охотящихся на отчаявшихся моряков. Жалкого вида мужчина стоял прикованный к столбу перед одной из лачуг процентщика. Ссутулившись и хмурясь, ему приходилось терпеть, пока в него кидали гнилыми фруктами, но он лишь ухмылялся, когда прохожие издевались над ним.
Никки знала, как в этом случае поступали в Танимуре: находился сострадательный капитан, оплачивал долги бедолаги и брал его в команду на борт корабля; но на «спасенных» таким образом мужчин возлагались невероятно высокие процентные ставки, так что они становились практически рабами. Хотя Никки презирала рабство, ей были мало симпатичны те дураки, что вляпывались в подобные ситуации.
Проходя вдоль набережной, она оценивала корабли, пришвартованные к докам, выискивая тот, — с названием «Идущий по волнам», — который предложил Бэннон Фармер. В основном все корабли были грузовыми торговыми судами, в то время как более узкие корпуса и обтекаемая конструкция выдавали быстроходные дозорные или военные корабли.
Группы волосатых мускулистых мужчин предлагали свои услуги в качестве грузчиков, подобно мулам, перевозящим грузы туда, куда указывали проводившие аукционы торговцы. Рабочие тянули толстые веревки из пеньки по скрипучим шкивам, поднимая ящики и поддоны с палубы.
На одном задымленном и засаленном грузовом судне моряки боролись с блоком и снастями, пытаясь поднять отрубленное щупальце огромного морского существа. Его серая кожа покрывала слизь и украшала куча присосок. Рабочие раскачали конечность, и та глухо шлепнулась через борт, обрызгав доки. Тут же подбежали мясники, и используя пилы и тесаки стали разрубать мясо щупальца на более мелкие куски, в то время как подмастерья разбежались по докам, выкрикивая: «Свежее мясо кракена! Распродажа свежего мяса кракена!». Запах был таким сомнительным и отвратительным, что Никки не могла представить желающих отведать подобную дрянь.
Она была поражена, услышав голос Натана:
— Вот ты где, колдунья. Я готов помочь найти нам корабль, на котором продолжим наше великое путешествие в Древний мир.
Когда Никки повернулась, чтобы взглянуть на волшебника, ее чуть не пробрал смех при виде его внешности. Покинув Народный Дворец, Натан был одет в добротную дорожную одежду, но во время их путешествия по Темным землям, а затем до Танимуры, она поистрепалась, выцвела, ткань на рукавах протерлась, как и подол его плаща. Теперь же он щеголял в новых штанах из коричневой кожи и белой льняной рубашке с накрахмаленными оборками, объемными рукавами с широкими отложными манжетами, каждую из которых скрепляла золотая запонка. На нем был открытый вышитый жилет и прекрасный плащ цвета зеленого леса. Он также нес завязанную сумку, в которой, несомненно, были остальные рубашки — возможно, еще несколько таких же непрактично-белых, что испачкаются за самое короткое время, — а также жилеты, брюки, может быть, даже второй плащ, будто одного было мало.