Ее худший кошмар - Бренда Новак 4 стр.

– Черт возьми! – Придется вернуться в магазин и попросить Амарока помочь ей. Чего ей совершенно не хотелось делать. Она хорошо помнила его неодобрение – он даже не пытался его скрыть, – когда впервые приехала в этот город, его недовольство появлением здесь Ганноверского дома, его скептическое отношение к ее намерениям, ее машине, почти ко всему, что имело к ней отношение. Он был против того, чтобы по ее инициативе в его родной город свезли убийц-рецидивистов. Он едва ли не открытым текстом велел ей убираться прочь. Затем они начали встречаться, и он отчасти изменил свое отношение. Но потом ему захотелось большего, чем она могла бы дать ему, и после этого все развалилось.

Зажмурив глаза, она ущипнула себя за переносицу и попыталась взять себя в руки. Затем, полная решимости грудью встретить очередной порыв ледяного ветра со снегом, открыла дверь и чуть не ударила его. Сержант уже вышел наружу, и, похоже, собрался постучать в окно ее «БМВ».

– Извините! – Ей пришлось повысить голос, чтобы перекричать вой ветра. – Я не хотела…

– Что случилось? – бесцеремонно перебил он ее.

Он не горел желанием торчать на снегопаде дольше, чем нужно. Кстати, Эвелин тоже.

– Машина не заводится.

– Это почему?

И как только ее угораздило уйти с работы без шапки! Но к тому моменту, когда она поняла, что забыла ее надеть, ей было лень возвращаться через пост охраны. Ничего страшного, решила Эвелин, она быстро добежит до машины. И вот теперь она платила за это свое решение, точно так же, как платила за то, не решилась обменять «БМВ» на куда более надежный пикап. Ее «бумер» был просто не создан для такой погоды.

– Не знаю. После работы она завелась с первого раза.

– Дай попробую.

Амарок махнул рукой – мол, уступи водительское сиденье. Эвелин уступила, хотя и сомневалась, что он сможет сделать нечто большее, нежели она. Возможно, нажав на кнопку стартера, он хотел услышать, что, собственно, произошло.

Двигатель даже не пискнул, совсем как после ее попытки.

– Зайди в магазин! – бросил ей Амарок, а сам потянулся к рычагу, который открывал капот машины.

Из-за перчаток было нелегко убрать от лица волосы, но Эвелин попыталась.

– Что ты сможешь сделать в такой снегопад?

– Без света? Скорее всего, ничего.

– Так… И если мы не сумеем завести мотор?

– Я подвезу тебя домой, а твоей машиной займусь – завтра.

При условии, что буран завтра закончится. Если же нет, она на пару дней застрянет в своем доме в обществе одного лишь Зигмунда, ее кота.

На всякий случай – вдруг так оно и будет – Эвелин вернулась внутрь и поверх уже сделанных покупок добавила в сумку мюсли, несколько банок супа, печенье, сухари – в общем, все, что только ей приглянулось. Увидев, как она опорожняет его полки, кассир, Гаррет Бойл, старый седой вдовец, живший в задней части магазина, вопросительно поднял свои лохматые брови. Но Эвелин, когда она запасалась едой, казалось, будто тем самым она защищает себя от – худшего.

Гаррет даже окликнул ее, но тут вошел Амарок и потопал, стряхивая с ботинок снег.

– Ну как? Что-то получается? – спросила она.

Амарок нахмурился.

– Нет. Не могу понять, в чем дело. Ведь я не механик. И уж точно никогда не копался в «БМВ». У нас в Хиллтопе таких почти не увидишь.

Эвелин была уверена: только она и еще несколько других врачей разъезжали в дорогих автомобилях. Впрочем, вовсе не ради того, чтобы пустить пыль в глаза.

Ее маленький седан не был даже дорогой моделью. Она не стала менять его на другую машину, оставив в качестве подушки безопасности. Переехав сюда, она отказалась от всего, к чему привыкла, живя в Бостоне. Но расстаться с машиной не была готова. Было в этом нечто окончательное. Как будто, поступи она так, ей никогда уже не покинуть Аляску.

– Надеюсь, я найду кого-нибудь, кто бы мог это исправить, – сказала она.

– Найдешь. Завтра. Давай я отвезу тебя домой.

