– Подождите! – Он бросился к стеклу. – Эвелин!..
Услышав, что он окликнул ее по имени, как будто они с ним были хорошие знакомые, она от удивления разинула рот. Впрочем, Хьюго тотчас поспешил исправить свою оплошность.
– Доктор Тэлбот, выслушайте меня. Пожалуйста. В этой тюрьме содержатся психопаты, верно? Мужчины, которые не знают ни сомнений, ни раскаяния.
Она не ответила, не сочла нужным. Он говорил очевидные вещи.
– Я пытаюсь сказать вам, – Хьюго взглянул на камеру, – что не каждый убийца в Ганноверском доме находится взаперти.
Что-что, а такое она не ожидала услышать.
– О чем вы говорите?
– Это все, что я скажу. Если только… Если только вы не согласитесь поговорить наедине. Я объясню, что я узнал, что видел и слышал. И я не трону вас даже пальцем. Я пытаюсь помочь!
Эвелин отказалась слушать этот бред. Ясно дело, что, выдавая себя за ее защитника, Хьюго надеялся обрести над ней некую власть, а сам тем временем потихоньку отнимал у нее душевное спокойствие. А вот этого она ему не позволит. В шестнадцать лет ее жизнь едва не оборвалась, а все потому, что она влюбилась в человека, похожего на Хьюго. Став восемь лет назад психиатром, она посвятила свою жизнь разгадке личности безжалостного убийцы. О разуме психопата она знала больше, чем кто-либо другой в мире, за исключением разве что доктора Роберта Хэара – он разработал опросник для выявления психопатии и занимался этой темой в течение почти тридцати лет. Увы, даже она не знала столько, сколько хотела бы знать, недостаточно, чтобы защитить ничего не подозревающих людей.
– Встретимся в наше обычное время послезавтра, – сказала она Хьюго. – Постарайтесь расслабиться. Вы становитесь параноиком.
Она направилась к выходу, но он отказывался признать поражение.
– Вы сами увидите! – крикнул он ей вслед. – Вы еще пожалеете, что не поверили мне!
Со вздохом глубокой усталости Эвелин бросила блокнот на стол и опустилась на стул.
– Что-то случилось? Болит голова?
Услышав голос Лоррейн Драммонд, обращавшейся к ней в открытую дверь, Эвелин подняла голову.
– Нет, я просто закончила беседу с Хьюго Эвански.
Когда в сентябре прошлого года Эвелин и начальство приступили к созданию центра, Лоррейн ответила на объявление в газете. Плотного телосложения, немолодая – ей уже было за пятьдесят, – она недавно развелась с мужем.
У нее был небольшой дом в Анкоридже в часе езды отсюда, двое взрослых детей и никакого образования, кроме средней школы. До развода она даже не работала, однако теперь прекрасно справлялась с обязанностями заведующей пищеблоком.
– Хьюго с самого первого дня вел себя идеально. Вы сами это говорили.
– Его не узнать. Он изменился, странно себя ведет.
– Тогда передайте его доктору Фицпатрику или другому специалисту. Не хотите дать себе отдохнуть?
– Доктор Фицпатрик уже задействовал его в своих исследованиях – с тех пор, как мы открылись. Мне неловко просить его о большем. Во всяком случае, после того, как доктор Брэнд уволился, а доктора Стейси Уилхайм подкосил опоясывающий лишай. Мы с трудом справляемся без них. Кто знает, как долго это продолжится, прежде чем мы сможем найти кого-то, кто заменит Мартина, а Стейси сможет снова вернуться на работу. – Кроме того, Эвелина считала своим долгом взвалить на себя самую тяжелую ношу служебных обязанностей. Ведь именно из-за нее все торчали здесь, у черта на куличках, с тридцатью семью худшими серийными убийцами Америки. Другие двести тринадцать заключенных были также диагностированы как психопаты, но их осудили за менее тяжкие преступления и в один прекрасный день выпустят на свободу.
– Как говорится, было бы желание, – настаивала Лоррейн.
– А его нет. Сейчас у нас в команде всего четыре специалиста. Я могу с ним справиться сама. – Мужчины-психопаты, для изучения психологических особенностей которых она приехала сюда, постоянно ею манипулировали или пытались это делать. С какой стати ей ожидать от Хьюго чего-то другого? Особенно если учесть, чем закончилась их первая встреча.
