– Что ты сделаешь? – чуть не плача закричала девушка. – Ты посмотри на меня!
Сергей посмотрел и ахнул. Сверху, начиная от капюшона, по короткой дубленке, по юбке, по белым сапогам густыми потоками стекала черно-коричневая, смешанная с песком, московская грязь.
– Идти можете? – Сергей потянул девушку за руку. – Пойдемте к машине. Я все оплачу. Давайте я вас домой отвезу.
Девушка торопливо выдернула руку.
– Нет! Я с тобой в машину не сяду, мне еще жить хочется.
– Может, такси...
– Господи! За что ж мне это! Да кто меня посадит в такси в таком виде?
На глазах девушки выступили слезы.
– Послушайте, – Сергей снова взял ее за руку. – Я здесь живу, вот в этом доме. Давайте пойдем ко мне. Что сможем – отмоем, остальное отчистим, высушим. А потом разберемся.
Девушка исподлобья посмотрела на Сергея и, по-видимому, удовлетворилась результатом.
– А дома кто-нибудь есть?
– Никого, я один живу. Да вы не пугайтесь, я смирный.
– Все вы смирные. Учти, пристанешь – пожалеешь. Пошли.
В коридоре девушка сбросила оскверненную дубленку прямо на пол, стянула сапоги, горестно оглядела испорченную юбку и, слегка приподняв ее, обнаружила ссадину на колене и разодранные в лохмотья колготки.
– Как тебя зовут? – спросила она, подняв голову.
– Сергей, – ответил Терьян, только сейчас разглядев, кого он чуть не погубил под колесами.
У девушки были темные, коротко постриженные волосы, смуглое лицо с высокими скулами, большим ртом и неожиданно светлыми глазами. Ростом он была чуть ниже Сергея и сейчас стояла перед ним, нагнувшись и продолжая потирать колено. Колено было тонким, да и вся нога, насколько было видно Сергею, соответствовала самым высоким стандартам. На вид девушке было лет двадцать пять.
– А меня – Лика, – сказала она, не дожидаясь, когда Сергей проявит любопытство. – Где будем чиститься?
– Вот ванная, – кивнул головой Терьян. – Ты можешь пока начинать, а я сбегаю машину отгоню. Если ее еще не сперли.
Вернувшись, Сергей обнаружил, что дубленка, очищенная от основной грязи, висит на распахнутой двери комнаты и с нее капает вода на пол, на кухне кипит чайник, а из ванной, закрытой на крючок, истошно вопит магнитофон. Терьян бросил под дубленку несколько газет, выключил чайник, полез за сигаретами и вдруг вспомнил, что, напуганный криком девушки, забыл их в ларьке. Чертыхнувшись про себя, он постучал в дверь ванной. Музыка прекратилась.
– Вернулся? – услышал он голос Лики. – Выключи чайник, а то он уже выкипел, наверное. Я сейчас.
– Послушай, у тебя случайно сигарет не найдется? – спросил Сергей. – Я свои в ларьке забыл.
– Возьми в сумочке. И брось мне что-нибудь, а то у меня все мокрое.
Сергей обнаружил в сумочке расплющенную пачку "Явы". Пошарил в шкафу, нашел тренировочные штаны и футболку.
– У тебя телефон есть? – спросила Лика, выходя из ванной. – Дай я позвоню.
Она набрала номер, и Сергей деликатно удалился. Как он понял, Лика звонила подруге и особых деталей не рассказывала. Когда она повесила трубку, Сергей вернулся.
– Чай будем пить?
– А еда у тебя какая-нибудь есть? – поинтересовалась девушка. – Раньше чем через два часа я не высохну. Или ты хочешь уморить меня голодом, раз уж задавить не получилось?
С едой у Сергея было плохо. Последнюю котлету он съел перед тем, как отправиться на ежевечернюю поездку по Москве. Еще оставалось немного хлеба и пакет молока на завтрак.
– Похоже, и вправду холостой, – подвела итог Лика. – Скороварка есть?
Когда извлеченная из хозяйственной сумки и отмытая от грязи курица была выпотрошена, сварена и съедена, чай выпит, а сигареты выкурены, Лика сбегала в ванную, проверила, как высыхает одежда, вернулась обратно, села за стол и спросила:
– Ну и как ты собираешься рассчитываться со мной за причиненный ущерб? Дубленка испорчена, юбка порвана, колготок считай что нет. Все тело в синяках. Курицу на тебя извела.
– Сама решай, – сказал Терьян, у которого к концу ужина начало складываться впечатление, что так просто этот вечер не закончится.