Он посмотрел на покупки в ее руках, затем на остальные, грудой сваленные на прилавке.

– Только не говори мне, что у тебя дома нечего есть.

– Помимо годового запаса кошачьего корма, в моем доме есть нечего, – сказала она. – Как ты знаешь, я редко бываю там.

Он покачал головой.

– Ты чужая на Аляске.

– Не поняла? – Она смотрела на него, пока он не отвернулся.

– Не важно. – Он вынул из одного мешка коробку. – По крайней мере, ты купила пончики. В чрезвычайной ситуации без них никак.

Он явно увиливал от своего первого комментария, чтобы только она не уцепилась за эту его фразу: «Ты чужая на Аляске».

– Лучше с ними, чем без них, – сказала она.

– Вынужден согласиться. Пойдем. – Он схватил четыре сумки, которые не помещались в ее руках, и понес их к своей машине.

Она пошла следом, чтобы он загораживал ее от ветра, но ее лицо и уши онемели даже прежде, чем она успела сесть и закрыть дверь. К счастью, Амарок оставил включенным не только мотор и дворники, но и обогреватель.

– Почему ты живешь в этой дыре? – спросила она.

– Я здесь родился, – сказал он, как будто она этого не знала. Затем включив рацию: – Фил, это Амарок. Ты меня слышишь?

– Слышу, сержант… – прозвучал сквозь треск помех.

– Как там дела с очисткой дорог?

– Хреново… Вряд ли я один справлюсь.

– Просто делай свое дело.

– …да я делаю… долгая ночь.

– Послушай, Фил, когда ты последний раз был рядом с домом доктора Тэлбот?

– Какого доктора?

Рация затрещала еще сильнее, отчего разобрать, что он говорит, стало почти невозможно.

– Тэлбот. Ну та, что начальница в Ганноверском доме.

Ничего. Никакого ответа.

– Тэлбот. Ты меня слышишь?

– Да, сержант. Нет… больше, чем я могу… Но я закончил чистить дорогу, которая ведет туда, где живут остальные врачи, если от этого есть какая-то польза.

Пользы не было никакой, но Амарок не стал его расстраивать.

– Есть шанс, что ты расчистишь и ее дорогу?

– Только если ты попросишь… Люди застряли… на этой стороне города.

– Нет. Это только ухудшит ситуацию. Спасибо.

– …продолжать… то, что делаю?

– Давай, – сказал Амарок и отключил связь.

Эвелин вопросительно посмотрела на него.

– Дорогу не чистят?

– Не чистят, – повторил он.

– Что это значит?

– Это означает, что только чокнутый отправится к твоему дому. Этак недолго застрять в сугробах высотой в три-четыре фута.

Эвелин крепче сжала свою сумку.

– Ты думаешь, что мы не сможем? Даже с цепями?

– Лучше не пытаться. Или тебе хотелось бы застрять здесь на всю ночь?

– Нет, конечно. – Разумеется, он прав, но… – Что еще мы можем сделать? Вернуться в Ганноверский дом?

– До тюрьмы еще дальше.

– Но чтобы снять номер в мотеле, нужно ехать до самого Анкориджа.

Потянув рычаг коробки передач, он дал задний ход.

– Это тоже невозможно. Тебе придется остаться у меня.

– Что? – От неожиданности Эвелин даже разинула рот.

Амарок остановил грузовик и жестом указал на телефон-автомат на стене здания. Из-за снега тот был едва виден.

– Это не какая-то уловка. Если хочешь, можешь выйти и позвонить одному из своих докторов, не стесняйся.

За исключением разве что шестидесятитрехлетней Стейси, которая в данный момент сидела на больничном, у нее не было друзей среди врачей. У нее были партнеры по профессии. Они были неизменно вежливы друг с другом, но ей не хотелось навязываться им. Управлять таким местом, как Ганноверский дом, было непросто – сколько людей, столько и характеров. Эвелин подозревала, что некоторые из ее коллег были недовольны. Им казалось, что она слишком сильно давит на них и остальных сотрудников. Похоже, им казалось, что она пытается показать всем, что она здесь главная, хотя на самом деле она просто хотела добиться результатов.

– У меня есть знакомая, которая живет на полпути между Хиллтопом и в Анкориджем, – предложила она, думая о Лоррейн.