– В столовой он всегда такой милый и вежливый.
Лоррейн поставила на стол пакет с ленчем. Она часто приходила в корпус психиатрической лечебницы, чтобы принести Эвелин поесть.
Эвелин заглянула в пакет: морковь, яблоко, чашка куриного супа с лапшой и печенье с шоколадной стружкой.
– Я бы не стала клевать на эту удочку.
Джаспер тоже был милым и вежливым. И что он с ней сделал?
Лоррейн поправила в ухе серьгу.
– Доктор Фицпатрик говорит, что все мы носим маски. У психопатов такая маска больше похожа на зеркало. Психопат отражает для вас именно то, что, как ему кажется, вы хотите увидеть. Они внутри пустые.
Нет, не пустые. Эвелин ни секунды не верила в это.
Однажды она увидела обнаженную душу психопата, заглянула ему в глаза так, как никогда не заглядывал доктор Фицпатрик, и, видит бог, никогда этого не сделает. Мужчины, которых они лечили, были далеко не пустыми; слово «пустой» было слишком близко по значению к словам «нейтральный», «безвредный». Будь она религиозным человеком, то наверное заменила бы его на слово «бездушный», как наиболее подходящее, но она не была в церкви уже более десяти лет.
– Они знают, как втереться в доверие, – поправила она. – Как сделать вид, будто они сопереживают окружающим их людям. Они – волки в овечьей шкуре и потому способны причинить так много боли и страданий.
А люди, которые неравнодушны к их судьбам, обычно расплачиваются за свою доверчивость.
Лоррейн смерила Эвелин пристальным взглядом.
– Вы уверены, что это только Хьюго вас так расстроил? Вид у вас… измученный.
А ведь сегодня еще только понедельник. Не лучший способ начать неделю.
– Вчера вечером я плохо спала.
– Почему бы вам не пойти домой и не отдохнуть?
Эвелин лишь отмахнулась от такого предложения.
– Еще нет даже двенадцати.
– Послушайте, с этим местом ничего не случится, если вы пару часов отдохнете. Все и так восхищаются вашей преданностью работе, – а я больше всех, – но вы загоните себя, ей-богу, если не угомонитесь.
Эвелина вытряхнула из флакона ежедневную таблетку витаминов, которую держала в ящике стола, и бросила ее в стакан с водой.
– Не сгущайте краски. Со мной все в порядке. Я не могу уйти с работы. – Она бросила взгляд на часы на стене. – Наш новый заключенный будет здесь с минуты на минуту.
– Кто? Энтони Гарза? Я думала, что он появится не раньше четырех.
– Согласно прогнозу погоды, приближается снежная буря, и поэтому они вылетели более ранним рейсом. Вы разве не получили сообщение?
Лоррейн поправила сетку для волос.
– Сегодня утром я еще не проверяла электронную почту. Была слишком занята на кухне.
– Один из федеральных маршалов позвонил мне незадолго до моей встречи с Хьюго. Самолет уже приземлился в Анкоридже.
Из-за усиленной охраны, которая требовалась для перевозки «резонансных» убийц, их прибытие всегда становилось серьезным делом.
Весь персонал учреждения был предупрежден… просто на всякий случай, хотя присутствие Лоррейн вовсе не требовалось, в отличие от присутствия руководства клиники, надзирателей и команды психиатров. Не хватало, чтобы кто-то допустил оплошность, которая может привести к побегу или травме. Как первое учреждение такого рода, Ганноверский дом представлял собой радикально новый подход к изучению психопатии, а это означало, что все сотрудники должны проявлять высокий профессионализм, дабы не лишиться общественной поддержки, которой они так упорно добивались.
Только потому, что в отличие от других мест, которые рассматривало правительство, Хиллтоп не стал сильно противиться появлению на его окраине тщательно охраняемого психиатрического центра, нечего даже надеяться, что его жители останутся в стороне от такого резонансного события. Обычно местные жители, которые не работали в Ганноверском доме, держали свое мнение при себе, но это вовсе не значило, что они встретили ее и ее детище с распростертыми объятьями – особенно Амарок, красивый патрульный полицейский штата Аляска, он же единственный блюститель закона и правопорядка в городке.