– Подумать надо, что с тебя взять, – Лика оглядела кухню, потом Терьяна. Помолчала.
– Я думаю, ты должен на мне жениться, – наконец объявила она. – Сначала купишь колготки, затем юбку, потом дубленку. А потом мы пойдем в загс. И я всю жизнь буду тебя кормить.
– Послушай, – осторожно сказал Сергей, – а можно остановиться на дубленке? Я как-то морально не готов к загсу.
– А физически? – спросила Лика, водя пальцем по столу и глядя на него из-под упавшей на глаза челки.
– Что физически? – растерялся Сергей.
– Физически, говорю, готов?
– Ну для этого в загс ходить необязательно, – резонно заметил Сергей.
– А это ты видел? – Лика сложила кукиш и помахала им перед лицом Сергея. – Либо ты на мне женишься, либо лучше не подходи.
Терьян хотел было сказать, что вовсе и не собирался к ней подходить, но промолчал, потому что это не очень-то походило на правду. Уж больно хороша была эта девочка, с разрумянившимся от чая смуглым лицом, в белой майке с полинявшим олимпийским мишкой, обтягивающей полную грудь, и в старых тренировочных штанах, которые скорее подчеркивали, чем прятали что-то от глаз.
– Я никуда на ночь глядя не поеду, – твердо сказала Лика. – У тебя две комнаты, ты будешь спать в одной, я – в другой. И не смей приставать. А утром ты меня разбудишь.
После того как они улеглись, Сергей какое-то время поворочался, потом встал и начал тихо пробираться в соседнюю комнату. Едва он переступил порог, зажегся свет.
– Сюда посмотри, – сказала Лика. Левой рукой она натягивала на себя одеяло, а в правой сжимала молоток, припасенный, скорее всего, с начала вечера. – Только сунься.
– Ты что, с ума сошла? – спросил Сергей.
– Не сошла. Я тебя честно предупредила. Так что лучше не подходи.
Когда загремел будильник, Сергею показалось, что уснул он всего минут десять назад. Умывшись и натянув джинсы, он пошел будить вчерашнюю гостью. Из-под одеяла торчала черная макушка. Сергей попытался сообразить, где находится молоток, не сообразил, слегка потянул одеяло и дотронулся ладонью до теплого плеча.
– Вставай, невеста, – сказал он.
У Лики дрогнули ресницы, она еще сильнее зарылась в подушку и сонным голосом пробормотала:
– Невесту надо поцеловать.
Терьян нагнулся и провел губами по Ликиной щеке. Тут же вокруг шеи Сергея обвились горячие руки, и он неловко уткнулся в губы девушки. Но как только он обнял ее, Лика тут же вырвалась и снова, как ночью, натянула на себя одеяло.
– Я тебе что сказала? Женишься – все будет. А так просто – нечего лезть.
– Сама же просила поцеловать, – растерялся Сергей.
– Все. Поцеловал – и спасибо. А теперь иди, мне одеваться надо.
Когда они выпили молоко и доели остававшийся с вечера хлеб, Лика натянула дубленку, оглядела ее с легкой гримаской, ухватила Сергея под руку и сказала:
– Ты свой кадиллак где держишь? Довезешь меня до метро.
А когда Сергей, высадив ее, собрался двигаться дальше, Лика постучала в стекло:
– Ты вечером во сколько будешь? Не забудь купить колготки.
Спустя два дня была куплена юбка.
Через неделю они подали заявление в загс.
Сравнение второго терьяновского брака с первым складывалось решительно в пользу Лики. Год назад она закончила институт легкой промышленности, работала инженером в каком-то московском главке, замужем побывала еще в студенческие годы, но супружество длилось недолго. Нравом обладала веселым, характером – легким, а темпераментом – латиноамериканским. В постели была требовательна, настойчива и изобретательна. И память о бедной скромной Тане, которую Сергей взял в жены ничего не умевшей девушкой, постепенно почти полностью ушла куда-то в тень. Даже Ленка, о которой Терьян часто вспоминал с тянущей душу тоской, стушевалась и тоже отступила на задворки подсознания. А еще Лика оказалась отличной хозяйкой, великолепно готовила, всегда что-то пекла и жарила, времени на это тратила мало, а результатов добивалась превосходных, и постоянно повторяла Сергею:
– Ты, зайчик, должен хорошо кушать. Надо днем набирать то, что теряешь ночью.