– Ближе к нам или ближе к Анкориджу? – Амарок был вынужден повысить голос, перекрикивая доносившиеся из рации голоса, мурлыканье нагревателя, постукивание мотора и завывание метели.

– Ближе к Анкориджу, – призналась Эвелин. Можно сказать, на самой окраине.

Брови Амарока скользнули вверх.

– Это твоя самая близкая подруга?

Она отвела взгляд.

– Я мало с кем общаюсь, что, впрочем, вряд ли тебя – удивит.

– Это твой собственный выбор, – отозвался он.

Она тихо вздохнула.

– Прости, Амарок. Если ты хочешь, чтобы я снова извинилась, я это сделаю.

– Я не прошу тебя извиняться. Я вообще ни о чем тебя не прошу. Я просто говорю, что, если твоя знакомая в Анкоридже – это единственная альтернатива, тебе лучше остаться со мной, нравится тебе это или нет.

– Я не возражаю, если… Если ты не возражаешь.

По нему это не слишком видно, но, как говорится, спасибо за предложение.

– Я не возражаю. Особенно если ты не против поделиться.

3

Эвелин была немного пьяна. Она подозревала, что Амарок тоже.

Он сидел ниже ее, спиной к дивану, на котором она лежала. Они уже начали вторую бутылку настойки из морошки, этого любимого напитка местных жителей. Алкоголь расслабил его и развязал язык ей, может, даже слишком, но она не могла вспомнить, когда ей было так хорошо, особенно, когда на заднем плане играл «Лед Зеппелин», в камине потрескивал огонь, а в комнате рядом с ней был мужчина, с которым она была едва знакома. За окном завывала вьюга, похожую на хижину гостиную освещали лишь игравшие в камине языки пламени. Казалось, будто они с Амароком разбили бивак на самом краю цивилизации.

– Даже не верится, что мы съели всю эту гадость, которую я купила, – простонала Эвелин, глядя на разбросанные по полу обертки от шоколадных батончиков, чипсов и печенья.

– Не всю. У нас остались мюсли и суп.

– Но каждый из нас умял по три тысячи калорий. Нет, ты даже в два раза больше.

Амарок пожал мощными плечами.

– Спасла меня от приготовления ужина.

Эвелин рассмеялась, но испугавшись, что ее смех звучит скорее как хихиканье, заставила себя замолчать. Когда в последний раз она хихикала?

Может быть, никогда. Ну или до того, как Джаспер Мур раскрыл свое истинное «я». У Эвелин вошло в привычку делить свою жизнь на «до» и «после».

– Да и Макита помог. – Он свистнул собаке. – Разве не так, дружище?

Услышав голос хозяина, аляскинский маламут Амарока, дремавший у камина, поднял голову; в полумраке звякнул жетон на ошейнике.

– Боюсь, сегодня ему будет плохо, – задумчиво произнесла Эвелин.

– Не-а. Он просто возьмет и навалит большую кучу.

Эвелин легла поудобней. Когда они приехали к нему домой, Амарок дал ей несколько теплых фуфаек, но жар камина вынудил ее одну за другой их снять. Теперь на ней была форменная полицейская футболка штата Аляски и боксерские трусы; ноги закрыты пушистым пледом.

– И все же зря мы ели этот салат. Я уже чувствую, как жир забивает мои артерии.

Амарок поднял свой стакан и посмотрел на янтарную жидкость.

– Как часто ты позволяешь себе съесть столько печенья с кремом, сколько захочешь?

– Никогда.

– Тогда не бери в голову, док. Завтра можешь спокойно и дальше есть свой салат и измерять количество соуса!

Она, по сути, пришла к такому же выводу. Казалось, она оставила свое «я» в Ганноверском доме в гостевой спальне, где повесила свой костюм. Последнюю пару часов она болтала, смеялась и чувствовала себя обычной женщиной. А также делала вид, что у них с Амароком раньше ничего не было. К ее облегчению, Амарок делал то же самое. Уже то, что она сейчас здесь с ним, заставляло ее почувствовать себя слегка пьяной.

– Я никогда его не измеряю!

– Такие, как ты, измеряют все.

Она приподнялась на локте, чтобы сделать еще один глоток настойки.