– Что известно о Гарзе? – спросила Лоррейн.
Вопрос поверг Эвелин в замешательство. Отбор обитателей Ганноверского дома производился на основании преступлений, которые они совершили, и их поведения, что делало ее учреждение уникальным в своем роде, наряду с позитивным названием («Дом», а не «Тюрьма») и особым упором на исследования и лечение в отличие от обычных мест лишения свободы.
Но Энтони Гарзу Эвелин выбрала потому, что тот был практически неуправляем. Если бы специалистов Ганноверского дома попросили хорошенько взвесить все последствия такого решения, как, вероятно, и должно было быть, они наверняка отказались бы от него на том основании, что Гарза чересчур агрессивен и потому не подходит для их исследовательской программы. Он не только нападал на всех своих сокамерников; год назад он едва не убил надзирателя.
Но Эвелин считала, что ярость, зашкаливающий уровень ненависти и вербальной агрессии помогут выявить то, что они до сих пор безуспешно пытались в нем нащупать.
– Мы знаем, что он убил первых трех из своих четырех жен. Что он эгоцентрик, ему неведома привязанность к людям, он страдает манией величия и вообще отъявленный лжец. – Она поправила свой блокнот. – У него также наблюдается склонность к членовредительству, но это уже совсем другое.
– Как он убил своих жен? – Судя по лицу Лоррейн, она не хотела этого знать, но сочла своим долгом спросить.
Папка с делом Гарзы лежала на углу стола. Эвелина уже несколько раз перечитала подшитые в ней документы. Подтянув папку к себе, она открыла ее и пролистала несколько страниц, продолжая при этом говорить.
– В принципе, ничего особенно ужасного. Убил их молотком, а затем поджег кровать, на которой они лежали.
– И так со всеми тремя?
Найдя снимок сожженного остова передвижного дома, Эвелин на миг задумалась. Ей было страшно представить, что стало с бедной женщиной, которая находилась внутри. Увы, она так и не смогла остановить леденящие душу картины, мелькавшие в ее воображении.
– Да.
– Он не боялся, что три пожара подряд выдадут его с головой?
Эвелин пожала плечами и закрыла папку. Она предпочитала сохранять дистанцию между эмоциями и тем, с чем сталкивалась каждый день, иначе недолго сойти с ума.
Если же у нее не получалось это сделать, она пыталась это имитировать. Иначе от коллег не будет отбоя. Они замучают ее своим сочувствием: начнут предупреждать, давать советы, твердить, что, мол, она слишком серьезно относится к работе.
Но как можно воспринимать людей и проблемы, с которыми они имели дело, с меньшей серьезностью? Разве можно смотреть на их работу как на скучную трудовую повинность, которую приходится отбывать с девяти утра до пяти вечера?
– Он убил их в разных штатах, и ему почти удалось уйти от возмездия. Его осудили всего два года назад, через пять лет после убийства последней женщины. К тому времени он разошелся со своей четвертой женой. Думаю, он нашел то, что ему подходило, и решил не искать дальше.
Лоррейн щелкнула языком.
– Странно, что эти случаи не связали друг с другом раньше. А как насчет последней жены? Почему он ее не убил?
– Кортни Лофленд? Понятия не имею, – ответила Эвелин и отложила папку. – Она снова вышла замуж и живет в Канзасе.
– Повезло ей. Бьюсь об заклад, вы бы с ней охотно поговорили, чтобы узнать, что она скажет про поведение – Гарзы.
– Я уже отправила ей письмо, – с улыбкой сказала Эвелин.
Лоррейн покачала головой.
– Я должна была бы догадаться. Вы ни одной мелочи не упустите.
Эвелин пропустила мимо ушей комплимент своему усердию, потому что знала: потребность давно превратилась в одержимость.
– Если она согласится на беседу, я слетаю туда и встречусь с ней.
– И оставите все это? – Лоррейн развела руки, как будто хотела обнять весь обширный двухэтажный комплекс, в котором кабинет Эвелин занимал лишь крошечную часть третьего крыла здания.
Снаружи снег валил сплошной стеной; Эвелин даже больше не могла разглядеть Чугачские горы. С тех пор как она приехала сюда в сентябре, толщина снега составляла шестьдесят дюймов, а ведь на календаре еще лишь 13 января.