В этом она была совершенно права, потому что ночи давались Сергею тяжело. Ужином Лика кормила его только после того, как выпускала из постели по первому заходу. "Из постели" – это говоря фигурально, потому что все могло происходить где угодно – в душе, на полу, на столе, в кресле... После ужина Лика давала Сергею полчаса передохнуть, и все повторялось. А потом – около трех ночи. И обязательно утром. Будильник Сергею больше не был нужен, потому что Лика регулярно просыпалась в шесть и немедленно начинала настаивать на своем. Причем очень убедительно. И всегда добивалась результата. Даже дарованных природой трех дней отдыха в месяц Сергей был лишен, потому что на эти дни у Лики была особая программа.
– Чтобы не терял форму, – приговаривала она, дразняще медленно занимая боевую позицию.
Однажды Сергей чуть было не заснул за рулем, после чего поставил машину на прикол и снова начал ездить на метро. Впрочем, и это не спасало, потому что Терьян стал засыпать в вагоне и опаздывать на работу. А однажды уснул по дороге домой и крутился по кольцевой до тех пор, пока не был отловлен милицией. В отделении его попросили подышать в трубочку, ничего не обнаружили, удивились, потом посмотрели на штамп в паспорте, поулыбались и отпустили. Сержант с завистью сказал ему на прощанье:
– Везет тебе, мужик. А моя лежит бревном, не допросишься.
И тогда Сергею впервые пришла в голову мысль, что неизвестно, кому в таких случаях везет.
Контакты с друзьями практически сошли на нет. Иногда Терьяну удавалось пересекаться с ребятами – обычно это были Платон, который при виде ввалившихся глаз Сергея почему-то очень веселился, и Ларри – тот поначалу не обращал особого внимания на состояние друга, но спустя какое-то время начал тревожиться.
– Сергей, – сказал как-то Ларри. – Ты еще полгода не женат. Ты на себя в зеркало давно смотрел?
– Утром, – буркнул Терьян. – Когда брился.
– Почаще смотри. Она тебя сжирает. Ты до сорока не дотянешь. Давай я тебя хорошему врачу покажу.
Но к врачу Сергей не успел: стало не до этого.
Перестройка вступила в новую фазу. Партия объявила о необходимости мобилизации инициативы масс и начале кооперативного движения. Из-под слоя нафталина была извлечена ленинская фраза о социализме как строе цивилизованных кооператоров.
Башли. Бабки. Капуста
Кооперативы, начинавшиеся, в силу исторической памяти, медленно и кое-где, в конце концов расплодились и стали лавинообразно заполнять единственную нишу, уготованную им всем предыдущим ходом развития. Ниша эта представляла собой скорее пропасть между государственными организациями, владевшими всеми видами ресурсов, и народонаселением, обладавшим чудовищной массой практически обесценившихся денег. По мостам, наведенным через эту пропасть еще в конце шестидесятых, в одну сторону текли ресурсы, а в другую – деньги, оседавшие в карманах фондодержателей. Время от времени государство спохватывалось и устраивало примерно-показательный демонтаж одного из мостов, распихивая по тюрьмам наиболее прытких мостопроходцев. Кооперативы представили собой идеальную сплошную проводящую среду, которая с определенного момента стала существовать на совершенно легальных основаниях и даже была освящена авторитетом вождя мирового пролетариата. Большие, средние и малые начальники срочно овладели лозунгом невинно, как тут же выяснилось, убиенного Николая Бухарина "Обогащайтесь!", засучили рукава и ринулись вперед. Началась концентрация дисперсно распределенного капитала.
Пропитанная духом партийности печать набросилась на пропаганду кооперативного движения с тем же неистовым энтузиазмом, с которым она когда-то воспевала появление новых колхозов, клеймила англо-американский империализм, поднимала боевой дух в годы войны, разносила в пух и прах безродных космополитов, отстаивала, а потом развенчивала повсеместное распространение кукурузы и квадратно-гнездового метода, боролась сначала за дисциплину, а потом за трезвый образ жизни. Флагманы экономической науки дружно припомнили новую экономическую политику двадцатых годов и стали в один голос предрекать в скором будущем небывалый экономический подъем. Легенды о не слезающих с тракторов и не вылезающих из забоев передовиках производства, как по мановению волшебной палочки, сменились святочными историями о бескорыстных неофитах кооперации, организующих пчеловодческие хозяйства, штампующих дефицитную посуду, возрождающих народные промыслы и открывающих повсеместно пункты общественного питания с исключительно доступными ценами. Все эти подвижники, как один, страдали от советских и партийных бюрократов, этих ретроградов и осколков командно-административной системы, которые еще не прониклись новыми веяниями и тормозили поступательное движение страны.