– Это ты к чему? Что у меня невроз навязчивых состояний? Или я слишком мягко выразилась? Сущая заноза в заднице? – Некоторые ее коллеги согласились бы с ним независимо от того, какой ответ он выбрал, но у него нашелся свой собственный.

– Принципиальная. Умная. Готовая достать с неба луну.

Его ответ хотя и был дипломатичным, ее желание «достать с неба луну» вряд ли его радовало. Скорее наоборот – сердило и раздражало.

– И тебе это не нравится.

– Ты навела шороху в моих владениях. Мне это не нравится, и я никогда этого не скрывал.

– И ты теперь точишь на меня зуб? – спросила Эвелин. Она надеялась, что он понимает: она имеет в виду не только разницу мнений о Ганноверском доме.

– Все еще пытаюсь понять, – сказал он.

– Думаю, тебе пора меня простить.

– Откуда ты знаешь, что я еще не простил?

– Это шутка? Ты ведь до сих пор хмуришь брови, всякий раз когда меня видишь?

– Я? Хмурю брови?

– Да. Ты определенно мог бы держаться чуть приветливее.

Он согнул ногу и положил руку с вином на колено.

– Это ты могла бы быть чуть приветливее. Единственная причина, почему я хмурюсь, – это потому, что каждый раз, когда я смотрю на тебя, по-настоящему смотрю на тебя, твои глаза начинают бегать.

– Неправда, они не бегают.

Он осушил стакан и подался вперед, чтобы налить еще.

– Только что бегали.

Скорее это было связанно с тем, что он возбуждал ее как мужчина – именно поэтому она тогда оборвала их отношения. Не могла справиться с чувствами, которые он в ней пробуждал, с тем, что эти чувства заставляли ее хотеть.

– Стоп. Я тебе больше не нравлюсь. В этом вся проблема.

– Мне не нравится, что ты сделала. С моим городом или со мной. Это не одно и то же.

– С тобой? Я старалась быть честной!

– Сначала ты несла какую-то чушь о дружбе, а потом вообще избегала меня. У тебя какой-то идиотский заскок по поводу моего возраста.

Это не заскок. Ей тридцать шесть лет, ему же всего двадцать девять.

Она слишком стара для него! Она упомянула и это, когда сказала ему, что больше не хочет его видеть, но это была только часть причины.

– Семь лет – это много.

– Это отмазка, и ты это знаешь.

Она прищурилась.

– Значит, ты будешь вечно твердить, что в Хиллтопе мне не место? Или что-то вроде того, что ты сказал на заправке?

Он не извинился.

– Ты здесь чужая.

У местных жителей даже имелось специальное словечко для тех, кто, как она, были родом из других штатов и не могли приспособиться к жизни на Аляске. Она слышала его раньше: «чечако».

– Это дело всей моей жизни!

– Тебе вовсе не нужно изучать психопатов. То, что случилось с тобой, когда тебе было шестнадцать, а затем здесь прошлым летом, внушило тебе такой страх перед мужчинами, что ты больше не в состоянии им доверять. Зачем его усугублять?

– Я могу доверять порядочным людям, – сказала она.

– Но только почему-то не мне. И в этом вся проблема. Я коп и мужчина одновременно, и, что касается тебя, это делает меня плохим парнем.

– Значит, тебе даже не хочется разговаривать со мной при встрече?

– Ты знаешь, чего мне хочется.

– Я не справлюсь с романтическими отношениями.

– Справишься. Пора оставить в прошлом все, что случилось с тобой.

Как ей хотелось, чтобы он был прав. Часть ее по-прежнему жаждала быть с ним рядом. Летом она оборвала их отношения вовсе не потому, что он ее не интересовал. Просто в том, что касалось Джаспера, она считала, что должна быть предельно откровенной относительного своего душевного состояния.

– Три дня изнасилований и пыток оставляют след, который не проходит даже со временем. А прошлым летом, когда меня снова похитили, это… это просто вернуло меня к самому началу. Она провела пальцем по толстому рубцу на шее.

– Ты ни разу не пожалела, что порвала со мной?

Иногда жалела, но иногда испытывала облегчение. Она едва не призналась ему, что буквально разрывалась пополам, однако знала: это вряд ли пойдет им обоим на пользу. Ради него она должна сохранять твердость.