– Было бы неплохо погреться на солнышке, – призналась она.
– С удовольствием составила бы вам компанию. Я никогда не уезжала от тюрьмы дальше собственного дома.
Эвелин оторвала взгляд от окна.
– Сначала вам пришлось бы побороться за такую возможность с нашими психиатрами. Они все с радостью вернулись бы в континентальные штаты.
Именно тоска по дому вынудила Мартина Брэнда вернуться в родной Портленд.
Было непросто приспособиться к такой враждебной среде, как здесь. Гулкие коридоры, хлопающие двери, иногда стоны или безумный смех – к такому привыкнуть трудно. Добавьте к этому долгую темную зиму и одинокие вечера, чаще проводимые в обществе стопки папок с документами и журналов по психологии, нежели с людьми, и воспоминаний о бесчисленных разговорах, полных кровавых подробностей. В общем, жизнь здесь была суровой, и не только из-за погоды.
– Вы берете кого-то с собой? – спросила Лоррейн.
Эвелин покачала головой.
– У нас нет средств. Мне повезет, если Федеральное бюро тюрем оплатит мой билет.
– Так кто же будет работать с мистером Гарзой?
– Как вы думаете?
– Не вы… вы и так тянете на себе больше, чем остальные. У вас даже нет времени подумать о чем-то, кроме ваших пациентов.
Эвелин одарила ее грустной улыбкой.
– Возможно, вы этого не замечаете, но в Хиллтопе в принципе нечем заняться, кроме работы, особенно в это время года.
– Это почему же? Можно время от времени развлечься.
– Это как?… Выпивать в «Лосиной голове»?
– Почему бы нет?
Эвелин однажды была там прошлым летом, еще до открытия Ганноверского дома. Ее отвел туда Амарок. Она хорошо провела время, но старалась об этом не думать.
– Никогда не знаешь, какого парня там встретишь, – добавила Лоррейн в качестве соблазнительной при-манки.
Эвелин закатила глаза.
– Это точно.
– Я имела в виду, там можно встретить того, с кем будет весело и интересно, а не опасно.
Например, с Амароком. До Лоррейн наверняка дошли какие-то слухи о них. А может, и нет. Как и многие другие сотрудники Ганноверского дома, Лоррейн жила в Анкоридже, а в Хиллтоп приезжала лишь на работу и не общалась с местными жителями.
– Нет никаких гарантий.
– Могли бы взять с собой Гленна.
Гленн Уиткомб, один из надзирателей, взял шефство над ними обеими, как, впрочем, и над другими женщинами, работавшими в Ганноверском доме. Если имелась такая возможность, он провожал их за ворота тюрьмы, помогал донести что-то тяжелое или счистить с машины снег.
– Гленн, как и вы, уезжает на машине домой, – сказала Эвелин. – Ему не нужно оставаться здесь, в Хиллтопе, дольше, чем того требует его работа.
– Почему нет? Зачем ему спешить домой? К кому? К его замужней сестре? Ему тоже нужно найти свою вторую половинку.
– Когда-нибудь он непременно кого-то встретит.
И все же их дружба исключалась. Эвелин чувствовала, что Гленн восхищен ею, и понимала, что должна быть осмотрительной. Дружеские отношения с охранником были бы проявлением непрофессионализма и могли подорвать ее авторитет среди коллег и пациентов.
– Да ладно, – сказала Лоррейн. – Когда-нибудь вам придется преодолеть прошлое.
По сути, она повторила Эвелин ее же слова.
– Я давно примирилась с моим прошлым. И вполне счастлива, – ответила она, зная, что в душе носит еще больший шрам, чем тот, что у нее на шее.
После того жуткого случая она почти десять лет лечила тело и душу.
– Вы решили оставаться до конца своей жизни одна? – напрямик спросила Лоррейн.
Внезапно ощутив голод, Эвелин вытащила из пакета морковку. Может, если она что-то съест, то обретет второе дыхание.
– Мне не нужен мужчина. Я наполнила свою жизнь другими вещами.
– Психопатами?
– Целью, – ответила она, разрывая упаковочную пленку. – И для ее достижения я могу вместить в мой график еще одного заключенного.